Самоприговор как защитный механизм гражданского общества

Споры о правомерности или неправомерности применения смертной казни длятся ровно с даты принятия моратория на ее применение, введенного Указом Президента Российской Федерации Б.Н. Ельцина от 16 мая 1996 года «О поэтапном сокращении применения смертной казни в связи с вхождением России в Совет Европы». Предполагалось, что мораторий будет действовать пока в России не будут повсеместно сформированы суды присяжных заседателей – к январю 2010 года. Действует до сих пор.

На сегодня общество устойчиво разделилось на две неравные части: большая половина за применение, меньшая – против. Мотивации обеих сторон хорошо известны, многократно, с разных сторон и по разным поводам  (с разных посылов) обсуждались и несомненно будут еще обсуждаться на всех общественных площадках, во всех ведущих СМИ, в  том числе и в РПЦ. Повторяться не будем, но уделим внимание главному: что есть камень преткновения в решении вопроса? А камень этот в признании или непризнании права государства на применение смертной казни. И здесь я на стороне большинства, но и на стороне государства (в плане поддержки его права), к сожалению, принявшего условия псевдодемократической Европы с ее толерантностью,  доведенной уже до полного абсурда. Но мы о другом.

Все мы прекрасно знаем, что даже теоретически народовластия как такового не существует: даже при идеально демократичных и прозрачных выборах или назначениях всегда  меньшинство повелевает и командует большинством, как голова телом (парадокс Кондерсе). Именно поэтому мы понимаем общество как структурно согласованную систему, динамика существования и развития которой обусловлена в первую очередь наличием действенных регуляторных  механизмов в ней, защищающих неправящее большинство при правящем  меньшинстве. А выработка таких механизмов осуществляется в том числе и по требованию большинства путем обкатки в обществе идей, служащих интересам этого большинства, с последующим конституциональным закреплением, что и становится регулятивным механизмом. Один из таковых я и предлагаю к размышлению и обсуждению. С конституции и начнем.

Статья 20 Конституции Российской Федерации состоит всего из двух пунктов и гласит следующее:

<!-- [if !supportLists] --> 1.     <!-- [endif] --> Каждый имеет право на жизнь.

<!-- [if !supportLists] --> 2.     <!-- [endif] --> Смертная казнь впредь до ее отмены может устанавливаться федеральным законом в качестве исключительной меры наказания за особо тяжкие преступления против жизни при предоставлении обвиняемому права на рассмотрение его дела судом с участием присяжных заседателей.

Я предлагаю переписать в Конституции эту статью таким образом:

<!-- [if !supportLists] --> 1.     <!-- [endif] --> Своим рождением каждый приобретает естественное неотчуждаемое другими право на собственную жизнь, а равно и на деятельность родителей, других людей, включая и государство, необходимую для сохранения его жизни и последующего самостоятельного становления.

<!-- [if !supportLists] --> 2.     <!-- [endif] --> Каждый, совершивший особо тяжкое преступление против жизни другого или других, тем самым лишает себя своего естественного права на неотчуждаемость своей жизни.

<!-- [if !supportLists] --> 3.     <!-- [endif] --> Каждый, совершивший преднамеренное убийство, а равно и синициировавший  его, тем самым автоматически сам выносит себе смертный приговор как единственно справедливую меру наказания за содеянное, являющуюся самоприговором к смертной казни.

<!-- [if !supportLists] --> 4.     <!-- [endif] --> Преднамеренность убийства устанавливается судом, а при особо отягчающих обстоятельствах – с участием присяжных заседателей и только судом субъектного (государственного) уровня.

<!-- [if !supportLists] --> 5.     <!-- [endif] --> Смертный приговор как высшая (исключительная) мера наказания судом не применяется. Суд лишь подтверждает справедливость самоприговора и оставляет его в силе или отвергает с последующим применением других законодательных норм в случае непреднамеренности убийства или убийства в целях самообороны или защиты жизни других.

<!-- [if !supportLists] --> 6.     <!-- [endif] --> Государство не несет морально-нравственной, социальной и политической  ответственности за исполнение им самоприговора к смертной казни, оставшегося в силе по решению суда.

А теперь порассуждаем.

Пункт 1 статьи 20 в Конституции не обладает сколько-нибудь значимым юридическим, а еще лучше сказать, собственно конституциональным наполнением. Право на жизнь есть естественное право человека в любом государстве – от рабовладельческого до современного. Другое дело, соблюдаемо ли оно и неотчуждаемо ли конституционально. Без учета этого «другого» с таким же успехом в конституции можно записать: «Каждый имеет право дышать», «Каждый имеет право ходить» и т.п. Но такой элементарной записью естественное право не защищается, не конституируется, а лишь констатируется, ибо запись такая не содержит в себе конституционного механизма защиты этого естественного права. Здесь конституция сама себя обессмысливает. А я как раз ввожу защитный механизм, при котором естественное право становится конституционным, ибо вбирает в себя обязанности общества и государства по своему обеспечению.

Но кроме обеспечения, естественное право на жизнь нуждается еще и в сохранении через защиту самой жизни. Здесь тоже нужны механизмы, и главный из них – смертная казнь за убийство, что и предполагает пункт 2 статьи 20 действующей Конституции. Но этот же пункт вводит общество и государство в неизбежную ловушку. Демократическое государство, конституционно ставя всех и каждого в равное перед законом положение, вынужденно, а при отмене смертной казни сознательно и открыто ставит жертву и ее убийцу в соотношение, выгодное для убийцы. Попросту говоря, государство не отвечает за жизнь жертвы, но гарантированно сохраняет жизнь убийце. Это справедливо? (см. Михаил Веллер – «Кассандра», глава 3, статья «40 тезисов в осуждение убийцы». «АСТ». М., 2002г.)

Для демократического государства с юстиционально встроенным в него общественным, религиозно-нравственным и даже народно-бытовым императивом  «Не убий! – не ты, государство, жизнь давало, не тебе ее отнимать» - на существующей современной (а по сути римской) правовой платформе из этого казуистически замкнутого круга (казнь убийцы – узаконенное убийство, сиречь, преступление) никак не вырваться. Где собака зарыта? Именно в ФОРМУЛЕ ПРАВА, с римских времен трактуемого как правило принудительного установления власти людей над людьми в их субъектно-объектных отношениях. На этой платформе и зиждется цивилизованное, как мы полагаем, государствопостроение.

Субъектно-объектные правовые отношения сегодня – основа всякой «цивилизованной» конституции, но они одновременно и кандалы для цивилизованного государства. Одни только субъектно-объектные правовые отношения, направленные на всеобъемлющую демократизацию государства (гражданское общество), неизбежно приводят к квазидемократии, ставя государство в безвыходное положение. Конституция же, по моему глубокому убеждению, должна строиться еще и с учетом внутрисубъектных и внутриобъектных правовых отношений, своим наличием как раз и разрывающих этот замкнутый круг, исключающих превращение цели (демократию) в ее антипод, когда меньшинство безудержно диктует свою волю большинству и государство криминализируется, общество унижается. Это в данном случае. А в целом все негативные результаты перестройки социально-экономической платформы страны, сам развал Советского Союза – ярчайшее свидетельство непонимания и неучета внутрисубъектных и внутриобъектных правовых отношений теми, кто все это осуществил, и самим народом, поддавшимся искушению.

Но в сторону отступления. Нас в первую очередь интересуют внутрисубъектные правовые отношения, то есть, отношения самопринудительные – совесть, раскаяние, страх, самобичевание, самоотвержение и т.п. С одной стороны, они, как соотношение себя к себе, наряду с другими изначально участвовали в возникновении общества, государства и цивилизации. С другой стороны, именно в праве субъекта свободно властвовать над собой заложена свобода выбора им для себя жизни или смерти. Свободу выбора жизни для себя осознают все. Свободу выбора  смерти для себя осознают герои. Убийцы свободу выбора смерти для себя не осознают – не смешивать с исламскими террористами, там совершенно иная базовая психооснова, требующая нового осмысления (далеко не в мировом халифате и не в райских гуриях там дело, все гораздо сложнее и страшнее). А у нас выбор смерти у убийц государство как бы отобрало и присвоило себе, на времечко взяв на себя функцию Создателя. А она-то как раз и заключается в предоставлении человеку осознанного выбора, и не только между добром и злом, но и  между неразрывными с ними жизнью и смертью для себя. И потому потенциальный убийца должен ясно осознавать и твердо знать, что, убивая жертву, он одновременно убивает и себя. Да, именно так и происходит в мире террора, но не забывайте, что террорист выбирает смерть для себя  как герой во  имя того же всемирного халифата и фанатично верит  в свое геройство, даже если и умирает по принуждению извне (по заданию), как в свое время японские камикадзе. Но именно террорист-самоубийца лучше всех и демонстрирует нам как самоприговор вырастает из внутрисубъектных правовых отношений. Остается только конституировать его, что я и предложил выше.

Вся ответственность за самоприговор к смертной казни лежит на убийце. Суд не вправе брать  ее на себя (это и есть присвоение выбора), но он вправе расценивать справедливость самоприговора, как раз в этом божественная гуманная составляющая  суда.

Теперь о государстве как исполнителе самоприговора.

Ответственность перед убийцей за исполнение самоприговора снимается с государства уже только потому, что это самоприговор, и убийца еще до совершения преступления отчетливо будет сознавать, что его самоприговор к смертной казни будет исполнять государство и его за это нельзя рассматривать как негуманное по отношению к убийце, поскольку о гуманности по отношению к убийце можно рассуждать лишь в ходе формирования приговора в суде, когда его выносит государство. А здесь – самоприговор прямо переводит государство с уровня ответственности  за жизнь убийцы (он эту ответственность принял на  себя) на уровень ответственности перед обществом: если государство не исполнит сммоприговор, то тогда это и не станет самоприговором, а общество останется незащищенным. У убийцы появится очередная лазейка избежать наказания.

Особенно важно, что не выносящее смертный приговор государство отчуждает себя от него и преступника так, как каждый из нас отчуждает себя от животного, чье мясо он поедает. Исполнение смертного самоприговора преступнику для государства станет тем, чем является для каждого из нас вынос мусора установленным порядком.

Несет ли по закону государство ответственность за чье-то самоубийство? Нет, даже в том случае, если  самоубийцу к суициду привело оно само, ибо оно не отвечает за выбор, осуществленный самоубийцей. Иными словами, при вступлении  самоприговора к смертной казни в юридическую силу государство перестает быть убийцей де-юре. Де-факто оно превращается в исполнителя неосознанной, а равно и осознанной воли преступника. Здесь можно пойти еще дальше: прописать в УПК обязанность приведения в исполнение самоприговора самим преступником (истории это хорошо известно). Идеальный вариант, но это дело времени, необходимого как для формирования у преступника осознания этого действия с трансформацией его в устойчивую мыслеформу, так и для создания методики психологического приведения преступника к самоубийству. И хорошо бы с мольбой к жертве и Богу о прощении. Разве это не гуманнее предложений пожизненной каторги, когда и без нее осужденные к пожизненному заключению нередко умоляют лишить их жизни, только бы не испытывать больше тюремных мучений? Самоприговор для убийцы следует конституировать как автоматическое самоотречение, которое вытекает из внутрисубъектных правовых отношений и в возникновении которого государство не участвует.

Отсюда и вырастает главное: государство, не будучи убийцей, полноценно вписывается в гражданское общество и не противоречит ему. Именно это уже сегодня частично   происходит, и не кажется странным. Решения силовых структур об уничтожении террористов (при освобождении заложников в первую очередь) принимаются не по суду и без санкции прокурора, и никто при этом не говорит и не думает, что государство – убийца. Право полиции применять оружие на поражение прописано не в конституции, а определено подзаконным актом. Мы говорим при этом, что наше государство – убийца? Почему же мы станем говорить, что оно убийца, когда исполнит самоприговор? Мы будем говорить совсем другое: спасибо тебе, государство, что ты исполнило выбор убийцы и волю общества – справедливо воздало. Желающие порассуждать на эту тему пусть сначала поизучают исторический опыт народов Земли – пыл неприятия моих идей у них поослабнет.

Важная ремарка. Внутрисубъектные правовые отношения при даже и теоретической очевидности их проявления внутри нас (вся наша жизнь есть непрерывное самопринуждение и выбор) на деле скрыты в толще внутриобъектных правовых отношений, т.е. в переплетении отношений внутри национальных традиций, культуры, партий, общественных объединений, корпораций, производственных и властных структур, даже самых малых групп людей, объединенных по-разному, и даже внутри семьи. Это отношения внутренней саморегуляции и смамоорганизации объекта: уставы, регламенты, программы, правила, групповая мораль, неписанные законы и т.п. Для ясности: именно эти внутриобъектные правовые отношения в сочетании с внутрисубъектными стали организационным стержнем для т акой корпорации, как, скажем, «CozaNostra», где самоприговор к смерти за неисполнение воли «крестных отцов» есть благородная внутри корпорации норма и высший дисциплинарный жезл (о камикадзе уже упоминалось).  А Устав КПСС – разве не  блестящий документ внутриобъектных правовых отношений? А Моральный кодекс строителя коммунизма? А Гимн Советского Союза, ставший еще и гимном России? А вся русская литература? Продолжать? Боже, тут же остановиться невозможно!

Выше мы показали, как самоприговор, устанавливаемый государством (это же, как я настаиваю, должно быть внесено в конституцию), вырастает из внутрисубъектных правовых отношений (самопринуждений в любых его формах в данном случае), но вырастает он, и это очевидно, по желанию общества и под его давлением, осуществляемым через гуманное вмешательство государства в личный мир каждого. Имеет ли государство право вмешиваться во внутрисубъектные правовые отношения? Точно такое же, какое субъект присваивает себе при его преступном вмешательстве во внутриобъектные правовые отношения, т.е. в саморегулятивные отношения внутри общества или отдельной  личности. Посягающий на жизнь другого свой замысел «убить» вытягивает из своих личных, то есть, внутрисубъектных негативных правовых отношений (получение вознаграждения за убийство,  месть, зависть, ненависть, ревность и т.п.) и свои внутрисубъектные переводит в незаконные (преступные) субъектно-объектные, неприемлемые обществом. А государство в любом обществе немыслимо стоящим в позе официанта перед преступником, как немыслимо общество с таким государством.

Я отдаю себе отчет в том, что идея моя насколько проста в восприятии, настолько же и сложна в реализации. Те не менее мое предложение – это по сути прием разблокирования установки на негуманность смертной казни и того якобы нравственного посыла, что «не ты, государство, жизнь давало, не тебе ее отнимать». И это при том, что время и место происхождения граждан на свет априори определяется как раз наличием и действиями общества и государства. И самоприговор в моем понимании – не просто защитный  механизм общества, а в первую очередь – внутрення установка каждого. Да, наверняка не менее столетия нужно на то, чтобы установка эта заработала, и лучше всего – на родовом, как вековое табу, а то и генетическом уровне, но разве не пора уже начинать?               

,                                                                                     С уважением, Осколов.

Рейтинг публикации:

2

Комментарии (0) | Распечатать

Добавить новость в: