Накануне дня российской науки о том, что сейчас с ней происходит, рассказывает известный физик, бывший министр науки и технологий и заместитель Председателя Правительства РФ России
- Владимир Евгеньевич, радость ощущаете накануне своего профессионального праздника?
- Праздник — это всегда повод для подведения итогов и шанс, чтобы заглянуть в будущее. Мне кажется, что ситуация с наукой начала выправляться. В науку пошли определенные деньги, они увеличены по сравнению с тем, что было раньше. Но сегодня важно, чтобы все направления науки — академическая, вузовская, прикладная — начали работать вместе с четким разделением и пониманием места каждого из этих секторов в большом общем деле. Надеюсь, что нас ждет улучшение ситуации.
Молодежь старается идти в науку, но нам не удалось остановить «утечку мозгов». Обострились и проблемы с зарплатой, жильем, пенсиями. От всех этих последствий перестроечных ударов по науке надо избавляться в самое ближайшее время. Чтобы не потерять то ценное, то действительно первоклассное, чем обладает Россия сегодня.
- А что ценное осталось, на ваш взгляд?
- Остались научные школы, люди, которые работают на международном уровне. Они должны свои знания передавать молодежи. Я считаю, что этот процесс необходимо хорошо организовать. И сделать труд ученого эффективным.
Есть внешние факторы: одни связаны с недостатком финансирования, другие с тем, что не всегда власть понимает мотивацию и характер научных исследований. Но это задача ученых — объяснить власти. А есть другой дефект, который можно легко исправить, как мне кажется, если бы на то была политическая воля — это усиливающаяся бюрократизация науки.
Сегодня трудно работать не только потому, что у нас есть объективные трудности в России. Но и потому, что нам все время навязывают бессмысленные бюрократические идеи, «инновации», которые только тормозят науку и на пользу не идут. Бюрократия — серьезная раковая болезнь нашей науки.
- Какие бюрократы мешают — те, что на государственном уровне, или те, что живут внутри науки?
- Они везде.
- Какой выход из положения вы видите?
- У меня нет сомнений, что власть хотела бы наладить первоклассную науку в стране и ее развивать. Но тут надо очень тесно работать с учеными мирового класса, а не с чиновниками. Рецепт простой: надо повернуться лицом к работающему ученому. А их в РАН большинство.
- А Сколково поможет поднять нашу науку?
- Конечно. Я думаю, что это шаг в правильном направлении.
- Но многие ученые создание Сколково критикуют, говорят, что лучше бы эти деньги отдали в уже давно работающие научные центра — Пущино, Дубну, Черноголовку.
- Одно другому не мешает.
- Почему в отличие от нас, в Америке и Европе ученые так быстро работают и самое главное интересно? У них что ни открытие — так «ах».
- Опять же - из-за бюрократии. И законов, которые она сочиняет. Например, пресловутый 94 федеральный закон. («Федеральный закон №94 о госзакупках в его применении к научной сфере», по мнению многих ученых, непригоден для закупок оборудования и расходных материалов для целей поисковых научных исследований, и он накладывает ограничения на расходование любых внебюджетных средств, в том числе и поступающих от коммерческих компаний. - Ред.). Я не раз участвовал в дискуссиях с руководством и видел, что все понимают, что его можно отменить. Но проходит 2-3 года, а отмену закона тормозят, и он лежит, как бревно поперек дороги наших ученых.
- Вы верите, что когда зарплату поднимут всем ученым, то наука расцветет?
- Научный сотрудник должен получать достойную зарплату. Не дело, когда аспиранты живут впроголодь, а им заявляют: «а вы идите работайте, разгружайте вагоны». Это не очень глубокое понимание природы научного творчества. В молодые, аспирантские годы на науку надо работать сутками и не отвлекаться ни на что. На западе есть такой термин, когда хотят похвалиться своей работоспособностью: «seven twenty four», что переводится как «семь дней в неделю, 24 часа в день». Именно столько человек должен заниматься только наукой. Это дорогого стоит.
- А вам не обидно, что физики Новоселов и Гейм стали нобелевскими лауреатами, уехав из России в Англию? Кстати, возвращаться они не собираются.
- Это наша проблема, а не их. Обоих я знаю лично. Это прекрасные ученые, к которым надо прислушиваться. Их не деньги привлекли в науку, а интерес. Это творческие люди. А не вернулись они, потому что здесь условия не созданы. В этом смысле мы не конкурентны. Стать конкурентными — наша задача.
- Вы сказали, что у нас из ценного в науке остались кадры. Но ведь они в основном — пенсионного возраста.
- Нет, есть и молодые толковые ребята.
- Лично вы чем можете гордиться из того, что создано в России, СССР?
- В нашей стране была сделана совершенно прекрасная передовая наука. Она всегда пользовалась поддержкой государства. Была приоритетом, нашей визитной карточкой. Можно перечислять без конца наши достижения. Но не буду говорить тривиальные вещи.
- Мы должны сегодня стремиться к уровню той прежней советской науки или дотягиваться еще выше - до американской?
- Нет советской и американской науки. Есть наука всемирная. Но достижения получаются у ученых, которые работают в отдельной стране. Не надо стремиться к советской науке - она была давно. А надо проанализировать, как там было все устроено: много поучительного было в старое время.
- Что можно было бы взять оттуда и применить сейчас?
- Отношение к Российской академии наук, в то время — академии СССР. Это была элита.
- По 10-бальной шкале на какой уровень вы бы поставили российскую науку сегодня?
- Не хотел бы говорить.
- В чем вы разочарованы в российской науке сегодня?
- Я немолодой человек и мне разочаровываться поздно. Я думаю, что ученые сегодня должны быть более активны. Они должны предлагать новые подходы к организации науки. И, к сожалению, наука сегодня очень мало конструктивна.
- Вам стыдно за провал программы «Фобос-Грунт»?
- Совсем не стыдно, потому что я понимаю, что когда речь идет о новых и сложных вещах, то ошибки неизбежны. Ни одна страна, ни один человек не может сделать что-то новое не ошибившись. Есть такое высказывание у академика Льва Андреевича Арцимовича: «Человека можно оценить не потому, что он ни разу не ошибся, а потому, когда он начинает делать ошибки, потому что если он делает ошибки, значит он находится на уровне своих возможностей». Нельзя научиться кататься на мотоцикле, ни разу не упав. Если человек ни разу не упал, значит он плохо учится. Значит, он боится, бережет силы и не стремится вперед.
ЛИЧНОЕ ДЕЛО
Академик РАН Владимир Евгеньевич Фортов с 1996-го по 2001 год был вице-президентом РАН. В августе 1996 г. был назначен председателем Государственного комитета РФ по науке и технологиям, затем — министром науки и технологий. Одновременно до марта 1997 г. являлся заместителем Председателя Правительства РФ. В марте 1998 года вышел в отставку в составе кабинета В. С. Черномырдина. С 2010 года — член Консультативного научного Совета Фонда «Сколково». С 1992 года и по настоящее время — директор Института теплофизики экстремальных состояний Объединенного института высоких температур (ОИВТ) РАН.
Источник: kp.ru.
Рейтинг публикации:
|
