В начале августа Сергей Удальцов вышел на свободу и теперь занят формированием нового движенияФото: Владимир Андреев © URA.RU
В преддверии президентских выборов власть и оппозиция озабочены
формированием «правильного» настроения у своего электората. Пока
Алексей Навальный митингует в регионах, президент Владимир Путин
посещает «Яндекс» и проводит «прямые линии» со школьниками,
а парламентская оппозиция демонстрирует кризис доверия у своего
электората, в России формируется новое левое движение, которое может
заявить о себе уже в марте 2018 года. Об этой политической силе —
в интервью соратника Удальцова, директора Института глобализации
и социальных движений Бориса Кагарлицкого.
— Какие настроения сегодня преобладают в российском обществе?
— Один тип настроений я определяю как ощущение озлобленного бессилия.
А другой — добродушная депрессия. В первом случае человек понимает, что
ничего изменить невозможно, и начинает себя сжигать возмущением
в Facebook, на страничке «ВКонтакте», среди знакомых или по пьянке
набьет морду соседу. Во втором случае человек понимает, что все плохо
и будет только хуже. Поэтому он расслабился, погружается в депрессию
и отчасти даже ей наслаждается.
Сейчас в нашем обществе люди
смирились потенциально даже с собственной возможной гибелью.
Я не говорю, что это состояние продлится бесконечно. И более того, это
предвестник совершенно других состояний, которые могут быть очень
страшными. Потому что прямой и автоматический переход из апатии
к осмысленному гражданскому действию невозможен. Я бы прогнозировал
неразумное, стихийное возмущение, которое не управляется рациональными
логическими размышлениями. Кстати говоря, это то, что мы отчасти видели
на Украине.
— Что нужно сделать, чтобы избежать опасных последствий, о которых вы говорите?
— Проблема
в том, что в России на протяжении последних десяти лет формировалось
аполитичное общество. Сначала это была апатия довольных людей, а потом
они стали недовольными, но не перестали от этого быть апатичными
и аполитичными. Поэтому ответом может быть постепенная политизация,
опирающаяся не на идеологию, а на конкретные интересы. Люди ведь
не верят в глобальные изменения. Но может возникнуть стихийная надежда,
что какие-то локальные проблемы можно решить совместными действиями.
И тогда
к весне 2018 года мы придем в несколько ином эмоциональном состоянии,
и только после пробуждения общества можно будет говорить о левых,
правых, либералах, социалистах, коммунистах, центристах и так далее.
Потому что тогда эти идеологии будут не навязанные сверху, а будут
накладываться на реальную структуру интересов.
Пока же идеология — это условный набор символических мемов, которые
никак не резонируют с реальной повседневной жизнью. Это очень интересно
проявляется: люди выходят и говорят: мы за свободный рынок и чтобы все
цены устанавливало государство. Или господин-товарищ Стрелков (бывший
министр обороны ДНР) — он то ли монархист, то ли большевик. А еще ведь
людей за собой ведет.
— Мне кажется, что
с оппозиционером Алексеем Навальным похожая ситуация: с одной стороны,
вроде как фаворит либералов, с другой — часто придерживается левой
риторики.
— Навальный просто изготовил салат
из ингредиентов, которые его устраивают в данный момент. Оторванность
идеологии от реальной практической жизни объясняет многие удивительно
странные и нелогичные комбинации, которые становятся возможны в нашем
общественном сознании.
— Что в нашей политической системе вскрыли прошедшие в стране 10 сентября выборы?
— Население в большинстве своем воспринимает выборы 2017 года как
абсолютно неважные. Но власть смотрит на местные выборы как на тест
о готовности к президентским. В результате действует принципиально
неадекватно задачам и проблемам местных выборов, создает стрессовую
ситуацию там, где ее нет.
Ну, вот вы изберете какой-нибудь
муниципальный совет, и там будет несколько человек не от партии власти.
Ну, ничего страшного в этом нет. А власти, чтобы этого не допустить,
начинают зачищать кандидатов, тех, кто идет хоть с какой-то локальной
содержательной повесткой.
На уровне губернаторских выборов все
оппозиционеры, которые изначально были допущены к игре, все равно были
вполне лояльными. Но их начали зачищать. В итоге, провоцируют
на дискуссию о честности выборов.
То же самое, кстати, устроили
в 2011 году, когда, по сути, проблемы-то не было. Какая разница, сколько
будет депутатов от КПРФ, а сколько от «Единой России». Это все одно
и то же. Но когда вы начинаете устранять даже лояльную часть оппозиции,
то вы лояльных делаете менее лояльными. Причем вынужденно. Во-вторых,
создаете проблемное поле, где начинается общественная дискуссия.
И третье, самое смешное — власть неожиданно показывает свою слабину.
Потому власть могла просто устраниться от выборов по принципу: как бы
вы ни голосовали, нас устроит любой результат.
И наоборот,
в Москве, где либералы победили в нескольких муниципальных округах,
в сущности, нормальная ситуация превратилась в политическую сенсацию
с далеко идущими последствиями.
— Как оппозиция, на ваш взгляд, будет отрабатывать такие настроения на президентских выборах?
— В период с сентября по март может возникнуть необходимость
структурировать и политически организовать нарастающее стихийное
недовольство.
И вот здесь, действительно, есть принципиальная
разница между левыми и Навальным. Потому что Навальный хочет быть
кандидатом всех недовольных. Он хочет предложить себя, как магического
спасителя. Он говорит: «Как я решу ваши проблемы, не важно. Поскольку
вы сами не очень можете определиться с вашими проблемами».
Если
вы читаете внимательно программу Навального, которую никто не должен
читать, потому что это документ, который делается специально для того,
чтобы его не читали, то вы приходите к удивительному выводу.
Экономическую программу ему составляют либералы, где-то даже
в ультралиберальном ключе. А с другой стороны ему пишут социальную
программу, которая где-то даже левая, с элементами перераспределительной
политики.
Как это стыкуется? Никак. Но на этапе, когда люди еще
политически не определились, и у всех в головах шум и каша, он вполне
может выглядеть убедительно. Потому что одна часть будет смотреть сюда,
другая — туда.
— У левых сил есть возможность забрать часть электората Навального?
— Да.
В какой-то момент часть аудитории может отколоться от Навального,
понимая, что дальше им нужно что-то более определенное. Она будет
уходить влево или вправо. Но на данном этапе Навальный играет позитивную
для нас роль: он политизирует дискуссию, ставит вопросы. При этом его
ответы, конечно, абсолютно неудовлетворительные. Но, ставя вопросы,
он нам расчищает площадку.
— Площадку для чего?
— Я думаю, что у нас в запасе есть 8—12 месяцев. Дальше ситуация
может стать неуправляемой. Тем более, если придет третья волна кризиса,
а она произойдет где-то уже в 2018-19 году.
Сейчас наш план
состоит в том, чтобы попытаться выявить структурные потребности части
общества и на фоне этого недовольства начать людям спокойно и трезво
объяснять, чем, собственно, они недовольны. Тут нужно выступать
не пропагандистом, а скорее, психологом, больше даже психоаналитиком:
приходить к человеку, у которого уже проблемы, но он не может
сформулировать их сам. Его просто раздражает всё. Моя коллега Анна
Очкина четко выделяет два понятия: недовольство и раздражение.
Недовольство может быть фоном и формироваться годами из-за каких-то
серьезных проблем. Раздражение может быть вызвано лужей под окном,
которую два месяца не могут убрать.
Москва — очень характерный
пример. Многие раздражены проектом «Моя улица», хотя в городе есть более
серьёзные проблемы. У нас отобрали бОльшую часть медицины. Мы терпели.
В городе фактически разрушаются механизмы воспроизводства рабочих мест
на низовом уровне: ничего, мы нормально это терпим. А потом выходят
какие-то несчастные таджики с отбойным молотком ко мне под окно —
и я взрываюсь.
— И задача левых сегодня — указать населению на эффект лужи?
— Да,
люди, разозленные лужей, должны услышать, что все-таки разозлились-то
они не из-за лужи. Необходима работа по коллективному психоанализу.
Сейчас мы с коллегами проводим фокус-группы: после двухчасовых бесед
люди часто выходят и говорят: а я вообще-то, оказывается,
социал-демократ. Большинство людей начинают свои собственные взгляды
оформлять. И я бы сказал, что массовые настроения скорее склоняются
к социал-демократии, хотя сами люди могут при этом считать себя
коммунистами, монархистами или даже либералами. Они выступают
за социальное государство, смешанную экономику, ответственную,
но контролируемую власть. Потому что у нас социальная ответственность
власти понимается как готовность начальника к благотворительности. Это
не значит, будто социал-демократия есть решение наших проблем. Я просто
фиксирую факт: таковы реальные массовые настроения, пусть даже
и не всегда осознанные.
— А с большими
аудиториями разве можно работать через фокус-группы и двухчасовые
беседы? Вы говорите, что уличная пропаганда бесполезна, но она позволяет
охватить аудиторию?
— Сейчас главная проблема, насколько удастся создать каналы донесения
до людей даже не мыслей или идей, а каких-то методов рефлексии
самосознания. Которые позволят дальше им самим развивать свое
собственное мышление. Потому что, если первый этап удастся пройти,
то на втором этапе людей способных станет довольно много.
Мы в любом
случае должны быть готовы к событиям, которые так или иначе будут
связаны с президентскими выборами. Сергей Удальцов придумал, на мой
взгляд, дельную вещь: провести праймериз левых. Это, конечно, не значит,
что мы сможем выдвинуть кандидата на выборы. Потому что, даже если
мы его выдвинем, его почти наверняка не зарегистрируют. Но если провести
праймериз, то, по крайней мере, в процесс будет втягиваться все больше
и больше людей, и он сам будет провоцировать на ведение серьезной
содержательной дискуссии.
— В начале августа Удальцов вышел на свободу. Какая у него сегодня роль в этих процессах?
— Я так
понимаю, он хочет быть модератором процесса по формированию левого
движения. Это хорошая роль. В отличие от роли Навального, который
выступает оратором, пытающимся собрать людей на улицу, и говорит, что
будет выдвигаться в президенты, числится он под судом или нет. Удальцов,
выйдя из застенков, довольно успешно сейчас ищет для себя новую нишу.
— То есть больше мы не увидим Удальцова на уличных протестах?
— Его,
конечно, тянет на улицу. Но он сознаёт, что ему уже нельзя быть уличным
политиком. И это правильно. Во-первых, возраст уже не тот и здоровье
уже не то. А во-вторых, улица уже не та. Улица занята даже не Навальным,
а другого типа движением, идеологически не окрашенным,
антикоррупционным. В такой стихии Удальцов будет смотреться маргинально.
Он не хочет быть маргиналом. Вот другие группы — они продолжают играть
в эту же игру. Собирают маленькие, мизерные митинги.
— Ну, а в какую игру вы будете играть?
— Мы с Сергеем сошлись на том, что новый тип левого активиста, новая
левая волна не придет из уже существующих левацких организаций. То, что
мы пытались сделать в 2010-11 году — объединить левые организации —
сегодня работать точно не будет. Удальцов призывает возродить «Левый
фронт». Возможно, у него получится. Но все равно нужна коалиция.
Предполагаю, что придут совершенно новые люди под совершенно новые
бренды, площадки. Георгий Федоров уже создал такую новую площадку —
«Гражданская солидарность». Мне это кажется более перспективным, потому
что название не апеллирует к идеологии.
Мы сошлись с Удальцовым
во мнении, что леваки-догматики, леваки-активисты не отвечают
сегодняшнему запросу. Они сразу начинают кричать, звать на баррикады.
Человек-то, может, и пойдет, но сначала разобраться нужно. А крикливый
левый активист больше вреда приносит, чем пользы. Потому что сразу уже
с готовыми идеями приходит и начинает их человеку впаривать. А нужно,
чтобы человек сам дошел, чтобы это были его собственные идеи. И даже
если у него появятся мысли, отличные от взглядов активистов — надо уметь
работать с тем населением, которое есть.
И тогда все довольно
быстро превратится в почву, на которой вырастет политическое движение.
Посмотрите, как стремительно левые партии возрождались или возникали
за последние годы в Западной Европе, когда появлялась отвечающая
запросам масс политическая формула. Тот же Джереми Корбин в Британии или
партия «Подемос» в Испании. А в США еще не возникла партия, но есть
феномен Берни Сандерса (американский левый политик, сенатор от штата
Вермонт), который наряду с Хиллари Клинтон в 2016 году стал одним
из двух главных претендентов на роль кандидата от Демократической партии на выборах президента США. Это произошло потому, что общество было
готово, в нем появился запрос на конкретные решения. И Сандерс смог
ответить на этот запрос.
— Вы говорите, что в левое движение в ближайшее время должны прийти новые люди под новые бренды и площадки. Откуда они придут?
— Есть
три возможных источника. Это социальные активисты, которые уже
вовлечены в конкретную борьбу. Вторая часть — это люди среднего
возраста, которые могут быть вовлечены в содержательную дискуссию, когда
они увидят, что такая дискуссия началась. Они могут прийти из сферы
образования, из науки, из мелкого и среднего провинциального бизнеса.
У нас удивительная ситуация — очень много бизнесменов поневоле, когда
люди воспринимают необходимость заниматься предпринимательской
деятельностью не как призвание или шанс, а как несчастье, проклятие.
И только на последнем этапе мы ждем людей из рабочего движения. Потому
что рабочий класс в России очень слабый, деморализованный и включен
в корпоративные схемы.
И ещё один источник — это молодежь, которую
разбудил Навальный. Но которой покажется мало тех ответов, которые
он дает. Как только Навальный скажет: давайте проводить либеральную
политику, он тут же теряет значительную часть молодежи. А если
он скажет: «С завтрашнего дня я буду левым», то потеряет целый ряд
спонсоров. Чичваркин на это точно денег не даст.
— А во власти есть кто-то, кто сочувствует левому движению?
— Тут
дело не в сочувствии. Просто, если вдруг кто-то из чиновников взбрыкнет
по своим причинам и выйдет из системы, то ему нужно будет объяснить,
кто он такой. Он может сказать: «Я за народ» и прийти к нам. Он поймет,
что единственный шанс — начать играть не по правилам. Но вообще у меня
довольно много контактов среди системных людей. Я не буду их называть,
по понятным причинам.
— Когда можно ожидать появление новой команды левых?
— Думаю,
что уже до конца октября. Сегодня мы с Сергеем Удальцовым, с Георгием
Федоровым обсуждаем некую общую платформу. Другие люди тоже вовлекаются
в обсуждение. Удальцов на данный момент выступает в роли модератора. И,
с одной стороны, он занимает ключевую позицию, с другой — не претендует
на то, что он — лидер, вождь. Такую позицию будут принимать многие.
— С какими левыми силами вы ведете переговоры? С КПРФ?
— С КПРФ ведет переговоры Сергей Удальцов, не думаю, что там что-то
получится. Аудитория КПРФ аполитична. Как ни странно, больше для левых
перспективными являются люди, которые, формально числятся за «Единой
Россией». Потому что, во-первых, они голосуют за «Единую Россию»
не потому, что у них есть какие-то идеи, а они просто хотят, чтобы
власть работала. Но все может измениться, если власть в экономике
возьмет либеральный курс — то, что фактически сейчас предлагает Алексей
Кудрин.
Наш институт занимается социологическими исследованиями,
и мы периодически оказываем услуги по консалтингу региональных
чиновников. И когда с ними приватно беседуешь, понимаешь, что многие
из них гораздо большие оппозиционеры, чем мы или Навальный. Федеральные
чиновники не понимают, насколько они разозлили провинциальных
бюрократов. Потому что нельзя с людьми так обращаться, понимаете. Они
их за людей не считают. И те прекрасно это видят. А функционеры
на местах лучше сознают, что происходит в стране. Они ближе к населению.
Население с них спросит. И там, конечно, раздражения и обиды очень
много.
— То есть вы делаете ставку, прежде всего, на регионы?
Москва же
не тот город, где может развиться левое движение. В лучшем случае,
повторяю, это будет социальное движение. Москва — это, в лучшем случае,
обиженный средний класс, который в свою очередь тоже может леветь.
Но Россия это не Москва. Это огромная страна с огромным разнообразием
политических возможностей.
