Rzeczpospolita: Мы работаем, чтобы жить, или живем, чтобы работать?

Анджей Шагай (Andrzej Szahaj): В зависимости от культурного контекста и исторического этапа подход людей к работе сильно менялся. Если ограничиться западной культурой, можно увидеть, как этот подход трансформировался с течением времени. Сейчас мы воспринимаем работу совсем не так, как жители Древних Афин или даже наши предки, жившие несколько столетий назад. Однако примерно с того момента, когда сформировался капитализм, труд в западном мире начал занимать то место, какое он занимает сейчас.

— Эти перемены были связаны с промышленной революцией?

— С целым рядом факторов, которые создали ту действительность, в которой мы живем. Прежде всего на арену истории вышла буржуазия с ее культом труда. Также произошли перемены мировоззренческого толка. С одной стороны, это были религиозные идеи, возникавшие в первую очередь в протестантских кругах, о чем писал в своей книге «Протестантская этика и дух капитализма» Макс Вебер (Max Weber). С другой — расцветала философия Просвещения. Это либерализм, светская мещанская мораль, которые ставят труд в центр жизни человека.

Общими для новых концепций выступали две идеи: одобрение труда и порицание лени, праздности. Благодаря этому начал формироваться культ труда. Он был, конечно, очень выгоден для зарождавшегося капитализма, который бы не смог развиваться без напряженного интенсивного труда практически всего общества. Важен был также дисциплинирующий аспект работы. Одним словом, новые доктрины наполняли тяжелый труд идеологической мотивацией, а новая общественно-экономическая система использовала и укрепляла этот культ. Все эти факторы способствовали тому, что примерно в середине XIX века родился современный подход к работе: она стала необычайно важным, даже основополагающим элементом человеческой жизни как в индивидуальном, так и в общественном плане. Упомянутая промышленная революция привела к ситуации, в которой жизнь стала представляться одной большой фабрикой, а общество — коллективом рабочих.

— Что конкретно это все означает?

— Работа стала самым важным фактором, который формирует человека. Во-первых, она отнимает у нас больше всего времени, во-вторых, что самое важное, задает нам планку ценностей и наполняет жизнь смыслом. Процесс подчинения существования работе развивался постепенно, его апогей мы наблюдаем в последние десятилетия. Западная цивилизация помешана на труде.

Он постепенно отодвинул на второй план всю другую человеческую деятельность, подходы к пониманию мира и самого себя. Он стал центром человеческой жизни и фундаментом функционирования системы, которая из-за своей зацикленности на эффективности привела к ситуации, когда для многих людей ничто помимо работы не имеет и не может иметь ценности. Им приходится работать все больше и все интенсивнее.

— Не только капитализм ставил труд во главу угла. Коммунизм, пожалуй, был еще сильнее одержим трудовым народом, социальным продвижением посредством труда, нормами, производственными планами.

— Разумеется. Зацикленность на труде — это отличительная черта не конкретного строя, а в целом — эпохи, сформировавшейся в XIX веке. Труд занял свое место благодаря факторам, которые появились раньше, чем эти системы государственного устройства. Проблема в том, что в определенный момент, уже в XX веке, нас стали вынуждать работать все интенсивнее, мы забыли о мотивации, о том, зачем мы вообще трудимся. Мы отринули размышления философского, мировоззренческого, религиозного характера, которые отвечали на вопрос, чему служит работа. Мы работаем все больше, но все меньше понимаем, зачем.

— Значит, мы все же живем ради работы…

— Да, но это относительно новое явление, которое характерно в основном для западного мира, да и то не всего. Во многих культурах люди до сих пор работают ровно столько, сколько нужно, чтобы прокормить себя, а остальное время посвящают… жизни. В индивидуальном аспекте труд стал основой самоуважения, чувства человеческого достоинства, всех процессов самореализации, более того, он зачастую определяет смысл нашего существования. В свою очередь, в общественном плане он выступает важным элементом, который формирует социальные связи. Благодаря работе появляются разные группы, зарождается чувство солидарности между людьми, формируются общества. Стоит отметить, что общественный аспект труда присутствовал в нашей культуре уже раньше, задолго до современности. Труд служил основой для формирования общностей уже в средневековье, в XIX веке эти процессы лишь усилились. На этой почве родилось сильное классовое, профессиональное самосознание.

— Сосредоточимся на самосознании конкретного человека. Откуда берется то, что социологи называют аксиологическим аспектом труда? Значит ли это, что в зависимости от того, какой работой занимается человек, он по-разному смотрит на моральные вопросы, в разной мере ценит свободу или безопасность? Действительно ли работа обуславливает наши ценности?

— Труд не определяет наше восприятие мира на 100%, однако, он, несомненно, стал невероятно важным элементом формирования самосознания, восприятия самого себя. Моральный аспект выглядит так: хорошо выполненная работа наполняет человека уважением к самому себе, а это очень важно. Проблема в том, что этот моральный аспект в последние годы ослабевает. Сейчас мы работаем практически только ради денег: это единственная цель наших усилий.

В этом контексте начали говорить о крайней коммодификации труда. Лишившись всех существенных моральных аспектов, он стал просто товаром на рынке. Этот процесс можно назвать моральным разложением труда. Тема человеческого достоинства исчезла. Человеку все меньше хочется выполнять свою работу хорошо, поскольку материального стимула для него слишком мало. Происходит отчуждение труда: мы чувствуем, что наша работа — это нечто чуждое, нам тяжело ее выносить, тем более что трудовой процесс часто связан с унижением, низким заработком, стрессом.

— Один популярный интернет-мем гласит: дело не в том, что мы не любим понедельников, мы просто не любим свою работу.

— В психологическом плане процесс отчуждения проявляется именно в отвращении, даже ненависти к работе. Кажется, что это явление усиливается, становится все более распространенным, хотя исторических данных на эту тему нет. Мы знаем, однако, что сейчас примерно две трети поляков не любят свою работу, значит, они отчуждены от того, чем занимаются. В этом нет ничего удивительного, раз работа не дает в прямом смысле ничего, кроме материальных стимулов, а иногда даже чего-то лишает: собственного достоинства, ощущения справедливости, уважения к самому себе. В коммодифицированной действительности мы сами становимся товаром, который эксплуатируют, пока он не придет в негодность, а потом выбрасывают.

Мы начинаем воспринимать себя, как товар на рынке, отказываясь от собственной идентичности и управляя собой, как предприятием. Мы забываем, что человек — это нечто большее, чем работник и потребитель. Одновременно система требует, чтобы человек выкладывался полностью. Это уже не те времена, когда на рынке труда можно было продать лишь часть самого себя, новый тип капитализма хочет, чтобы сотрудник посвящал работе все свои мысли, эмоции, время. Грань между работой и отдыхом стирается, поскольку система видит в людях только работников, а не многогранных существ.

— Проясним: вы говорите, что раньше человек отдавал работе, которая служила его формированию, лишь часть себя, а сейчас, хотя труд не дает ему ничего кроме денег, он вынужден отдаваться ей целиком?

— Конечно, есть разные профессии, компании и корпорации, так что не все занимаются делом, которое удовлетворяет лишь материальные потребности. Но если взглянуть на ситуацию в целом, можно сказать, что негативные процессы, о которых мы говорим, углубляются. Вместе с тем работа, которая кажется нам все более чуждой, становится все более утомительной. Требования, которые предъявляют к работникам, становятся практически невыполнимыми. От человека требуют, чтобы он вкладывал в работу всего себя 24 часа в сутки, ведь зачастую интеллектуальный труд (типичное занятие для современного строя, который часто называют «когнитивным капитализмом») требует подключения всех эмоций, а одновременно постоянно оказывает психическое давление. Поэтому мы стали свидетелями мировой эпидемии профессионального выгорания, депрессии, зависимости от психотропных веществ. Многие из нас не могут справиться с этим давлением. Следует упомянуть также о том, что физический труд, который плохо оплачивается и презирается в обществе, до сих пор остается изматывающим.

— Появляются, однако, модели гибкого трудоустройства. Звучат мнения, что в будущем мы будем утром развозить людей «Убером», днем печь пиццу в ресторане, а вечером отвечать на звонки в колл-центре.

— Вопрос в том, сколько гибкости мы способны вынести. Человек не может быть гибким всю свою жизнь. В какие-то периоды мы, вероятно, готовы примириться с отсутствием стабильности, неуверенностью в завтрашнем дне и постоянными переменами, но если такой этап затягивается, это разрушает психику. Человеку нужна безопасность. Культ гибкости, который характерен для когнитивного капитализма, уже достиг пределов человеческой выносливости, в каком-то смысле докатился до абсурда. Все это зашло слишком далеко. Я боюсь, что нам придется все дороже расплачиваться (в общественном и психологическом плане) за такой подход к труду. В долгосрочной перспективе это никому не выгодно.

Поэтому можно выдвинуть тезис, что современный труд стал нездоровым явлением и даже больше: этот выродившийся труд сам превратился в болезнь, которая начинает терзать человечество. Чтобы поставить заслон этим разрушительным процессам и решить, что делать дальше, понадобится масса усилий со стороны интеллектуалов, политиков и представителей мира бизнеса.

— В каком-то смысле нас может успокаивать роботизация и автоматизация, то есть возможность передать машинам и компьютерам большую часть той тяжелой и утомительной работы, которой занимаются люди.

— Это довольно сложная проблема. Общественные науки рассматривают несколько возможных сценариев дальнейшего развития мира труда. Конечно, появляются пророчества, что скоро никакой работы не будет: все за нас смогут делать роботы. Многие эксперты напоминают, что в этих опасениях не ничего нового. Мы уже полтора века боимся, что технический и технологический прогресс лишат нас работы, но последствия появления новых изобретений были всегда одними и теми же: какие-то профессии исчезали, какие-то появлялись. Отмечу, что в последние несколько десятилетий прогресс привел, скорее, к увеличению объема труда, а не к его сокращению. Таков парадокс.

— Значит, работы становится все больше?

— Другие ученые утверждают, что в технологическом развитии произошли качественные изменения, и на этот раз подавляющая часть населения на самом деле лишится возможности работать. Появляется вопрос, как подготовиться к этому совершенно новому историческому вызову. Если такой перелом на самом деле произойдет, сильнее всего он затронет развитые страны, то есть Запад. Сейчас сложно представить, какие психологические и социальные последствия он принесет.

Здесь снова вырисовывается несколько сценариев. Карл Маркс говорил, что работа — это по своей сути проклятие, поэтому когда мир достигнет такого уровня развития, при котором людям не придется работать, они смогут наконец развить в себе свои лучшие качества. Они не станут лениться или скучать, а будут духовно развиваться, работая на самих себя: совершенствовать таланты, способности и так далее.

— Пустые мечты…

— Да, многие изначально понимали, что это утопия. Другие сценарии выглядят более пессимистично. Многие из них предполагают, что если лишить людей возможности работать, человечество ждет моральный упадок. Оно вступит в эпоху, которую будут определять отсутствие смысла, пустота, скука, способствующие нарастанию агрессии. Некоторые ученые говорят, что лишившись труда, человек начнет заполнять время простыми развлечениями, каким-нибудь бегством от действительности, например, в виртуальный мир. Возможно, люди вообще не захотят покидать виртуальную реальность, потому что к этому не будет стимула.

Может сложиться очень сложная ситуация, ведь кто-то наверняка продолжит работать, обслуживая все эти автоматизированные процессы. Эти люди получат особый социальный статус, зародится новая классовая система.

— Появятся работающие счастливцы и низшая каста, лишенная работы.

— Да, работающие элиты и массы, которым нужно чем-то занять свободное время, ведь, скорее всего, это не будут герои утопии Маркса, которые начнут заниматься искусством или устраивать научные диспуты. Элитам придется организовать их жизнь, так что у государства возникнет новая функция. Возможно, ситуация будет напоминать Древний Рим, где людям старались предоставить развлечения, чтобы они не устроили бунт. Сложно представить, как это будет выглядеть в наше время, и к чему приведет человечество. Но, осмелюсь предположить, что, скорее всего, условия не будут располагать к расцвету лучших человеческих качеств. Так что стоит не предаваться мечтаниям о жизни без труда, а подумать, как разделить труд на всех, оздоровить его и сделать вновь явлением, которое обладает глубоким нематериальным смыслом.