«Разговоры с Гете» представляют из себя записи бесед, сделанные с разрешения автора «Фауста», его секретарем Иоганном Эккерманом (1792–1854), которые признаются не меньшей классикой, чем такие гетевские шедевры, как «Годы учения Вильгельма Мейстера» или «Эгмонт».
Иоганн Петер Эккерман. Разговоры с Гёте. М.: РИПОЛ классик, 2019
Не все наследие великих создано их собственными руками. Нередко оно фиксируется поклонниками, запомнившими устные рассказы или признания того или иного гения. Подобные устные свидетельства могут поражать своей масштабностью. Вспомним «Уединенный домик на Васильевском». Записавший сюжет повести прозаик Владимир Титов постарался максимально точно передать устную речь Пушкина, рассказавшего ее в знаменитом салоне у Карамзиных.
Не менее масштабны и «Разговоры с Гёте». Они представляют из себя записи бесед, сделанные с разрешения автора «Фауста», его секретарем Иоганном Эккерманом (1792−1854), которые признаются не меньшей классикой, чем такие гетевские шедевры, как «Годы учения Вильгельма Мейстера» или «Эгмонт».
В книге Гёте рассказывает о своем видении поэзии и об образования, проблемах геополитики и творчестве Шекспира и, естественно, о собственных книгах и книгах других писателей.
«Мериме (…) конечно, малый не промах! Да и вообще для объективного воссоздания того или иного сюжета нужно иметь больше сил и гениальной одаренности, чем кажется на первый взгляд. Так, Байрон, например, несмотря на явное преобладанье в нем личного начала, умел временами полностью от себя отрешиться: я имею в виду его драмы, и прежде всего «Марине Фальеро» («Марино Фальеро, дож венецианский» —А. М.). Тут мы вконец забываем, что эта вещь вышла из-под пера Байрона, из-под пера англичанина. Мы живем в Венеции, живем в одном времени с действующими лицами, которые говорят лишь то, что должны говорить по ходу действия, без малейшего намека на субъективные чувства, мысли и мнения автора».
А вот к Вольтеру у него было двойственное отношение. С одной стороны Гёте отмечал «легкую, поверхностную сущность» мыслителя и в этой связи выше ставил, в числе прочих, Франсуа Гизо, но одновременно подчеркивал, что именно в Вольтере сконцентрировались все поэтические силы французов.
Эккерман показал внутреннюю кухню гетевского творчества. В частности, в ходе работы над «Годами странствий Вильгельма Мейстера», признавался поэт,
«я вовсе порушил первую часть и теперь, смешав старое с новым, сделаю две части. Я был вынужден отдать переписывать напечатанное; места, где мне надо будет вставить новое, помечены мною; когда переписчик доходит до отметки, я диктую дальше, и таким образом работа у меня не останавливается (…) места, которые я хочу сделать заново, переложены синей бумагой, так что я сразу вижу, что еще надо сделать. Сейчас я так продвигаюсь вперед, что синих страничек становится все меньше, это меня радует».
К сожалению, работа нередко прерывалась внешними причинами. Гёте с грустью говорил своему секретарю, что мог бы написать вторую часть «Фауста» за три месяца, вот
«только откуда я возьму покой? Каждый день предъявляет ко мне чрезмерное множество требований; и никак я не могу обособиться, замкнуться. Сегодня утром меня посетил наследник великого герцога, на завтрашний день назначила свой визит великая герцогиня. Мне следовало бы оценивать эти посещения как высокую честь, они украшают мою жизнь, но и претендуют на внутренние мои силы, я должен думать о том, чтобы развлечь высоких особ чем-нибудь новым, достойно занять их».
Отсюда и его мечта об одиночестве. Думается, именно в гётевских мыслях следует искать истоки последующей тоски Фридриха Ницше о «чудовищном одиночестве», как о пути к себе.
Издание предоставлено книжным магазином «Циолковский».
