Ваши и Теда Круза мозги каменного века

Почему «сопутствующий ущерб» вызывает столь мало сочувствия у американцев

• 23 Январь, 2016
• Автор: Рик Шенкмэн

Когда Вольф Блитцер из CNN возразил, что предложение Круза привело бы к массе жертв среди мирных жителей, сенатор резко и непоследовательно ответил: «Надо вести ковровые бомбардировки там, где есть ИГИЛ – не город, а расположение войск. Используйте воздушную мощь направленным образом – и у вас есть приданные силы специального назначения, чтобы направить воздушные силы.

Но цель – не город. Цель – убить террористов ИГИЛ». PolitiFact сухо отметил, что Круз фактически не понимает, что сопутствует процессу ковровых бомбардировок. По определению это означает бомбёжку большого района вне зависимости от цены человеческих жизней.

Практически по любым стандартам предложение Круза смехотворно, и его соперники и СМИ к этому привязались. Что будет дальше? По правде, после такой смеси глупости и жестокости, не говоря уж о неуступчивости в отношении гражданского населения, число его сторонников по результатам опросов должно было упасть. В конце концов, он только что провалил проверку на пост главнокомандующего, да и проверку на человечность тоже. На самом же деле число его сторонников по опросам поползло вверх. За неделю до этой щекотливой ситуации опрос ABC дал ему 15% сторонников по стране. На следующей неделе это число составило 18%, а по одному из опросов он получил оглушительные 24%.

Как это объяснить? Хотя на поддержку кандидатов могут влиять многие факторы, но нельзя пройти мимо неприятного вывода, когда речь идёт о реакции на комментарии Круза: в целом американцы не думают или не тревожатся о реальных последствиях в случае применения американских или союзных воздушных сил. Недавно Human Rights Watch (HRW) сообщила, что в сентябре и октябре коалиция Саудовской Аравии при поддержке США «провела по меньшей мере шесть фактически противозаконных воздушных ударов по жилым районам столицы Йемена», Саны. Атаки привели к смерти 60 мирных жителей. Практически никто в США этого не заметил, да и СМИ об этом значимым образом не сообщали. Более чем вероятно, что это впервые, когда вы услышали о находках HRW.

Можно подумать, что это из-за того, что конфликт в Йемене выпал из фокуса нашего национального внимания. Но сколько внимания американцы уделили американским же воздушным ударам и бомбёжкам, проведённым в Ираке? Вашингтон буквально бомбил Ирак в течение 12 лет и всё же немногие обратили на это внимание.

Это помогает понять, почему бомбёжки стали столь привлекательной опцией для Вашингтона, вызывая тревогу в мире. По-видимому, американцы не тревожатся о том, что происходит, когда по земле бьют наши бомбы или ракеты. Также социологи недавно обнаружили удивительное количество американцев, желающих бомбить места, которые даже не найти на карте. Когда в середине декабря Public Policy Polling спросил у сторонников Великой старой партии, будут ли они «за» бомбёжку Аграбы, 30% сказали «да» (как и 19% демократов), и только 13% были против. Аграба – вымышленный город из диснеевского мультфильма Аладдин.

Вы поддержите или будете против бомбёжки Аграбы?

Поддержу бомбёжку Аграбы...................30%

Против бомбёжки Аграбы …....................13%

Не уверен в ответе...................................57%

Эти 57% «неуверенных» можно считать как минимум умеренно (но не очень) успокаивающими.

Почему число сторонников Круза выросло?

История даёт основания полагать, что такая кровожадность или как минимум отсутствие сочувствия к тем, кто по другую сторону кампании американских бомбёжек, не ново. В марте 1951 года, девять месяцев спустя после начала Корейской войны, Фреда Кёрчвей, воинствующий либеральный журналист в Nation, выразила недоумение американским безразличием к судьбе корейских граждан, убитых нашими бомбами. Разрушения были ужасающими.

Мало что уцелело, если выразиться по сути, в Северной Корее.

Ничто, сокрушалась она в своей колонке, «не извиняет ужасающие развалины по всему Корейскому полуострову, сотворенные силами под руководством американцев, американскими самолётами, поливающими напалмом и зажигательными бомбами, тяжёлой наземной и морской артиллерией». И всё же, по-видимому, немногих это взволновало.

Будучи оптимисткой, Кёрчвей выразила надежду, что американцы в итоге придут к тому, что разделят её моральные мучения из-за того, что было сделано от их имени. Они так и не разделили. Наоборот, чем дольше шла война, тем меньше американцы, казалось, интересовались судьбой жертв собственных бомбардировок.

Почему же они проявляют столь мало сочувствия? Наука поможет нам дать ответ, и ответ этот весьма тревожит: сочувствие возникает тем сложнее, чем больше отделяющее расстояние – будь то статус, география или и то и другое. Считайте это проблемой мозга каменного века. Это сложно, поскольку во многих обстоятельствах сочувствие на самом деле неестественно. Как выясняется, для нас неестественно ощущать сочувствие к тем, кто выглядит отлично от нас и говорит на другом языке. Для нас неестественно выражать сочувствие тем, кто для нас невидим, каковыми были и остаются жертвы бомбёжек. Для нас неестественно и ощущать сочувствие к людям, которые, по словам социологов, имеют «низкий статус» в наших глазах, как корейские крестьяне, которых мы убивали.

Недавние исследования показывают, что столкнувшись с выбором – убить ли отдельного человека ради спасения жизней нескольких, мы намного более склонны решиться на это, если тот человек, жизнью которого мы жертвуем, имеет более низкий статус. Когда участникам эксперимента говорили, что будут спасены люди с высоким статусом, количество желающих пойти на убийство жертвы с низким статусом возрастало.

Ещё одно открытие социологов помогает нам понять, почему сочувствие зачастую бывает кратким, и почему Тед Круз способен высокомерно советовать ковровые бомбардировки сирийцев, живущих под контролем Исламского государства. Как только мы убедили себя в необходимости и правильности бомбёжек страны до состояния руин – как делали американцы во время Корейской войны и как мы делаем сейчас в войне против ИГ – нейронные связи каменного века в наших мозгах помогают нам перешагнуть любые намёки на вину, которую мы могли бы ощутить из-за последующей гибели людей. Совершенно естественно действовать так, чтобы  не считать людьми далёких жертв наших воздушных ударов.

Это классический случай когнитивного диссонанса. Наш мозг не любит разрываться между противоречивыми эмоциями. Вместо этого он рационализирует то, что мы хотим делать, уменьшая любые ощущения, которые дают усиление негативных эмоций, в данном случае вины. Самый наглядный пример подобного – это то, что происходило, когда нацисты решили клеймить евреев, а позже и уничтожить их. С того момента, когда они начали свою беспощадную антисемитскую кампанию, они использовали омерзительные образы, чтобы убедить немцев – евреи не такие люди, как они, евреи лишь чуточку отличаются от крыс. Конечно, намного легче убить кого-то или просто стоять рядом, когда это делают другие, если сначала лишить жертву личностной составляющей. Вместо сочувствия к подавляемым евреям многие немцы ощущали презрение и отвращение, сильные эмоции, которые перекрывали все другие чувства, которые могли возникнуть.

Несколько лет назад в научной работе исследователи измеряли активность мозга участников при взгляде на изображения бездомных.

Открытие оказалось шокирующим. Активность префронтальной коры головного мозга – области мозга, которая отвечает за сочувствие – оказалась значительно ниже нормальной. Иначе говоря, участники эксперимента буквально не уделяли бездомным никакого внимания (или, во всяком случае, уделяли мало).

Это может показаться жестокостью и равнодушием, но в том, что касается биологии, это имеет смысл. Наши гены, как учил биолог Ричард Докинс, «эгоистичны», то есть они созданы так, чтобы наращивать собственное дублирование, что, по сути, представляет собой их биологический императив. Забота о людях более низкого статуса, в частности, принадлежащих к другому племени, не служит этому императиву. В самом деле, это же может отвлечь внимание хозяина – а это вы и я – от действий, которые улучшат наши способности к выживанию.

Считайте, что так работает наш мозг каменного века. Совсем не обязательно мы принимаем сознательное решение игнорировать судьбы людей, имеющих более низкий статус. Наш мозг делает это автоматически и незаметно для нас. Без какого-либо сознательного понимания он решает, полезен ли для нас какой-то человек. Если да, то наш мозг быстро приходит в состояние сверхвнимательности: наши ноздри расширяются, глаза раскрываются, а уши настраиваются на соответствующие звуки. Подумайте, что происходит, когда мы находимся рядом с кем-то важным, вы же понимаете, что я имею в виду. А если кто-то кажется нам бесполезным? Пока нас не тревожит то, что они могут представлять собой угрозу, наш мозг говорит телу «расслабься».

Поскольку наш биологический интерес состоит в том, чтобы ощущать сочувствие к людям нашего племени и семьи – кто находится в таком положении, что может помочь нам выжить или передать наши гены – мы снабжены механизмом, который помогает различать своих и чужих. С момента рождения мы сфокусированы на тех, кто рядом и связь с ними. Мать и дитя узнают друг друга по запаху. Брат и сестра узнают фамильные черты друг друга.

Когда мы слышим, что кто-то говорит на другом языке, мы инстинктивно понижаем их человечность. Это показал эксперимент 2014 года, разработанный для того, чтобы определить, насколько больше желают люди пожертвовать кем-то, кто говорит на другом языке, ради спасения жизней нескольких человек. Выводы были совершенно очевидны. Только 18% участников эксперимента предпочли хладнокровные расчёты, что спасение нескольких жизней ценой одной жизни было «честным», когда предполагаемая жертва говорила на том же языке. Однако этот процент более чем удвоился, когда оказывалось, что предполагаемая жертва говорит на другом языке. Результаты эксперимента оставались таким же независимо от того, был ли язык жертвы корейским, ивритом, японским, английским или испанским.

Почему рассказы важны, когда дело доходит до американской войны

Вы, возможно, начали уже задумываться, не склонны ли мы к полному безразличию в отношении людей, которые страдают, когда мы насылаем на них свои ВВС, но учёные дают нам чуточку надежды. В последние годы одним из ярких открытий стало то, что рассказы могут прорвать наше безразличие и вызвать сочувствие даже к далёким народам, которые казались нам чужими. Это более чем что-то ещё даёт нам способность сочувствовать тем, кого мы не отождествляем с собой. Рассказы удерживают наше внимание, одновременно вызывая сильное стремление найти значимые образцы человеческого поведения.

Как продемонстрировали в экспериментах учёные, мозг – естественный искатель моделей поведения. Он хочет, чтобы один плюс один было равно двум. Воля Бога может быть и таинственна, но тут, на Земле, мы ожидаем, что поведение поддаётся объяснению.

Рассказы придуманы для того, чтобы определить причины и последствия, и как только мы понимаем, каковы мотивы людей, мы легко можем найти способ им посочувствовать.

Рассказы связывают нас с людьми как ничто иное. Вот почему политики постоянно нам рассказывают истории при проведении кампаний. Много лет назад социолог из Гарварда Говард Гарднер выяснил, что общего у весьма успешных лидеров. После рассмотрения жизней 11 светил от Маргарэт Тэтчер до Мартина Лютера Кинга-мл. он пришёл к выводу, что успех в значительной степени зависит от способности общаться и передавать захватывающие истории или, как он выразился, «сюжеты, которые помогают людям размышлять и осознавать себя, откуда они и куда направляются». Эти рассказы, как он обнаружил, «представляют собой единственное самое мощное оружие в арсенале лидера».

Когда людей сводят к числам – как гражданских жертв воздушных налётов во время Корейской войны, и как тех мирных жителей, ставших «сопутствующим ущербом» американских воздушных ударов в Ираке, Сирии и повсюду – мы не ощущает их боли, не ставим себя автоматически на их место, что по определению происходит, когда мы ощущаем сочувствие. У нас синдром пилота бомбардировщика.

Мы ничего не чувствуем по отношению к жертвам на земле.

Вот одна причина, почему имеют значение антивоенные движения. Они рассказывают о жертвах войны. Например, в годы Вьетнамской войны было просто потрясающе, сколько американцев захотели позаботиться о маленькой обнажённой вьетнамской девочке, обожжённой напалмом около своей деревни или о многих других вьетнамских мирных жителях, пострадавших под дождём американских бомб, ракет, напалма и артиллерийских обстрелов.

Истории, которые огромное антивоенное движение регулярно распространяло о далеком мире, истребляемом американской военной машиной, создали мощное ощущение сопереживания у многих, в том числе и американских солдат действующей армии и ветеранов войны, сочувствие к судьбе вьетнамцев. (Это помогло тем немногим американцам, которые верили, что Северный Вьетнам представляет угрозу существования США. Страх будит в нас всё самое худшее).

Рассказы оказались инструментом каждого человека. Мы рождены рассказчиками и внимательными слушателями. Биология может склонить нас к тому, чтобы хладнокровно смотреть на страдания людей, которых мы никогда не видели и не знаем, но рассказы нас освобождают. Тед Круз, возможно, способен поднять число своих сторонников, обещая ковровые бомбардировки на Ближнем Востоке тех иностранцев, которых мы боимся, но, по крайней мере, мы знаем, что биология не должна диктовать нам наш отклик. Наш мозг не должен оставаться в каменном веке. Рассказы могут нас изменить, если мы начнём их рассказывать.

Рейтинг публикации:

0

Комментарии (1) | Распечатать

Добавить новость в: