Я уже точно не помню, каково это — просыпаться на Земле. Прошло пять месяцев после нашей «высадки на Марс», и каждый новый день в белом куполе посреди поля красной лавы я начинаю с вопроса: хватит ли нам энергии, чтобы включить отопление? Позволит ли нам погода надеть скафандры и проверить парники? Заработают ли мои воздушные вентиляторы?

Пока все эти мысли крутятся у меня в голове, я плетусь вниз за первой чашкой чего-нибудь горячего. Меня ожидают новости о ваттах, миллиметрах ртутного столба, процентах влажности и градусах Цельсия. Я узнаю, что произошло за ночь в месте нашего обитания и вокруг него и сколько энергии у нас в запасе до конца дня. Я услышу, как булькает вода в наших системах гидропоники, как тихо жужжат ярко-розовые лампы для освещения растений в нашей биологической лаборатории. Я увижу все тех же самых членов экипажа, ту же кухню и тот же иллюминатор в полметра в диаметре, которые я вижу каждое утро вот уже пять месяцев. Вид зазубренных скал снаружи служит постоянным напоминанием о том, что наш мир, в котором мы решили прожить год в рамках эксперимента по исследованию особенностей жизни на Марсе, — враждебный и чрезвычайно загадочный.

Поясню: имитация Марса — это, строго говоря, наш мир. Мы вшестером высадились на большом острове на Гавайях в конце августа 2015 года. После нескольких дней тренировок — как использовать системы энергоснабжения, как правильно включать бак с водой, как надеть скафандр, ничего не сломав и не испортив, — и дверь шлюзовой камеры закрылась. На год и один день мы оказались «вне планеты», разбив лагерь на склонах Мауна-Кеа. Наш «космический» экипаж специально сделали очень разнообразным: космический архитектор, инженер, трое ученых и врач (это я). Закончив 28 августа 2016 года «марсианскую» миссию, мы станем ветеранами, потому что это будет самое длительное в истории имитационное пребывание на Марсе в рамках программ НАСА.

Вначале наша миссия привлекла к себе очень скромное внимание. Затем показали «Марсианина», и началось черт-те что. Начали звонить журналисты, но все их усилия оказались тщетны, потому что мы не могли пользоваться телефоном. Целый год мы должны жить в условиях 20-минутной задержки связи, причем в обоих направлениях, так как именно таково аберрационное время от Земли до Марса, то есть именно столько идет сигнал от одной планеты до другой, когда они находятся на максимальном удалении. К худу ли или к добру, но мы не можем говорить по телефону и общаться по скайпу. Мы не можем выступать перед средствами массовой информации в режиме трансляции, нас нельзя снимать на камеру, фотографировать и записывать любым способом — все это делаем только мы сами.

Такая задержка во времени — эффективный фильтр, но не только. Это также важнейший психологический момент, заставляющий нас и всех на Земле действовать так, будто мы действительно находимся на Марсе. Имитируя разницу во времени, созданную огромным пространством в миллионы километров, исследователи могут изучать, как работает связь и работает ли она вообще, если на отправку сообщения и получение ответа уходит 40 минут. Представьте себе, как такая задержка воплотится в классическом фильме о космосе: «Хьюстон, у нас проблема… и мы ждем от вас ответа через сорок пять минут». Зрители, ожидайте…

Хотя такая задержка спасает нас от некоторых проблем, с ней жизнь становится намного сложнее. 20-минутное отставание связи пусть и искусственное, но для нас и для купола, в котором мы обитаем, оно вполне реально. Возьмем для примера срочные медицинские случаи. В отличие от открытого космоса, здесь я могу набрать 911. И все равно, прежде чем мы получим ответ, пройдут часы. А что произойдет в случае медицинской катастрофы? Все на мне, на космическом докторе. Все проблемы решаю я, если это возможно.

То же самое и с инженерными проблемами. У нас были утечки воды в шлюзовой камере. Как и везде во вселенной, разные устройства и приспособления имеют обыкновение выходить из строя, а наши водородные топливные элементы никогда не работали как положено. Этими проблемами занимаются главный инженер и экипаж, если они могут что-то сделать. Что касается еды и воды, мы периодически получаем припасы. В промежутках питаемся тем, что у нас есть, как это со временем будут делать марсианские экипажи. И мы изо всех сил стараемся не превышать лимит и питаться экономно.

Это необходимое чувство независимости от Земли и взаимной зависимости друг от друга является огромным плюсом, помогающим забыть о длинной и мрачной 20-минутной задержке связи. А поскольку ни телефон, ни интернет нас не отвлекают, мы можем осуществлять большой объем работы. Кроме того, в условиях отсутствия привычных средств связи у нас складывается вполне реальное ощущение, что мы остались в одиночестве на другой планете. Надо сказать, возникает оно довольно легко и просто, когда живешь на пустынном и лишенном всякой растительности склоне вулкана в куполе на высоте двух с половиной километров над уровнем моря.

Мы научились ремонтировать, переделывать и приспосабливать вещи для других целей так, как никогда прежде не умели. Вот уже несколько месяцев синий кровоостанавливающий жгут из латекса скрепляет детали моего велосипеда с вырабатывающей электричество динамо-машиной. Мы поняли, что восьмилитровая пластиковая коробка из-под сушек — это идеальная емкость для выращивания некоторых видов бактерий, а также для фильтрования воды через вулканическую породу. На нашей станции, где нет ни денег, ни мест, в которых их можно потратить, ценность вещей, задач и даже людей определяется исключительно их полезностью.

Жизнь на смоделированном Марсе, как и на Марсе реальном, проста и элементарна. Наши основные заботы и проблемы вращаются вокруг солнца, воздуха, воды и камня, а именно: что мы можем, а чего не можем сделать с этими четырьмя основополагающими стихиями в правильном сочетании. Солнце создает для нас энергию. Мы, в свою очередь, преобразуем эту энергию в искусственный свет, в цвета спектра, которые больше всего нравятся нашим растениям. Растения потребляют воду, а мы сажаем их корнями в камни, которые собираем на поверхности. Их стебли тянутся к свету, и наши надежды растут вместе с ними: они — в дыхании зеленых листьев, они рождаются в цветах, которые позже превратятся в плоды.

Все это должно происходить внутри купола. Это аналог жизни, которая когда-то может возникнуть на Марсе. Аналог, естественно, несовершенен. На настоящем Марсе воздух очень разрежен, и состоит он в основном из углекислого газа. Поскольку Марс не защищен большими радиационными поясами, как Земля, его атмосферу постоянно сдувает Солнцем. Согласно данным, собранным обращающимся вокруг Марса спутником НАСА MAVEN, солнечный ветер уносит 9,6 тонн марсианской атмосферы в день. Что еще хуже, поверхность Марса облучается так сильно, как земная поверхность никогда, пожалуй, не облучалась — во всяком случае после зарождения жизни. Здесь, на станции, у нас условия намного лучше, поскольку здесь есть пригодный для дыхания воздух комфортной температуры и давления, который удерживается земным притяжением. У нас удобный естественный противорадиационный щит, а механизмы регулярно снабжают нас едой и водой. Надо отметить, что происходит это нечасто, но мы получаем достаточно, чтобы жить и работать.

В промежутках между визитами роботов мы максимально используем все, что можно найти. При наличии соответствующих условий мы можем собирать воду, используя маленькие пластиковые навесы. Будущим экипажам на Марсе придется придумывать свои методы для поиска местных источников воды. Мы взяли с собой семена, почву и особый вид бактерий. Цианобактерии — это сине-зеленые водоросли. В банке они кажутся тонкими и люминесцентными, как концентрат желе «Джелло» до того, как застынет. Эти легко приспосабливающиеся маленькие существа могут превращать углекислый газ в пригодный для дыхания воздух. Они способны очищать воду. Они могут питаться тем, что есть в бедном марсианском меню, используя азот из воздуха и минералы из почвы. Они также могут потреблять мочу и разлагать наши отходы. Живя, дыша, питаясь и отправляя естественные надобности, эти бактерии превращают высушенную и прожаренную под розовым марсианским небом почву в полезную растительную среду, а в процессе производят массу полезных вещей — от биотоплива до белков. Причем производят они их тоннами, что весьма кстати для будущих марсианских колонистов.

Погодите. Вы хотите сказать, что едите зеленые бактерии? Ответ пока отрицательный, но если бы наш французский астробиолог поставил передо мной тарелку такой еды, я бы их попробовала. Когда каждый кусок пищи из запасов — это что-то быстрорастворимое из разряда «просто добавь воды», даже бактерии начинают казаться симпатичными, причем не только из-за вкуса, но и ради пользы для здоровья. Нам надо есть живность, чтобы жить самим. Поэтому мы работаем как коллектив ученых-фермеров, и каждый из нас что-то делает, что-то выращивает: травы, горошек, зелень (необычайно вкусную), помидоры, хлеб, йогурт. Без этих урожаев и культур здоровая пища была бы нам недоступна, и наша жизнь оказалась бы в опасности.

Сотрудничество, общая работа — один из ключевых мотивов нашего марсианского проекта. Мы должны выяснить, что нужно людям, чтобы совместно жить, работать и выживать на других планетах, и как им это дать. В принципе, идея кажется весьма простой, но осуществить ее на практике трудно. Для эффективной совместной работы людям нужны не только еда, вода и энергия. Важна также общность цели, но и ее недостаточно, чтобы люди были довольны и счастливы на протяжении долгих месяцев. Так что же еще нужно? Вера и надежда на то, что существует рецепт, позволяющий правильным людям при наличии правильных инструментов долгие годы жить вместе в небольшом пространстве в напряженных обстоятельствах и при этом работать едва ли не на пределе возможностей, как это делают астронавты, находясь на околоземной орбите на Международной космической станции. Наша задача — выступить в роли таких астронавтов и в условиях имитации проверить все возможные ингредиенты нужного рецепта.

А это значит, что жизнь здесь разнообразная, полная экспериментов и порой непредсказуемая. Есть плановые задачи, есть незапланированное время для досуга и отдыха, есть экспериментальные методы коммуникации, путешествия в виртуальной реальности на земные пляжи и леса. А еще члены экипажа подолгу разговаривают. Переезд в этот дом — это как если у тебя внезапно появилось пятеро супругов. Быстро понимаешь: то, что тебе кажется приемлемым, приличным и приятным, необязательно будет приемлемым, приличным и приятным для других. Поскольку все мы здесь надолго, и расстаться во время космического полета невозможно, каждому приходится адаптироваться сразу по пяти разным направлениям, делая это максимально быстро, — и в то же время не прекращая работать.

Понять, как это сделать, — вот самая сложная часть нашего приключения. На поверхности все кажется простым и ясным. Я космический врач. Я слежу за здоровьем членов экипажа, пока мы все проходим через воздвигнутый перед нами физический, психологический и эмоциональный лабиринт. Звучит как сюжет из научной фантастики, но так оно и есть в определенной мере. Но без больницы, аптеки и медицинской лаборатории космическая медицина становится довольно примитивной, как в старые времена. Медицинская помощь на станции напоминает эпоху, когда врачи учились на практике и ходили по вызовам на дом, имея довольно скудный набор инструментов и аппаратуры.

Космическая медицина в марсианском варианте станет путешествием в неизведанное. Ты не можешь взять с собой на Красную планету все оборудование, лекарства и приборы, но когда в пространстве размером со скромную квартиру размещаются шесть человек, необходимо быстро принимать неординарные решения. Например, где лечить людей, если каждый сантиметр площади занят под научные приборы или функционирует как общее рабочее пространство? Большую часть своих медицинских припасов я храню в биолаборатории, но для осмотра там места нет, так как для него нужно отдельное помещение. Поэтому я, как и мой отец-врач, принимавший людей у себя в домашнем кабинете, лечу членов экипажа в своем личном жилом отсеке. По крайней мере в моей комнате есть место, чтобы лечь и вытянуться, и дверь, которую можно закрыть, чтобы свободно поговорить с человеком о его проблемах, как умственных, так и физических.

Превратив свое жилое помещение во врачебный кабинет, я решила одну проблему. Но осталось множество других, решать которые гораздо сложнее. Больше всего меня тревожит, что мои возможности лечения людей очень ограничены. Опять, же, я обращаю взор в прошлое, чтобы применить тот опыт в настоящем. Я размышляю, что можно использовать вместо таблеток, порошков и компрессов. В месте, где средств и ресурсов мало либо они вовсе отсутствуют, я предлагаю нечто такое, чего у меня в избытке: мои медицинские знания и соображения по поводу того, что испытывают пациенты, почему, и как действовать, пока болячка не заживет сама. Такой образ действий иногда вызывает у меня чувство профессиональной непригодности. А потом я вспоминаю: еще до рождения цивилизации целители и знахари пользовались теми же самыми методами.

Наверное, здесь, на краю цивилизации, — весьма подходящее место для того, чтобы по старой традиции сесть, выслушать человека, задать ему вопросы и дать объяснения. Да, я не могу выписать рецепт и отправить пациента восвояси, чтобы он лечился таблетками. Но от меня этого и не ждут. У меня нет очереди больных перед дверями кабинета. Времени у меня предостаточно. Да уж, надо было покинуть свою планету, чтобы обрести свободное время. Таким образом, наша марсианская станция стала своего рода осуществленной мечтой. Но в остальном это ежедневный кошмар — что касается лекарств, анализов и лечения.

В этом белом куполе на Красной планете все мы лицом к лицу сталкиваемся с тем, что мы любим, чего нам не хватает, что нам необходимо для жизни и чего мы больше всего боимся. Я — врач, который летает в небе, путешествует по мирам и преодолевает огромные пространства. У меня никогда не было больших запросов и больших страхов. После окончания вуза я отправилась бродить по Австралии с одним рюкзаком за плечами. Я больше недели прожила на пляже, питаясь бобами и чем-то там еще, что находила в буше. И я прекрасно себя чувствовала. Даже в детстве я боялась лишь одного — Юпитера. У меня был периодически повторяющийся сон: я лечу к газовому гиганту, минуя ледяную поверхность Европы и Ганимеда. Приближаясь к Ио с ее нарывами вулканов, я думаю: «Слишком близко, слишком близко!» И в этот момент наступает пробуждение. Других кошмаров до поступления на медицинский факультет у меня не было. Там же, когда я дремала на койке в каком-нибудь темном углу, мой страх перед гигантской планетой трансформировался в ужас перед тем, что я могу проспать какой-то важный момент в больнице. Я резко просыпалась, уверенная, что пропустила вызов к больному, срочную операцию или последний шанс попрощаться с пациентом.

На нашей марсианской станции меня постоянно сопровождает страх иного рода. На сей раз я боюсь, что, когда поступит срочный вызов, я окажусь на месте, однако окажусь не в состоянии помочь. У меня не будет ни вентиляторов, ни реанимационной палаты, ни инструментов для переливания крови. Слава богу, такого еще не было, и выяснить, что произойдет в этом случае, мне не довелось. Единственная проведенная мною операция — удаление бородавки. Хотя мне нравится надевать операционный халат, брать в руки шприц с анестезией и скальпель, я буду счастлива, если моя хирургическая марсианская практика этой бородавкой и ограничится. Вот еще одна странность космоса: то, что на Земле может показаться скучной повседневной рутиной, здесь вызывает огромное воодушевление. На Земле инфаркты и инсульты — это рутина и повседневная работа. Здесь жизнь настолько ценна, тяжела и опасна, что наложить шов члену экипажа после падения на камень — все равно что совершить сложный маневр.

Ничто из того, чем я занималась прежде (даже ночные смены в реанимационном отделении) не заставляло так напряженно размышлять о хрупкости человеческого организма, как надетый скафандр. На нашей марсианской станции по правилам скафандр надо надевать всякий раз, когда выходишь наружу, как это будут делать люди, добравшись до Марса. Космический костюм — это целая экосистема, которая следит за тобой, питает, омывает и согревает тебя. Скафандр наглядно показывает, насколько мы нежные создания и насколько тих и спокоен наш мир. Тебя пеленают, укутывают и защищают, чтобы ты мог посещать места, где наша форма жизни существовать не способна — а затем возвращаться оттуда целым и невредимым.

С начала экспедиции прошло пять месяцев, и мы очень скучаем по той земной среде, которую воспринимали как нечто само собой разумеющееся. Жить в марсианских условиях — значит, целый год не ощущать прямого солнечного света и дуновения ветра на лице. И никаких дождей. Даже уроженцы Южной Калифорнии в составе нашего экипажа — и те время от времени видят дождь. А на Марсе вода не падала с неба (его и небом-то не назовешь!) сотни миллионов лет. В том будущем, которое мы пытаемся построить, нам придется учиться не бояться различных лишений. Нам придется учиться смело встречать их лицом к лицу, начиная с наших собственных и вполне реальных человеческих недостатков и ограничений.

Успех будущей марсианской колонии будет зависеть от развития необходимых технологий — это аксиома. Однако очень важный урок, который уже можно извлечь из нашего пребывания в куполе, состоит в том, что технологии — это самое простое условие. Механические решения, позволяющие доставить экипаж туда и обратно живым, со временем обязательно появятся при наличии денег. Но что нельзя изобрести и сконструировать, так это людей. Физически, умственно, эмоционально и духовно мы — черные ящики из белого купола, направляющиеся на Красную планету.

Физиологию перехитрить трудно, хотя мы добиваемся определенных успехов. Имея искусственную гравитацию и хорошую радиационную защиту, мы сможем предотвратить самое худшее, что может произойти с человеческим организмом в космосе. Что в таком случае останется сделать, дабы преодолеть оставшееся расстояние и добиться поставленной цели, став межпланетным видом? А преодолеть надо будет те самые силы, которые определяют наше поведение на Земле: индивидуальную психологию и групповую динамику. То, как мы ладим друг с другом (и с собой), определяет успех наших исследовательских миссий и их провал. В отличие от температуры, влажности и подачи энергии, психическое состояние нельзя учесть заранее. Или можно? А что, если существует некий секрет жизни в гармонии, который мы сумеем открыть, загодя попрактиковавшись на нашей псевдомарсианской станции?

Для этого наша шестерка и приехала сюда: научиться ладить друг с другом, и в процессе помочь человечеству выйти за пределы земного притяжения — во Вселенную. Приблизить тот день, когда люди ступят на марсианскую поверхность и начнут искать там признаки прошлой и настоящей жизни. Тем временем, находясь на этом пустынном горном склоне, мы обнаруживаем нечто важное и основополагающее в нашей природе. Да, когда мы забираемся в глушь, мы сталкиваемся с пределами собственной самодостаточности и начинаем больше зависеть от окружающих. Также надо сказать, что для большинства из нас максимальное напряжение ограничивается туристическим походом с ночевкой в палатке, где вполне можно потеряться, но потом ты все равно вернешься в цивилизацию — или она сама отправится искать тебя. На Марсе и за его пределами этот опыт поднимается на новый уровень. Задумайтесь: как изменится ваше мировоззрение, если каждый человек, которого вы видите на протяжении многих лет, будет крайне необходим для вашего же выживания? Такова жизнь под нашим куполом, и такой она будет на настоящем Марсе. Далекая, неприветливая, населенная людьми, без которых вам не прожить и которые не смогут прожить без вас.

Думая о полете на Марс, я многое себе представляла. Я долго тренировалась, готовясь к марсианскому путешествию. Оказывается, Марс — просто место, на поверхности которого размещается купол. Сам купол — обычная коробка с чудесами. Когда люк закрыт, мир сокращается не до 111 квадратных метров складских помещений, комнат с научным оборудованием и медикаментами, а до шести человеческих тел. Мы формируем единое целое, нечто не поддающееся точной характеристике, но вполне познаваемое. У нас мощный коллективный ум и сложное прошлое. У нас разные убеждения, предпочтения и желания. Это и есть содержимое данного мира — мы сами.

Когда я завтра проснусь, весь мой мир будет в пределах слышимости. Раньше я никогда такого не испытывала. И куда бы я ни отправилась на Земле в будущем, больше и не испытаю.

Шейна Гиффорд — ученый-медик и журналист на земном аналоге марсианской станции НАСА на Гавайях.