Резюме:Дебаты о влиянии технологий на труд, рабочие места и зарплаты стары так же, как и сама индустриальная эпоха. В начале XIX века группа английских ремесленников, вошедших в историю под именем луддитов, восстала против внедрения прядильных машин и ткацких станков, которые угрожали оставить их без работы. Это было начало Промышленной революции.

Дебаты о влиянии технологий на труд, рабочие места и зарплаты стары так же, как и сама индустриальная эпоха. В начале XIX века группа английских ремесленников, вошедших в историю под именем луддитов, восстала против внедрения прядильных машин и ткацких станков, которые угрожали оставить их без работы. Это было начало Промышленной революции. С тех пор каждый новый виток технологического прогресса вызывает волну беспокойства по поводу массового вытеснения человеческого труда.

С одной стороны в дебатах участвуют те, кто верит, что новые технологии заменят работников. В паровую эпоху Карл Маркс описывал автоматизацию пролетариата как неотъемлемую черту капитализма. В 1930 г. после электрификации и появления двигателя внутреннего сгорания Джон Мейнард Кейнс прогнозировал, что подобные изобретения приведут к росту материальных благ, но одновременно вызовут широко распространенную «технологическую безработицу». На заре компьютерной эры в 1964 г. группа ученых и социологов направила открытое письмо президенту Линдону Джонсону, предупреждая, что компьютеризация «приведет к созданию системы с практически неограниченными производственными возможностями, а потребность в человеческом труде будет неуклонно снижаться». Недавно мы, как и многие другие, утверждали, что из-за набирающих обороты цифровых технологий многие рабочие могут оказаться не у дел.

С другой стороны в дебатах участвуют те, кто считает, что с рабочими все будет в порядке. Их главным доводом является то, что реальные зарплаты и количество рабочих мест вполне стабильно росли во всем индустриальном мире с середины XIX века, хотя технологии развивались как никогда раньше. В докладе Национальной академии наук США 1987 г. это объяснялось так: «Сокращая производственные затраты и таким образом уменьшая стоимость конкретного товара на конкурентном рынке, технологические изменения часто вызывают рост спроса; повышение спроса ведет к увеличению производства, а для этого требуется больше рабочей силы».

Такая точка зрения оказалась в мейнстриме экономической науки, в то время как противоположное утверждение – что технологический прогресс уменьшит занятость – было отброшено как «заблуждение о неизменном объеме работы». Доказывалось, что не существует никакого постоянного «объема работы», поскольку объем доступной работы может увеличиваться бесконечно.

В 1983 г. лауреат Нобелевской премии экономист Василий Леонтьев добавил в дискуссию новые краски, сравнив людей и лошадей. На протяжении десятилетий лошади были главной рабочей силой и технологические изменения не влияли на их положение. Даже когда телеграф вытеснил почтовую службу на перекладных, а железные дороги заменили дилижансы и конные фургоны, популяция лошадей и мулов в Соединенных Штатах продолжала стабильно расти и с 1840 по 1900 г. увеличилась в шесть раз до более чем 21 млн животных. Лошади играли ключевую роль не только на фермах, но и в быстро растущих городских центрах, где конные экипажи и омнибусы перевозили товары и людей.

Но с распространением двигателей внутреннего сгорания тренд кардинально изменился. В городах появились автомобили, а в сельской местности – трактора, и лошади оказались не нужны. К 1960 г. в США насчитывалось всего 3 млн лошадей, за полвека их численность сократилась почти на 88%. Если бы в начале 1900-х гг. велись дебаты о судьбе лошадей на фоне новых индустриальных технологий, кто-нибудь мог бы назвать заблуждением утверждение о неизменном объеме работы для лошадей, основываясь на способности животных восстанавливаться. Но сама концепция вскоре была повержена: как только появились соответствующие технологии, на лошадях как рабочей силе был поставлен крест.

Возможен ли аналогичный переломный момент с человеческим трудом? Являются ли автомобили с автоматическим управлением, киоски самообслуживания, складские роботы и суперкомпьютеры предвестниками волны технологического прогресса, которая в конечном итоге вытеснит человека из экономики? Леонтьев отвечает – «да»: «Роль человека как важнейшего фактора производства будет постепенно уменьшаться, так же как роль лошадей… сначала снижалась, а затем исчезла».

Но люди, к счастью, – не лошади, и Леонтьев не учел ряд ключевых различий между ними. Многие из различий позволяют предположить, что человек сохранит важную роль в экономике. Даже если человеческий труд в целом станет менее необходимым, люди, в отличие от лошадей, смогут принять меры, чтобы предотвратить свою экономическую ненужность.

Чего хотят люди

Самый распространенный аргумент в пользу неизменного объема работы заключается в том, что человеческие желания бесконечны. Действительно, как показывает современная история, потребление на душу населения постоянно растет. Как сформулировал Альфред Маршалл в своей фундаментальной книге «Принципы экономической науки» (1980 г.), «потребностям и желаниям человека несть числа, а виды их очень разнообразны». Со времен Маршалла люди связывают эти неограниченные желания с полной занятостью. В конце концов, если не работники, то кто сможет удовлетворить все желания и потребности?

Однако каким бы успокаивающим ни был этот аргумент, он неверен, потому что технологии способны разорвать связь между бесконечными желаниями и полной занятостью. Последние технологические усовершенствования позволяют предположить, что полностью автоматизированные шахты, фермы, заводы и логистические сети, снабжающие население продуктами питания и промтоварами, – уже не научная фантастика. Многие рабочие места в сфере услуг и часть наукоемких работ могут быть автоматизированы, практически все – от приема заказа до оказания помощи потребителю и приема платежей – в состоянии делать автономные интеллектуальные системы. Возможно, люди с инновационными идеями по-прежнему будут нужны, чтобы придумывать новые товары и услуги, но их потребуются немного. Анимационный фильм «ВАЛЛ-И» 2008 г. дает яркую и тревожную картину именно такой экономики: большинство людей существует только для того, чтобы потреблять и становиться объектом маркетинга, ожирение достигло таких масштабов, что люди едва в состоянии самостоятельно передвигаться.

Антиутопия «ВАЛЛ-И» показывает, что неограниченные экономические желания человека не гарантируют полную занятость в мире высокоразвитых технологий. В конце концов даже если потребность людей в передвижении растет бесконечно, – за последнее столетие она возросла невероятно, – это практически никак не влияет на спрос на лошадей. Иными словами, технологический прогресс способен нарушить связь между постоянно растущим потреблением и масштабной занятостью людей, так же как это произошло в прошлом с лошадьми.

Надо принять во внимание тот факт, что мы, вероятно, не хотим, чтобы нас обслуживали исключительно роботы и искусственный интеллект. В этом и заключается главное препятствие на пути к полной автоматизации экономики и основная причина, по которой человеческий труд не исчезнет в ближайшее время. Мы, люди, – глубоко социальный вид, и потребность в общении оказывает воздействие на нашу экономическую жизнь. В том, как мы тратим деньги, очевидно присутствует межличностный элемент. Мы собираемся вместе, чтобы оценить выразительность и мастерство других людей, отправляемся в театр или на спортивные мероприятия. Завсегдатаи посещают один и тот же бар или ресторан не только из-за еды и напитков, но и из-за оказываемого гостеприимства. Тренеры и инструкторы дают мотивацию, которую не найдешь в учебных пособиях или видеокурсах. Хорошие учителя вдохновляют студентов на продолжение учебы, а консультанты и психотерапевты устанавливают связь с клиентами, которая помогает им вылечиться.

В этих и многих других случаях межличностное взаимодействие является ключевым, а не побочным аспектом экономической деятельности. В то время как Маршалл делал акцент на количестве человеческих потребностей, имеет смысл сосредоточиться на их качестве. У человека есть экономические желания, которые могут удовлетворить только другие люди, поэтому нас вряд ли ждет участь лошадей или мир ВАЛЛ-И.

Пациент еще жив

Но являются ли способность налаживать межличностное взаимодействие единственным фактором, который позволит людям избежать экономической бесполезности? Практически без сомнений – нет. Потому что технологический прогресс хоть и происходит удивительно быстро, на нынешнем этапе не даст возможность роботам и искусственному интеллекту делать все лучше человека – по крайней мере в ближайшие 10 лет. Таким образом, еще одна причина, по которой людей вскоре не постигнет участь лошадей, заключается в том, что человек способен делать многие важные вещи, остающиеся не доступными для технологий.

Люди сохраняют целый ряд преимуществ, когда дело касается ориентирования и формирования физического мира. Мы гораздо более ловкие и сноровистые, чем любая машина, кроме того, сравнительно легкие и энергоэффективные. Плюс органы чувств быстро дают нам многомерную картину, что обеспечивает точность движений и контроль. Ни один робот в мире пока не может рассортировать горсть монет как обычный ребенок или убрать посуду со стола как официант в ресторане.

Наши интеллектуальные преимущества, наверное, даже превосходят физические. Хотя мы явно проигрываем компьютерам в арифметике и начинаем уступать в некоторых видах распознавания данных – как продемонстрировал триумф суперкомпьютера Watson компании IBM над чемпионами телевикторины Jeopardy! (российский аналог – «Своя игра») в 2011 г., но обладаем здравым смыслом. А также способны формулировать цели и затем прорабатывать способы их достижения. И хотя уже существуют впечатляющие примеры цифровой креативности и инноваций, включая музыку и научные гипотезы, разработанные машинами, люди по-прежнему преуспевают в придумывании новых идей в большинстве сфер деятельности. Здесь вспоминается цитата якобы из отчета НАСА 1965 г.: «Человек – это самая низкозатратная, нелинейная, универсальная компьютерная система весом 150 фунтов, которая может массово производиться неквалифицированной рабочей силой».

Невероятно сложно представить себе четкую картину того, насколько быстро и масштабно технологии будут захватывать территорию человека (а старые прогнозы заставят любого воздержаться от подобных попыток). Однако маловероятно, что компьютеры, программы, роботы и искусственный интеллект смогут взять на себя человеческий труд в ближайшие 10 лет. Еще труднее представить себе, что исчезнут экономические потребности, являющиеся межличностными или социальными по своей сути; они сохранятся и обеспечат спрос на человеческий труд.

Но будет ли спроса достаточно, особенно в долгосрочной перспективе, для двух типов человеческого труда: того, что должны делать люди, и того, который пока не могут делать машины? Вполне вероятно, что ответ – нет: необходимость в человеческом труде в целом постепенно будет исчезать из-за технологического прогресса, как это произошло с лошадьми в прошлом. Если это случится, возникнет угроза, что мир не сможет поддерживать впечатляющую траекторию индустриальной эпохи по стабильному повышению перспектив занятости и зарплат для растущего населения.

Битва с роботами

Однако на этом история не заканчивается. Умение делать ценящуюся работу – не единственный способ сохранить экономическую значимость. Наличие капитала, который можно инвестировать или тратить, также предполагает дальнейшую востребованность. Ключевое различие между человеком и лошадью заключается в том, что человек может владеть капиталом. На самом деле, в капиталистическом обществе людям принадлежат все негосударственные богатства. Акции в компаниях, например, напрямую или опосредованно (через такие механизмы, как пенсионные фонды) принадлежат индивидуумам. Это означает, что люди могут принять решение о перераспределении капитала, чтобы компенсировать убытки от роботизации.

Основная проблема связана с тем, что капитал всегда был распределен неравномерно, а в последнее время перекос только усугубился. Как пишет экономист Томас Пикетти в книге «Капитал в XXI веке», «во всех известных обществах во все времена наименее состоятельная половина населения фактически не владеет ничем (обычно чуть больше 5% от общего богатства)». В последние несколько лет рост стоимости акций, городской недвижимости и некоторых других форм капитала принес выгоду очень небольшой группе. По оценкам Credit Suisse, в 2014 г. 1% самых состоятельных людей владел 48% мирового богатства. Отчасти увеличивающийся перекос отражает растущее неравенство в зарплатах и других формах вознаграждения. Автоматизация и введение цифровых технологий вряд ли заменят все формы труда, скорее приведут к изменению – возможно радикальному – системы вознаграждений за навыки, талант и удачу. Нетрудно предположить, что это повлечет за собой еще большую концентрацию богатства и, следовательно, власти.

Однако нетрудно представить себе «дивиденды от роботов», обеспеченные более широким распространением робототехники и аналогичных технологий, или, по крайней мере, увеличение доли финансовой прибыли от них. Примером может служить Аляска, где благодаря созданному в 1976 г. Постоянному фонду (Alaska Permanent Fund) абсолютное большинство жителей штата ежегодно получают существенную сумму от капитальных доходов. Часть прибыли от добычи нефти идет в фонд, и ежегодно в октябре каждому жителю выплачиваются полученные дивиденды. В 2014 г. эта сумма составила 1884 доллара.

Следует отметить, что поправки в конституцию штата Аляска об учреждении Постоянного фонда были приняты демократическим путем в соотношении 2:1. Тот факт, что жители Аляски решили предоставить себе бонус, – еще одно существенное отличие человека от лошади. Люди имеют право голоса и могут влиять на экономический результат – зарплаты и доходы – через демократический процесс. Это происходит напрямую путем голосования по поправкам в законодательство и на референдумах либо опосредованно через принятие законов избранными представителями. Именно избиратели, а не рынки, устанавливают минимальную зарплату, закрепляя легитимность экономики совместного пользования в таких компаниях как Uber и Airbnb и решают другие экономические вопросы.

В будущем вполне обоснованно стоит ожидать, что люди будут голосовать за политику, которая поможет им избежать экономической участи лошадей. Например, законодательные органы могут одобрить ограничения на определенные виды технологий, уничтожающих рабочие места. Хотя пока таких ограничений очень мало, уже предпринимаются попытки разработать законы, касающиеся автомобилей с автоматическим управлением и других технологий, которые несут прямую опасность для человеческого труда. В каждой демократии есть кандидаты на тот или иной пост, которые выражают готовность помочь работникам. Нет оснований полагать, что они вдруг перестанут действовать в этом направлении.

Если достаточно большая группа людей будет недовольна своими экономическими перспективами и почувствует, что государство игнорирует их проблемы или враждебно к ним относится, проявится еще одно важно различие между человеком и лошадью: люди могут бунтовать. В последние годы мы наблюдали ряд исключительно экономических протестов, включая относительно мирное движение «Захвати Уолл-стрит» в США и выступления против сокращения расходов со вспышками насилия (и даже жертвами) в Греции.

В истории достаточно примеров восстаний, главным или второстепенным мотивом которых было недовольство работников. Демократия не гарантирует отсутствие подобных протестов, так же как и постоянное улучшение материальных условий жизни большинства людей в большинстве стран. Лошади приняли свою экономическую ненужность безропотно (насколько мы можем судить). Люди вряд ли будут молчать.

Экономика облегченного труда

Нынешние дискуссии по экономической политике сфокусированы на том, как улучшить перспективы занятости и зарплаты работающих. Это кажется разумным, учитывая, что роботы и искусственный интеллект пока далеки от того, чтобы выполнять любую работу. Лучший способ помочь работникам в современных условиях – дать им ценные навыки и стимулировать общий экономический рост. Поэтому правительства должны проводить образовательные и иммиграционные реформы, стимулировать предпринимательство и наращивать инвестиции в инфраструктуру и фундаментальные исследования. Они также могут сочетать механизмы премирования, конкуренции и финансовой мотивации, чтобы стимулировать специалистов к разработке таких технологических решений, которые будут поддерживать человеческий труд, а не заменят его.

И все-таки самонадеянно утверждать, что труд людей всегда останется наиболее важным фактором производства. Как отмечал Леонтьев, технологический прогресс в состоянии это изменить, как и в случае с лошадьми. Если это случится, ключевую роль начнут играть другие различия между человеком и лошадью. Когда многие люди увидят, что доходы от труда падают, их взгляды на владение капиталом и распределение прибыли, выраженные посредством голосования или протестов, будут весить гораздо больше, чем сейчас.

Пора перейти к дискуссии об обществе, которое необходимо построить вокруг экономики облегченного труда. Как разделить изобилие, созданное такой экономикой? Как сгладить тенденцию современного капитализма к высокому уровню неравенства, сохранив при этом его способность эффективно распределять ресурсы и вознаграждать инициативы и усилия? Как должно выглядеть здоровое сообщество, если жизнь людей больше не будет определяться концепциями труда, принятыми в индустриальную эпоху? Как изменить образование, систему социального обеспечения, налогообложение и другие важные элементы гражданского общества?

История лошадей как рабочей силы не дает ответов на эти вопросы. Машины, какими бы умными они ни стали, тоже не дадут ответов. Ответы появятся благодаря целям, которые мы поставим перед технологически развитым обществом и экономикой, а также благодаря заложенным в них ценностям.

Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 4, 2015 год. © Council on Foreign Relations, Inc.