Кардиохирург Ренат Акчурин. Фото: mospremiera.com
|
Какими видятся нам руки хирурга, которому мы доверили бы своё сердце? Руки кардиохирурга Рената Акчурина были такими, какими я их представляла — крупными, нежными и очень надёжными. Я не удержалась и попросила у доктора разрешения прикоснуться к его рукам. Ренату Акчурину доверяли свои жизни тысячи и тысячи людей. Его руки возвращали к жизни и президентов, и простых людей, даруя им вторую жизнь. Всем известно, что именно ему доверил своё сердце Борис Ельцин. Хирург-виртуоз, авторитетнейший учёный, доктор наук и профессор, лауреат Государственных премий СССР и Российской Федерации, Ренат Сулейманович по-прежнему проводит не менее 6–8 операций в неделю на открытом сердце.
Хотя время для интервью было выбрано не самое удачное, сразу после операции, он не отменил его, и, несмотря на усталость, с великим терпением отвечал на все вопросы.
— Ренат Сулейманович, в древности люди понимали, что здоровье не купишь за деньги, а сейчас сознание у людей сильно изменилось. По мере повышения уровня жизни у некоторых появляется такая иллюзия, что если ты попадаешь в хорошую клинику, платишь немалые деньги, то тебя и подлечат лучше, верно ли это? Р.А.: Безусловно, это иллюзия. Это происходит не потому, что люди стали богаче. Я бы сказал, что уровень образования у нас несколько снизился. И ещё добавил бы: те, кто быстро и легко разбогатели в пределах одного исторического поколения, к счастью, ещё не столкнулись с настоящими проблемами.
Когда столкнутся с проблемами, связанными со здоровьем, с его профилактикой и охраной, для многих может оказаться, что слишком поздно опомнились. Здоровье надо беречь смолоду, как говорится в старой русской поговорке: «Береги честь смолоду, а платье — снову». Точно также, как и честь, нужно беречь здоровье смолоду.
Нашему правительству очень важно уделять больше внимания развитию семьи, развитию семейных отношений, ведь общество состоит из семейных ячеек. Посмотрите, что сегодня показывают по всем каналам телевидения! Если семья смолоду не бережёт жизнь своего ребёнка, нового члена общества, то, конечно, он обречён на несчастья. И здоровье вовсе не зависит от количества денег, которые у тебя в кошельке.
— То, что взрослые ведут неправильный образ жизни и поэтому болеют, можно понять. Но почему столько детей рождаются больными, с патологией? Р.А.: Среди младенцев не так уж и много больных, я хочу сказать, что дети с патологией рождались во все времена. И обвинять сегодняшнее время, неправильную экологию или ещё что-то, не совсем верно.
Мы можем сколько угодно говорить об озоновых дырах и прочем, однако в этой же стране, в этих же условиях растут и развиваются люди, которые заняты своим трудом, ведут здоровый образ жизни. Они не болеют сами, и дети у них здоровые.
Почему рождаются больные дети? Потому что зачатие ребёнка происходит неправильно. Очень важно перед браком, до свадьбы проводить генетический анализ, который сегодня доступен в любом городе России. Вы хотите вступить в брак, но не знаете, что по какой-то причине кто-то из ваших будущих родственников скрывает свою серьёзную патологию. Я советую всем сходить в генетическую консультацию и провериться.
— Вы хотите сказать, что дети отвечают за грехи своих родителей? Р.А.: Дети отвечают за ошибки родителей, не всегда это можно назвать грехом. Может, кто-то и не обратил внимания на то, что у них в семье есть заболевание, которое передаётся по доминантному типу или по рецессивному, неважно. Если кто-то не обратил внимания на свои генетические проблемы, он невольно является обманщиком, вступая в брак со здоровым человеком. А когда рождается больной ребёнок, вы должны будете лечить его всю жизнь.
Бывает, конечно, что кто-то ведёт неправильный образ жизни и тоже является причиной больного потомства. Алкоголизм, курение, наркомания, можно ещё много перечислять. Вот вчера выхожу я из метро, навстречу идёт молодая, красивая девушка. Сейчас лето, видно, что Бог щедро наделил её всем. А у неё в руке сигарета, значит, тут существует дьявольский промысел.
Это я не к тому, чтобы все мы кинулись в божественное, но это великий грех — то, что она делает. Молодая девушка, которая предназначена быть матерью, берегиней семьи, вдруг курит.
— Как объяснить тот факт, что болезни сердца вышли на первое место по заболеваемости и смертности? Р.А.: Можно назвать несколько причин, но это не значит, что люди реже умирали от инфарктов в прошлые годы и даже в прошлые столетия. Просто условия и способности медицины диагностировать болезни сердца значительно и стремительно выросли.
Особенно за последние 20 лет, с введением цифровых технологий, у нас появилось больше возможностей увидеть с помощью различных рентгеновских, компьютерных, ядерно-магнитных и других изображений цифровую картинку, где чётко, как в зеркале, видно, где есть патология.
Есть чёткий постулат, который гласит, что все болезни у людей старые. Они не меняются со временем — меняется медицина, меняемся мы. Врачи пытаются распознать то, что вчера было загадкой.
Ведь и в древности были и онкология, и сердечные заболевания. Просто никто не знал, и поэтому писали: умер в возрасте 45 лет, или он умер в возрасте 52 лет, как жалко.
В XIX веке жил фантастически талантливый учёный Кристиан Иоган Доплер (1803—1853 гг.), который очень многое сделал для развития науки. Будучи математиком и физиком, он открыл людям «эффект Доплера». Благодаря его открытию, сейчас миллионы людей проходят диагностирование заболевания сосудов, сердца.
— В чём заключается «эффект Доплера»? Р.А.: Благодаря Доплеру мы стали вместо рентгена смотреть вовнутрь человека, распознавая массу заболеваний.
До него никто не видел сосудов, мы могли только пощупать пульс на запястье или на сгибе локтя. И только через сто лет после его открытия был изобретён ультразвуковой прибор, благодаря которому мы можем, не вскрывая артерию или вену, посмотреть, в каком состоянии находятся эти сосуды.
То же самое с сердцем, с клапанами сердца. Японцы, которые сильно пострадали после ядерной атаки в Хиросиме и Нагасаки, создали собственную индустрию ультразвуковой диагностики, чем сильно продвинули достижения мировой медицины в целом.
— А как Вы относитесь к древней медицине? В древней медицине человеческое тело неразрывно было связано с духовной стороной жизни человека. Р.А.: Идеализировать древнюю медицину мы не можем. Нельзя утверждать и то, что в древности люди знали гораздо больше, чем сегодня. Но я согласен с тем, что психология является главным моментом в любом способе врачевания: древнего, современного или будущего.
Должен признать, что психологические аспекты в древности изучались гораздо серьёзнее. Ни для кого не секрет, что, по некоторым признакам, древние врачи применяли дедуктивный метод, который использовал Шерлок Холмс, но он был присущ не только следователям или сыщикам, он был присущ и врачам.
Они могли увидеть по целому ряду внешних признаков, какие проблемы испытывает тот или иной его собеседник, необязательно больной. Мы же сегодня, к большому сожалению, являемся рабами так называемой доказательной медицины.
Что это такое? Это когда вам справочники и учебники узконаправленно твердят, что при появлении шести признаков из десяти вы вправе заподозрить такое-то заболевание. И вы уже не можете говорить о том, что здесь может быть что-либо другое.
Как врач, вы не можете позволить себе сказать: а что если это вариант какой-то нормы, который случайно проявился с этой симптоматикой?
То есть, я хочу сказать, что доказательная медицина заводит врачей в тупик. К сожалению, часто приходится наблюдать у некоторых врачей отсутствие умения думать, умения анализировать, используя опыт знаний, который существует в медицине. Ты обыкновенный человек, и никогда не надо думать, что ты пуп земли и твоё слово последнее.
Почему старый врач знает больше, чем молодой? Потому что он умеет следить. Когда он смотрит больного, у него возникает гораздо больше ассоциативных связей благодаря его опыту. Это не говорит о том, что молодые никуда не годятся. Есть молодые, которые хорошо учатся.
Молодёжь тоже накапливает опыт с годами, и этот опыт иногда сопряжён с проблемами, связанными со смертями больных, с врачебными ошибками. Поэтому наши западные партнёры придумали так называемую доказательную медицину. Семь симптомов из десяти — значит, у него такой диагноз. Не беда, что ты ошибёшься, всё равно что-то совпадёт. Но это неправильный подход.
— А практика проводить консилиум в медицине сохранилась? Р.А.: Консилиумы сохранились. В приличных лечебных учреждениях они продолжают работать. В тех клиниках, где нет консилиумов, я думаю, есть трезво мыслящие врачи, которые при любом сомнении всегда направят больного за вторым мнением или за третьим. И соберут, таким образом, заочный консилиум по поводу какого-нибудь сложного заболевания.
— Что делать, если мнения не совпадают или даже кардинально противоположны? Р.А.: Если не совпадают, тогда больной должен принимать наименее рискованное для себя решение, потому что рискованное мнение может быть ошибочным. А с другой стороны, надо продолжать искать причину, потому что рано или поздно она выявится. Когда врач придёт к какому-то выводу — это и будет окончательным диагнозом.
— Разные народы научились по-разному диагностировать болезни. Мне рассказывали, что корейские врачи могут определить заболевание по пульсу или по зрачкам глаз и т. д. Р.А.: Да, вся традиционная медицина основана на этом.
— Как отнесётесь к тому, если Вам укажут на то, что диагноз был поставлен Вами неверно? Р.А.: Ну, они бы так не сказали, во-первых, потому, что чем больше опыта у врача, тем менее он склонен в чем-то обвинить другого. Скорее, он придёт и скажет другую фразу: я бы хотел вам сказать несколько слов об этом больном, которого вы смотрели. Не кажется ли вам…и так далее, ты начинаешь убеждать коллегу, на чём были основаны твои размышления. Но никто не скажет: ты лечишь больного неправильно. Это не принято, не врачебная этика.
— Почему именно сердце является центральным органом у человека? Почему мы наделяем его разными свойствами, говоря «доброе сердце», «преданное сердце», «чёрствое сердце» и т. д.? Какая тайна кроется за этим? Р.А.: Это вечный вопрос, на который никто не даст ответа, потому что люди испокон веков говорили, что сердце — это средоточие всей духовной энергии человека, средоточие его чаяния, мыслей.
Всегда, когда человек переживает или нервничает, когда задумался о чём то, или замечтался о любимой, или его, наоборот, постигло горе — сердце реагирует первым. Это происходит потому, что человек — это тончайшая, саморегулирующаяся система. Одна из самых тонких, какая когда-либо была создана природой и Всевышним.
Скажем, никакое другое животное не имеет такой активной мыслительной деятельности и самообразующейся способности, как человек. Поэтому, конечно, человек воспел сердце как орган, который сразу реагирует на любые изменения в жизни.
Там увидел красивый цветок: ах, как хорошо! — и сердце входит в приятное состояние. Или вдруг увидел несущийся на тебя поезд или грузовик: ах, как страшно! — и сердце сильно забилось.
Люди приписывают сердцу фантастические полномочия, не задумываясь о том, что человеческий организм — это такой особенный, большой, красивый, нервный механизм, который развёрнут навстречу окружающей среде.
Мы можем руками, глазами, носом, ушами, кожей чувствовать добро и зло, неудачу и везение. А что заставляет нас реагировать на это? При возникновении какой-то опасной ситуации все эти органы чувств объединяются воедино и дают внутреннюю команду: «Надо собраться и бежать или обороняться».
После этого твоя сердечно-сосудистая система начинает реагировать на твои неврологические подготовки.
— Выходит, мы думаем сердцем, а не мозгом? Р.А.: Нет, мы не думаем — мы реагируем сердцем. А думаем мозгом. Прежде всего, мозг даёт команду. Мозг — наша центральная нервная система. И совсем необязательно, чтобы это была высшая нервная деятельность.
— На уровне инстинктов? Р.А.: Можно сказать, почти так. Сели на горячую плиту — и у вас забилось сердце. Сначала вы подскочили, нервы включили ваши мышечные силы, потом у вас забилось сердце, и вы уже думаете: как бы не сесть на горячее ещё раз, и т. д. То есть на уровне инстинктов тоже работает.
— Вы можете рассказать, что происходит с больным после пересадки сердца? И что испытывает врач, который делает такую операцию? Р.А.: Про это всегда очень трудно рассказывать. Надо иметь очень большой опыт трансплантации. Я, к великому сожалению, имел только одно клиническое наблюдение в своей жизни, имеется в виду, в больнице.
Я впервые в СССР пересадил сердце и лёгкие одному очень тяжёлому больному, который умирал от сердечной недостаточности. Он многократно лечился в нашем кардиоцентре, и в какой-то момент мы поняли, что в ближайшие полгода больной умрёт. А ему было всего лишь 43 года, он был военным.
Мы решились на пересадку, операция прошла успешно, но он, к сожалению, не выжил. Через 12 дней после операции больной умер от того, что донор, чьё сердце и лёгкое мы забирали, перед смертью заболел гриппом. Никто об этом не знал. Он был строителем, и в тот день у него была температура, но его почему-то выпустили на работу, хотя он должен был пройти врачебный осмотр.
Поскольку у него болела голова, и ему было жарко, он снял каску с головы. Тут на него с большой высоты упал тяжёлый предмет, и он умер на месте. Когда его привезли в больницу, внутренние органы у него не были повреждены, только голова. Мы не могли поставить диагноз гриппа, потому что всё делалось экстренно, ночью.
Однако грипп проявился, потому что попал в организм через чужие лёгкие, чужое сердце. Через восемь дней нашему больному стало хуже, хотя перед этим он уже вставал, даже ходил без трубки. На двенадцатый день он у нас потихонечку скончался.
Что испытывают больные после пересадки сердца? Не знаю, я видел в них лишь огромное желание жить. У меня наблюдались около десяти больных с пересаженными сердцами, которых оперировали в других лечебных учреждениях. Они очень внимательно слушают врача и внимательно относятся к себе, потому что понимают, что такое жизнь и что ею надо дорожить.
Другое дело, что чувствует врач, который открывает грудную клетку и видит бьющееся сердце, которое он должен забрать…. Надо очень сильно верить, что этот больной, у которого ты забираешь сердце, уже к жизни не сможет вернуться. Это надо очень чётко сказать себе, иначе сойдёшь с ума, потому что вид пустой грудной клетки, где нет сердца и лёгких, которые только что работали — зрелище не для слабых.
— Вы работаете в хирургии уже много лет, не раз встречались со смертью, можно ли к ней привыкнуть? Р.А.: Для хирурга потеря больного — всегда большая трагедия. Всегда… Привыкнуть к ней невозможно. Поэтому хирурги среди всех специальностей находятся на первом месте по смертности от ишемической болезни сердца, от гипертонических кризов, от инсультов.
Во время обучения в медицинском институте, работая с больными, постепенно двигаясь вперёд, вы оттачиваете свои врачебные способности. При разговоре с больным вы предполагаете, что ваши усилия направлены на спасение жизни больного. Но вы не можете знать всё в точности до конца, и в этом заложена трагичность.
Допустим, вы считаете, что операция сделана хорошо, и ушли. А в послеоперационном периоде может возникнуть какая-то трагическая ошибка, вызванная кем-то из сотрудников, или сторонней организацией, которая, скажем, подготовила кровь для больного.
Вы её десять раз проверили, а в одиннадцатый раз при проверке выявляется СПИД, гепатит, несовместимость крови или ещё что-то. И вот ваша операция закончилась смертью. Значит, врач должен уметь распознавать свои собственные способности, свои чаяния спасти больного и стараться вести его до выхода из стационара, не передоверять никому.
— Что происходит в момент клинической смерти? Как осуществляется этот переход, когда секунду назад человек был ещё жив, а теперь его уже нет? Р.А.: Про это трудно сказать. В сердечно-сосудистой хирургии есть масса вариантов, масса причин, из-за чего может случиться смерть. Мы, к сожалению, только констатируем факт смерти. И она бывает совершенно разной.
Бывает, больной в полном уме и ясном сознании умирает от сердечной недостаточности. А бывает, что он умирает мгновенно от кровотечения, или медленно от какого-то хронического заболевания. И каждый раз вы реагируете в силу вашей профессии. И каждый раз это разные больные, разные смерти, но всегда одинаково тяжело.
— Может быть, всё не так, как мы думаем, и смерти нет? Почему в народе говорят: душа входит в человека и выходит, что душа человека бессмертна? Р.А.: Ну, да, я слышал, конечно, об этом, но сам я этого не видел ни разу.
— И не думали об этом? Р.А.: Честно? Никогда. Возможно, в этой вере отразилась мечта всего человечества о вечной жизни.
— Но ведь случается в практике, что врачи возвращают человека с «того света»?
Р.А.: Да, бывает. Это значит, что вы упорно стремились спасти как-то больного и использовали все оставшиеся резервы у этого больного.
— А может просто душа человека вернулась в тело?
Р.А.: Об этом много рассуждают, но никто никогда не видел. Это всё является продуктом тончайшей человеческой психологии. Поскольку человек мыслящее существо, он всегда думает о вечном, о бесконечности жизни, поэтому и зародилась такая идея посмотреть, а есть ли жизнь за этой чертой?
— Почти во всех божественных учениях описывается смерть как некое переходное состояние из одной жизни в другую. Есть много описаний, когда в момент клинической смерти человеку дают возможность увидеть прожитую им жизнь, даже увидеть другие миры. Вам про это не рассказывали пациенты?
Р.А.: Возможно, в момент клинической смерти наступает какая-то вспышка, последний рывок к жизни, но это ни о чём не говорит. Я бы отнёс эти вещи к суеверию. Например, у меня есть сотрудник, который панически боится оперировать 13 числа. А я оперирую одинаково и 13, и 14, это всё сидит в голове. Я считаю, что сердце — это управляемый орган, прежде всего им управляет высшая нервная деятельность человека.
— Под высшей нервной деятельностью Вы имеете в виду сознание человека?
Р.А.: Да.
— А как объяснить такую субстанцию, как совесть, которая плохо подаётся управлению сознанием?
Р.А.: А совесть — это субъект уровня воспитания каждого индивидуума. Если вы воспитаны — вы интеллигентны. Понятия совести, интеллигентности заложены в природе, в семье. Если это не пришло, то этого и не будет. Но в основном это воспитывается в той же самой семье, в ячейке общества.
— Что Вы называете интеллигентностью?
Р.А.: Интеллигентность — это врождённое состояние, при котором человек приятен во всех отношениях для общества. И в профессиональной среде, и в личностном контакте, в разговоре, в отношении к своим коллегам или друзьям, в общении с детьми, в почитании стариков и так далее.
— Возможно ли этого добиться через образование?
Р.А.: Нет, интеллигент может быть и безграмотным. Допустим, очень образованный врач может быть подлецом, но не быть интеллигентом.
— И последний вопрос, что движет Вами в вашей работе? Вы же можете делать поменьше операций, работать не в таком жёстком режиме, про который можно сказать «работа на износ»?
Р.А.: Наверно, я так воспитан. Воспитан временем, воспитан тем, что я умею делать. Говорю это без всякой красоты и без всякого хвастовства. Я привык так жить, по-другому не умею.
Как-то недавно, во время поездки в Хьюстон, я спросил своего учителя Майкла-Де Бейки (ему уже 96 лет): «Майкл, зачем Вы пришли в операционную?», а он мне отвечает: «Понимаешь, Ренат, я больше ничего не умею делать».
Я этим хочу сказать, что надо стремиться к тому, чтобы твои психологические, физические способности и твой уровень образования совмещались так, как у этого Майкла.
— Большое спасибо за интервью, желаю Вам дальнейших успехов в Вашем нелегком деле.
