Мозговые центры станут очередной жертвой мировой политической трансформации, недоверия к институтам, анти-элитным настроениям и пост-правды или найдут новые смыслы и формы существования.
В ноябре 2018 г. в журнале International Affairs вышла статья директора Королевского института международных отношений «Чатэм хаус» Робина Ниблетта под заголовком «Вернуть смысл: вызовы западным мозговым центрам» (Rediscovering a sense of purpose: the challenge for western think-tanks). Глава одной из старейших и самых известных фабрик мысли обеспокоен утерей ориентиров западными think-tank’ами и считает, что им необходимо более активно защищать ценности либерального интернационализма. Ниблетт ребром ставит важнейшие вопросы, на которые себе сегодня должен ответить каждый представитель этого сообщества, но, к сожалению, предлагает не очень амбициозное решение — делать все то же самое, только лучше и с большим энтузиазмом. Как любят повторять отечественные методологи, никакую проблему нельзя решить на том уровне мышления, на котором она возникла.
Долгий век
Программная статья Ниблетта приурочена к череде столетних юбилеев целого ряда влиятельных фабрик мысли — прежде всего, самого «Чатэм хаус», американских Совета по международным отношениям (CFR), Института Брукингса и Фонда Карнеги за международный мир. Автор связывает возникновение фабрик мысли первой волны с межвоенным идеализмом и верой в возможность лучшего мира, построенного на принципах либерального интернационализма.
Окончание Второй мировой войны позволило западным мозговым центрам продолжить интернациональную линию, в том числе участвуя в разработке архитектуры ООН. Однако происходит это уже с более серьезным отношением к национальному интересу и более узкой трактовкой понятия «международного» — начинается «холодная война» с блоковым противостоянием. Эту конкуренцию нужно интеллектуально обслуживать и появляются большинство из американских и европейских фабрик мысли, сегодня сменяющих друг друга в верхней части рейтинга Global Go-To Think Tank Index — CSIS, IISS, RAND, IFRI, DGAP, SWP, SIPRI, EWI, Atlantic Council.
Параллельно возникновение «второго мира» и деколонизация означают, что и за пределами, как мы любим говорить, «коллективного Запада» появляются фабрики мысли. Ниблетт отмечает, что вне Великобритании и США они оказываются сильно зависимы от государственного финансирования, а следовательно, и от господствующей политической группы.
Венчает «золотой» двадцатый век фабрик мысли окончание «холодной войны» и эпоха глобализации. С одной стороны, в большинстве стран увеличивается количество доступных денег, на которые можно финансировать исследовательские программы. С другой, растет и число тем, которые нужно интеллектуально осмысливать — мировая торговля, экономическая интеграция, кибербезопасность и прочие «новые вызовы и угрозы», изменение климата и т.д. Все это означает, что многие фабрики мысли раздуваются до огромных размеров, при этом параллельно появляются и небольшие «тематические» аналитические центры.
Выход на мировую арену новых сильных игроков создает ту самую многоакторную среду, в которой государствам оказывается непросто ориентироваться. Транснациональные корпорации, НКО, фонды и консалтинги стремятся вовлечься в дискуссию о принимаемых политических решениях. Они становятся одновременно объектами анализа для мозговых центров, стейкхолдерами, чьи взгляды нужно учитывать, и конкурентами в производстве интеллектуальных продуктов. Сами мозговые центры тоже становятся глобальными, приглашая зарубежных исследователей и открывая офисы за рубежом: Центры Карнеги сегодня существуют в Брюсселе, Бейруте, Москве, Пекине и Дели.
Пост-пост, мета-мета
Мозговые центры станут очередной жертвой мировой политической трансформации, недоверия к институтам, анти-элитным настроениям и пост-правды или найдут новые смыслы и формы существования.
Наконец, Робин Ниблетт приводит нас к настоящему моменту и дает перечень тенденций, так беспокоящих сегодня думающую часть планеты. Самыми важными автор видит три.
Во-первых, взрывное развитие коммуникационных технологий привело к тому, что мозговые центры оказались на одном поле с медиа. Заказчики в правительствах строят свое понимание качества работы фабрик мысли в том числе на основе их репутации в широкой общественности, а значит, аналитическим центрам жизненно необходимо гнаться за упоминаниями и присутствием на крупных медийных площадках. Добавим от себя, что посещаемость сайта и упоминаемость в СМИ самими фабриками мысли с удовольствием берется за прокси-показатель влиятельности, потому как легко измерима, и используется для отчетности перед заказчиками и донорами.
Во-вторых, рост доступных для мозговых центров финансовых средств ставит новые вопросы к их беспристрастности и интеллектуальной честности. В случае с государственным финансированием ограничения очевидны. Для более удачливых центров, которым повезло иметь диверсифицированные источники финансирования, проблема стоит не менее остро — достаточно вспомнить скандалы в США с ближневосточными и китайскими деньгами в крупнейших аналитических центрах.
В-третьих, начавшаяся волна популизма и антиэлитных настроений не могла не ударить и по фабрикам мысли. Большинство из них на Западе относятся к т.н. «глобализированным элитам» не только по классовому признаку, но и по идеологическому [1] . Ниблетт не щадит себя и своих коллег, бичуя западные мозговые центры за то, что они поддерживали экономическую глобализацию и наднационализацию, игнорируя ее подрывные последствия для жизни части населения собственных стран и неравномерное распределение выгод от этих процессов. Снижение доверия к традиционным институтам — не только правительствам и международным организациям, но и к СМИ — сопряжен и с феноменом пост-правды. Все это создает почву для критики профессиональной экспертизы и слева, и справа, выраженной в большой волне дискурса о «тирании экспертов».
Определить — значит ограничить
Ощущению потерянности, которое фиксирует в аналитическом сообществе Робин Ниблетт, он пытается противопоставить пять направлений, на основе которых фабрики мысли должны адаптироваться к новым условиям, чтобы сохранить свою релевантность для общества. Обозначим их коротко:
- Не забывать об изначальной миссии фабрик мысли — насыщать дискуссии о государственной политике фактами и исследованиями, а не мнениями;
- Генерировать «большие идеи», помогая преодолевать формы мышления, основанные на узких национальных и групповых интересах;
- Служить источником позитивных изменений, указывая обществам путь к прогрессу;
- Использовать новые методы работы и заниматься новыми темами, продвигая взаимодействие между «новыми акторами» — НКО, корпорациями, городами и т.д.
- Внедрять в работу разнообразные голоса, вовлекая в дискуссии на всех этапах женщин, молодежь и меньшинства.
Трудно сказать, что какие-то из этих положений выглядят революционными и, по крайней мере, на первый взгляд, способными вернуть фабрикам мысли то самое чувство смысла (sense of purpose) из заголовка статьи. Такое напоминание, безусловно, выглядит полезным. В конце концов, пять пунктов Ниблетта в совокупности составляют основу миссии фабрик мысли. Другое дело, что сегодня think-tank’ами называют крайне широкий спектр организаций, raison d’etre которых может быть самым разным: от защиты конкретной позиции по довольно узкой теме до зарабатывания денег, от трудоустройства бывших чиновников до дорогостоящего развлечения чиновников нынешних, мыслящих себя в повестке, более широкой, чем их официальное положение. И даже департаменты внешнеполитического планирования в МИДах самых разных стран периодически называют себя think-tank’ами.
Робин Ниблетт, похоже, имеет в виду именно классические англо-американские фабрики мысли, которые существуют в условиях «проницаемой» демократии с ее конкуренцией идей и развитым рынком лоббизма, большим количеством свободных частных денег, «вращающимися дверями» и свободой СМИ. Тем не менее вызовы, которые перечисляет автор, актуальны и для всех остальных видов интеллектуальных организаций, которых все же объединяет общее видение своей миссии: своими идеями о государственной политике на эту самую политику влиять, претендуя на позицию «пятой власти» (об этом ниже).
Требуйте невозможного
Раз программа Ниблетта кажется нам чересчур консервативной, то как могли бы выглядеть более амбициозные задачи? Представляется, что мы должны рассуждать о том, что такого могут делать фабрики мысли, чего не делают или не могут делать смежные институты — правительства, университеты и медиа.
Первое. Сложность текущей политической, социальной и экономической среды (в значении complexity) предъявляет совершенно новые требования к уровню понимания нелинейности и взаимосвязанности процессов. В обществах, в которых такое понимание не создается и не распространяется, будут расти внутренние конфликты и такие общества будут конфликтовать друг с другом. Именно фабрики мысли сегодня должны занимать эту нишу и формулировать такие понимания реальности, которые учитывают неоднозначность и сложность мира и при этом не толкают общества в сторону релятивизма и часто сопутствующего ему паралича.
Выполнение этой задачи, безусловно, потребует от фабрик мысли нового уровня эмпатии, которая в данном случае должна выражаться в признании чужих восприятий реальности, даже если мы считаем их искаженными. Во внешней политике это позволит избегать ловушек «великодержавного аутизма», когда сложность внутренних проблем вкупе с долгой имперской историей лишает политический класс способности представить мыслительную субъектность «Другого», заставляет воспринимать другие страны лишь как объект политики, делегитимируя их интересы и устремления.
Во взаимодействии с внутренними аудиториями только эмпатия и позволит фабрикам мысли как институтам элиты адекватно представлять (и, в нужный момент, не представлять) интересы более численных социальных групп. Обвинения в адрес «экспертов» и «неизбираемых элит» вообще нужно воспринимать предельно серьезно, при этом отказываясь от бремени ответственности. Это лишь акцентирует важность работы интеллектуального сообщества по пониманию своих собственных обществ (эту задачу очень точно поставила недавно Екатерина Малофеева в свой статье на Carnegie.ru).
Второе. Технологический прогресс в сферах коммуникации, искусственного интеллекта, медицины, биотехнологии наравне с изменениями структуры глобальной экономики и политики в ближайшие несколько десятилетий поставят перед человечеством огромное количество новых моральных и этических вопросов. Ответить на них можно только с новым вниманием к гуманитарному знанию, практически применимым понятиям о человеке в технологической, политической и экономической среде.
Фабрики мысли должны занять пространство между силой и умом и работать над выработкой конкретных политических решений в области новой этики или хотя бы служить катализатором дискуссий о таковых.
Философы, фантасты и, в некоторых случаях, ученые давно бьются над многими из этих вопросов, но властное сообщество (policymakers), как правило, находится на предыдущем такте. Фабрики мысли должны занять пространство между силой и умом и работать над выработкой конкретных политических решений в области новой этики или хотя бы служить катализатором дискуссий о таковых. Интеграция знания сегодня — важнейшая задача, для решения которой может быть полезна способность фабрик мысли служить площадками для междисциплинарного и межклассового диалога (convening power).
Третье. Популистская волна и вопросы к существующим моделям демократии, которые ставят социальные сети, только увеличивает значение фабрик мысли как «пятой власти». В отличие от СМИ, получающих основные доходы от рекламы, некоммерческие фабрики мысли хорошо позиционированы, чтобы обеспечивать важнейшее условие демократического правления — базовая информированность и грамотность избирателя. Что еще важнее, в поляризованном, раздробленном и разделенном на эхо-камеры обществе стало понятно, что никакого «общественного мнения», строго говоря, нет [2]. В социальных сетях, соцопросах и даже на митингах нельзя услышать «глас народа». Оказалось иллюзией, что мы можем запустить чуткий зонд и замерить реальные настроения, существовавшие до начала измерений — замеренное может оказаться продуктом дезинформации, ошибки и частично самого измерения.
Общественное мнение по какому-либо вопросу не существует до того, как на его суд был представлен хотя бы один подход к проблеме. Оно, по меткому выражению отца современного пиара Эдварда Бернейса, «кристаллизуется» вокруг представленного тезиса, как жемчужина вокруг соринки. Академические ученые не так часто занимаются подобными вещами, а вот для фабрик мысли перенос идей, основанных на научных методах и принципах, в поле дискуссии о государственной политике становится важнейшей задачей. При условии, конечно, что аналитические центры могут хотя бы самим себе заявить, что основывают свои подходы на каких-то принципах производства знания. (Заметим, что быть беспристрастными от них не требуется, хотя требуется быть честными).
Четвертое. Робин Ниблетт вскользь замечает, что фабрики мысли склонны фокусироваться на рисках и негативных сценариях — добавим, что это делают не только они. Это объяснимо: в исследовании Expert Political Judgement: How Good Is It? How Can We Know? Филипп Тетлок указывает, что аналитики часто предсказывают худший исход, просто чтобы застраховаться и если уж ошибиться, то «перебдев». Всегда лучше показаться предупредительным, чем наивным. В этих условиях важной и интересной задачей для фабрик мысли может стать как раз составление сценариев позитивных — серьезные и подробные размышления о том, как дела могут пойти хорошо.
Эффект от такой работы может быть непосредственным и достаточно сильным — это как минимум расширит пространство возможных исходов в головах полисимейкеров, часто не имеющих смелости представить себе, что ситуация может быть изменена в лучшую сторону. Здесь впору вспомнить рассказ Рэя Брэбдери «Конвектор Тойнби», где главный герой обманывает всю планету, заявив, что на машине времени отправился в будущее и увидел его прекрасным. Подробно рассказав о том, как человечество решило все свои проблемы, он запустил механизм самосбывающегося пророчества, хорошо нам знакомый не только по фантастическим рассказам, но и по реальной истории.
Пятое. В статье Ниблетта не так много сказано о работе мозговых центров на «втором треке». Он предлагает западным фабрикам мысли сплотиться в попытке защитить либеральный мировой порядок, однако почти не упоминает о довольно приземленных отраслевых или двусторонних контактах. Читатель, принадлежащий сам ко в меру гламурному миру международного «мыслефабрикантства» будет прав, если укажет на то, что уж между собой фабрики мысли общаются довольно активно. У руководителей первой сотни из них вряд ли в месяц бывает меньше четырех зарубежных поездок, даже приличных конференций сегодня насчитывается десятки в год, эксперты бесконечно встречаются на форумах, публикуются друг у друга на сайтах и в журналах и, конечно, активно упоминают друг друга в Twitter. Даже тот самый рейтинг «фабрик мысли» по сути основан лишь на их мнении друг о друге.
Слабое звено здесь — не связи между фабриками мысли, а связи фабрик мысли с собственными правительствами и населением, особенно в конфронтационных контекстах. Как правило, у бюрократов в такие моменты отпадает желание искать решения за пределами официальных каналов, а во многих случаях от НКО ожидают выполнения едва ли не пропагандистских функций (почему-то иногда у нас называемых «общественной дипломатией»). Проявление гибкости позиций от мозговых центров воспринимается едва ли не как предательство, а в накалившихся внутренних условиях со вспышками «дремучего охранительства» (как назвал это Владимир Путин) с такими вещами лучше не шутить, особенно когда диверсифицировать источники финансирования по сути невозможно.
***
Статья Робина Ниблетта — обязательное чтение для тех, кто хочет прочувствовать нынешнее состояние западных мейнстримных фабрик мысли. Они уже отошли от шока, вызванного ударом популистской волны, и начинают искать способы адаптации к новым реалиям. Трудность, конечно, состоит в том, что изменения среды на этом не остановились, напротив, это только начало. Бесполезно пытаться зафиксировать текущее состояние среды — к тому моменту, когда фабрики мысли к ней адаптируются, среда снова изменится и придется начинать процесс заново. Такова, видимо, судьба многих традиционных институтов.
Но это делает тем более важным понимание фундаментальной миссии мозговых центров и как она преломляется сегодня. Представляется, что ощущение потери ориентиров, которое фиксирует автор статьи, связано скорее с чрезмерным оптимизмом и недооценкой того объема работы по пониманию происходящего, которую только предстоит проделать. Именно глубокое и эмпатическое понимание мотиваций людей и институтов внутри наших обществ и вне их, сопряженное со способностью сформулировать значение этого понимания для государственной политики, остается ключевой задачей фабрик мысли.
