Два крупных и значимых социальных движения в США, у истоков которых стояли левые, движутся в противоположных направлениях.
В последние годы ЛГБТ-активисты (лесбиянки, геи, бисексуалы и транссексуалы) одерживают одну победу за другой. Сегодня гомосексуалисты открыто служат в американской армии и могут заключать законные браки по меньшей мере в 19 штатах и округе Колумбия, а их дискриминация в других сферах общественной жизни быстро уменьшается. В то же время профсоюзы – еще одна (по крайней мере в прошлом) опора левой политики – похоже, движутся по спирали вниз. Профсоюзы частного секторы борются за выживание, а организации госслужащих стараниями губернаторов и членов законодательных собраний штатов предстают злодеями. Понимание того, почему судьбы этих двух важных движений оказались столь различными, открывает многое о реальном влиянии левых на американское общество сегодня – и о пределах этого влияния.
Эта статья написана на основе последней книги Майкла Казина «Американские мечтатели: как левые изменили нацию». Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 5, 2014 год. © Council on Foreign Relations, Inc.
С момента появления своих самых ранних инкарнаций почти 200 лет назад американские левые преследовали две главные цели: расширить индивидуальные права людей, которые исторически находятся в подчиненном положении (женщины, афроамериканцы и новые иммигранты), и создать новый экономический и политический порядок, базирующийся на равенстве результатов и мотивированный духом социальной солидарности. Говоря короче, левые или радикалы – исторически это синонимы – стремились воплотить в жизнь обещание свободы и равенства, двух самых священных концепций американской политической традиции. При помощи политиков-реформаторов (которых также называют прогрессивными или либеральными), а иногда и сочувствующей медиасреды, им удалось добиться определенных успехов в обеих сферах.
Но большая часть из самых значительных и долговечных побед левых произошла в первой из двух сфер реформ: индивидуальная свобода и достоинство. Радикалы сыграли ключевую роль в движениях за отмену рабства, избирательное право для женщин, легализацию контроля рождаемости, гражданские права для черных и латиноамериканцев, подтверждение идентичности расовых меньшинств. Такие знаковые фигуры, как Фредерик Дуглас, Маргарет Сэнгер и Бетти Фридан, начинали карьеру в левых кругах, игнорируя господствующее общественное мнение и противодействие власть предержащих. Но сегодня всех троих восхваляют за то, что они сделали для освобождения американцев от законов и органов власти, подавляющих индивидуальные права.
Левые также добились успеха, воздействуя на общество через культуру и искусство, а не через политическую деятельность. На протяжении десятилетий художники, писатели и артисты вводили когда-то радикальные идеи о расе, поле, сексуальности и экономической справедливости в мейнстрим, незаметно меняя общественное мнение по спорным вопросам. Культура часто позволяла левым всесторонне влиять на мнение общества и занимать позиции быстрее, чем если бы они применяли только политические инструменты (и им не приходилось сначала заручаться поддержкой политической элиты – фактор, необходимый для существенных изменений). В последние годы поборники индивидуальных прав и этнической идентичности оказались более успешны, чем те, кто продвигает идеи равенства. В конце концов американцы живут в либертарианскую эпоху, когда старый лозунг профсоюзов «Тронь одного – мы все заодно» звучит архаично, если не сказать утопично.
Остались позади
ЛГБТ-движение отлично вписывается в схему расширения индивидуальной свободы посредством одновременно культуры и политики. Женщины и мужчины, формировавшие гомосексуальное движение в 1960-е гг., выступали против того, что считали репрессивным порядком. Лишившись работы в федеральном ведомстве за свою сексуальную ориентацию, астроном Франк Камени дошел до Верховного суда, который в 1961 г. отказался рассматривать его дело. Тогда вместе с группой активистов он стал бороться с психиатрами, считавшими гомосексуализм болезнью, и пикетировал Белый дом, где президентом тогда был Линдон Джонсон, требуя полноценных гражданских прав для гомосексуалистов. В конце 1960-х гг. радикалы помоложе создали Фронт освобождения геев, совершенно революционный проект, адаптировав название Национального фронта освобождения Южного Вьетнама (известного также как Вьетконг). Американская организация появилась через несколько дней после Стоунволлских бунтов – серии столкновений между полицией и посетителями гей-бара в Гринвич-Виллидж жаркой ночью в июне 1969 года.
«Это было движение за право любить», – отмечал Пол Берман, описывая в книге «История двух утопий» мотивы борьбы за права геев на раннем этапе. До этого немногие радикалы считали сексуальную свободу приоритетом; некоторые даже осуждали ее как форму буржуазного декаданса. Но ЛГБТ-активисты постепенно завоевали уважение и законное положение, доказав, что они хотят лишь права на счастье, как они его понимают. Важную роль в этих переменах сыграло повышение легитимности, как в законах, так и в культуре, права всех американцев выбирать сексуальных партнеров, даже если они разной расы или не находятся в браке. С 1960-х гг. большое число людей смогли публично заявить о своей сексуальной ориентации, не боясь потерять работу или столкнуться с социальным остракизмом. Популярные телесериалы вроде «Уилл и Грейс» и такие знаменитости, как Эллен Дедженерес, Элтон Джон и Саз Орман, одновременно отражают и продвигают эту трансформацию.
Американские левые, борющиеся за экономическое равенство, столкнулись с более высокими и крепкими барьерами. В XIX веке многие активно действовали в профсоюзах, имевших очень мало прав, которые работодатели и федеральное правительство считали нужным уважать. Суды часто признавали прекращение работы и бойкоты незаконными, полиция и Национальная гвардия блокировали массовые забастовки, а пресса регулярно осуждала профсоюзных лидеров, называя их маленькими диктаторами, которые хотят разрушить свободное предпринимательство. На самом деле многих из тех лидеров привлекала некая версия социализма, и они мечтали выйти за рамки системы оплаты труда, из-за которой большинство оказалось отдано на милость нескольких состоятельных людей. До принятия закона о регулировании трудовых отношений (Закон Вагнера) в 1935 г. профсоюзы не получали федеральной защиты права на организации, и им не удавалось привлечь в свои ряды значительное число наемных работников до конца 1930-х годов.
Некоторые барьеры, с которыми столкнулись левые в экономке, являются идеологическими: американцы склонны считать, что каждый человек имеет шанс преуспеть на свободном рынке. В то же время многие белые американцы открыто или скрыто сопротивлялись идее, что темнокожие меньшинства заслуживают тех же возможностей, что и белые. Наконец, мощные социалистические и коммунистические движения в других странах позволили с легкостью осуждать доморощенных левых за антиамериканизм. В конце концов они разделяли взгляды на классовое равенство Владимира Ленина, Мао Цзэдуна и Фиделя Кастро, хотя и не были согласны со способами его достижения этими правителями-марксистами.
Экономическая повестка левых столкнулась со структурными барьерами. Конституция США сдерживает тех, кто надеется трансформировать общество быстро и всесторонне. Небольшой, преимущественно сельский штат Вайоминг избирает столько же сенаторов, сколько и огромный городской штат вроде Калифорнии. Кроме того, невероятно сложно внести поправки в основополагающий документ, который более 200 лет назад создавали в основном белые состоятельные мужчины. Частные пожертвования, поддерживающие двухпартийную систему, дают обеспеченным мужчинам и женщинам, которые редко являются сторонниками перераспределения богатств, гораздо больше рычагов влияния, чем представителям рабочего класса. Наконец, американская правовая система ставит принцип свободы контракта выше других экономических прав, что долгое время мешало законодательно установить минимальные зарплаты, запретить детский труд и регулировать условия труда.
Все эти факторы заставили профсоюзы – главное движение тех, кто стремится к социальному равенству, – перейти в оборону. В последние годы профсоюзы, которые считают коллективистскими, принудительными классовыми организациями, вынуждены регулярно подтверждать право на существование и доказывать способность представлять работающих людей. За последние 20 лет тысячи американцев были уволены за попытки организовать профсоюзы, и лишь немногих работодателей наказали за нарушение Закона Вагнера, который прямо запрещает такую «несправедливую практику». Тем не менее все меньше американцев знают, что такие нарушения происходят. Учитывая нынешнюю чувствительность общества к правам геев (новость о том, что известный человек сделал оскорбительный намек на почве гомофобии, облетает Интернет за несколько секунд), контраст между жизнеспособностью двух этих движений выглядит особенно разительным.
Конечно, были заметные исключения: моменты, когда миллионы американцев чувствовали себя преданными экономической системой и начинали действовать против нее, в результате увеличивалась численность левых и их влияние. Один из таких эпизодов произошел в 1880-е гг., когда народное недовольство сконцентрировалось вокруг слова «монополия». В то время американская экономика росла, но плоды роста распределялись в абсолютно неравных долях. Компании вроде Standard Oil и Southern Pacific Railroad пользовались беспрецедентным доминированием на рынке, вели жесткую борьбу с профсоюзами и взвинчивали цены. Это заставило многих всерьез задуматься об одном из основных американских кредо: тяжелый труд справедливо вознаграждается.
Радикалы поднялись на так называемом «трудовом вопросе». Журналист Генри Джордж заявлял в 1886 г.: «Работа – производитель всех богатств. Почему же рабочий класс – это всегда беднейший класс? Потому что некоторые люди придумали схемы, позволяющие им богатеть на работе, которую делают другие». Джордж был автором книги «Прогресс и бедность», в которой подверг критике частное землевладение. Книга стала самым продаваемым экономическим трактатом XIX века в мире. В 1886 г. как кандидат от местной Рабочей партии Джордж чуть не стал мэром Нью-Йорка (28-летний республиканец Теодор Рузвельт занял третье место с большим отставанием).
В этот период миллионы негодующих работников организовали крупнейшие стачки в истории Америки. В 1886 г. в ходе забастовки с требованием 8-часового рабочего дня были закрыты заводы и фабрики по всему Среднему Западу. В 1894 г. рабочие перекрыли большую часть железных дорог; потребовались тысячи полицейских и федеральные войска (и десятки жертв), чтобы подавить восстание. «Рыцари труда», самая известная рабочая организация того времени, объединяла более 1 млн членов, включая афроамериканцев и женщин, пока катастрофическая забастовка на Большой Юго-Западной железной дороге (Great Southwest Railroad) в 1886 г. и последовавшие внутренние конфликты не привели к ее расколу. Подъем классовой борьбы напугал американцев и одновременно перевернул сознание многих из них, включая священников и теологов, которые начали проповедовать идеи «Общественного евангелия» – религиозного движения, утверждающего, что первейшая обязанность христиан – помочь прекратить эксплуатацию и страдания рабочих и бедных.
Все эти потрясения способствовали расширению пространства для принятия в начале XX века прогрессивного законодательства. В частности, были разработаны законы о компенсациях работникам, об ограничении детского труда, о регулярных инспекциях на предприятиях и большей терпимости к профсоюзам. Но радикалы хотели большего. Социалистическая партия, основанная в 1901 г., стала самой многочисленной марксистской организацией в истории Соединенных Штатов и смогла провести сотни своих членов в местные органы власти и двух – в Конгресс. Но она никогда не достигала численности и влияния марксистских партий в Европе.
Затем наступила Великая депрессия, и обвинения в экономической несправедливости вновь стали актуальны. Кризис дал левым беспрецедентные возможности. Депрессия 1930-х гг. стала «великой», потому что коснулась практически всех – работников, потребителей, инвесторов – и продолжалась целое десятилетие. Марксисты анализировали кризис уверенно и наукообразно, что привлекало многих журналистов и интеллектуалов, пытавшихся объяснить ситуацию сбитым с толку гражданам.
Доминирующей группой на левом фронте тогда была Коммунистическая партия, что одновременно способствовало и мешало помощи наемным работникам. Деятельность партии основывалась на ленинском учении и идее о принадлежности глобальному движению, центр которого находится в огромном Советском Союзе, где государство является главным работодателем (хотя и платит скудные зарплаты). Члены партии создавали советы безработных и стали главными организаторами профсоюзов в автомобильной, сталелитейной и электротехнической промышленности. Коммунисты также активно боролись с расовым неравенством – больше, чем любая другая группа белых граждан со времен аболиционистов. Но лояльность Сталину сделала их апологетами его жесткого диктаторского режима. С началом холодной войны приверженность этой точке зрения положила конец участию партии в политической жизни США.
Спустя 70 лет после Великой депрессии финансовый кризис 2008 г. и последовавшая глубокая рецессия дали радикалам еще один шанс вернуть классовое недовольство в центр общественной дискуссии. В конце осени 2011 г. опросы общественного мнения показали, что большинство американцев симпатизируют «Захвати Уолл-стрит» – волне сидячих пикетов и уличных протестов в районе Уолл-стрит, начавшихся в сентябре того года. Впервые с 1930-х гг. неравенство в распределении богатств вновь стало острым политическим вопросом, который никого не оставляет равнодушным.
Однако в отличие от своих предшественников кампания «Захвати Уолл-стрит» не переросла в полномасштабное движение: протесты продлились недолго. Молодые участники акций вдохновлялись так называемыми «горизонтальными» идеями, призванными привести к революции, основанной на консенсусе и лишенной какого-либо лидерства. Но эти идеи вовлекли участников протестов в бесконечные митинги и столкновения с полицией. Многие обитатели палаточных лагерей в городских парках перепутали романтические идеалы автономной, самоуправляющейся общины со стратегией, способной ослабить или даже трансформировать порядок функционирования корпораций. Профсоюзы и некоторые либеральные демократы приветствовали протестующих и приняли их самоидентификацию как представителей «99 процентов». Однако молодые радикалы, с подозрением относясь к существующим институтам и намереваясь сохранить свои палаточные лагеря, не воспользовались этой поддержкой, чтобы создать широкую коалицию.
От радикализма к рутине
История рабочего движения демонстрирует пределы американских левых, если не сказать провалы. Максимум, чего удалось добиться радикалам, по крайней мере согласно общепринятой точке зрения, – это напугать основные партии или надавить на них, чтобы заставить проводить умеренные реформы, в которых растворялся потенциал более радикальных изменений. Некоторые левые стали младшими партнерами в крупных прогрессивных коалициях, в том числе тех, которые поддержали «Новую свободу» Вудро Вильсона, «Новый курс» Франклина Рузвельта и «Великое общество» Линдона Джонсона. Левые вложили много сил в успешные массовые движения, но практически не воспользовались плодами своей работы, опасаясь, что их отвергнут или начнут подавлять, если они назовут свои истинные цели. Даже Мартин Лютер Кинг-младший, самый почитаемый лидер движения в истории США, старался не раскрывать свои личные убеждения – веру в демократический социализм, хотя он действительно стремился создать союз белого и черного рабочего класса. Несмотря на титанические усилия, американским радикалам не просто не удалось достичь своих конечных целей (включая масштабное перераспределение богатств, рабочий контроль над производством и государством, абсолютное расовое и гендерное равенство). Они даже не смогли поддерживать устойчивое существование массового движения или политической партии, приверженных этим целям.
Но политика – не единственный способ изменить властные отношения, формирующие общество. Хотя американские радикалы не осуществили масштабные изменения через политические действия, им удалось добиться значительных успехов в распространении подобных изменений опосредованно, через влияние на американскую культуру. Левые сыграли ключевую роль в продвижении явлений, которые сегодня стали обычными для жизни Америки, даже если до сих пор вызывают споры: книги, фильмы и песни пропагандировали антипредпринимательские настроения; идеи равных возможностей для женщин, расовых меньшинств и гомосексуалистов; воспевали сексуальные удовольствия, не связанные с репродукцией; в образовательной системе, подверженной расовым и гендерным притеснениям, декларировались принципы современного мультикультурализма. Как писал британский историк Джон Харрисон в 1969 г., «самые долговечные аспекты социального движения не всегда связаны с его институтами, это могут быть ментальные установки, инспирировавшие движение или, наоборот, ставшие его результатом».
Список радикалов, оставивших след в американской культуре, очень длинный и яркий. Изданная в 1852 г. «Хижина дяди Тома» Гарриет Бичер-Стоу, в которой описывались ужасы рабства, стала самым продаваемым романом в Америке в XIX веке. Эдвард Беллами, автор утопического романа «Взгляд назад» (1888), нарисовал государство будущего, которое управляется в соответствии с принципами христианского социализма, и заставил многочисленных читателей поддержать права трудящихся и ограничение личного богатства. Вуди Гатри, автор баллад о переселенцах из района Пыльного котла (Dust Bowl), оказавший влияние на многих музыкантов от Боба Дилана до Брюса Спрингстина, был близок к компартии. А американский поэт Аллен Гинзберг, будучи геем, декларировал независимость от конформизма, который, как считал он сам и его друзья-битники, душил нацию. Выиграв судебный процесс по обвинению в непристойности, Гинзберг убедил суды, что им лучше воздержаться от роли защитников морали в искусстве.
Культурный вклад интеллектуалов и людей искусства неизменно казался американцам более привлекательным, чем политические программы левых партий и движений. Одна из причин этого разрыва связана с разницей в уровне вовлеченности, необходимом в каждом из подходов. Смотреть, читать, слушать или петь радикальные идеи проще и часто гораздо приятнее, чем становиться членом радикальной партии или движения. Говорят, Оскар Уайльд как-то пошутил, что, несмотря на его симпатии к левым, он бы не стал приверженцем социализма, потому что на это бы ушло слишком много вечеров. Потребление культуры менее рискованно и занимает меньше времени, чем активное политическое участие. Но со временем такое потребление может изменить взгляды, а новые взгляды ведут к появлению новых политических реалий.
Истинная картина роста социальных движений также помогает объяснить, почему левые оказались более удачливыми, воздействуя на общество через культуру, а не официальную политику. Чтобы добиться серьезной цели, политическое движение должно завоевать определенный сегмент правящей элиты – не помешает также поддержка состоятельных филантропов. Аболиционисты не преуспели в ликвидации рабства, пока не получили поддержку президента Авраама Линкольна и Республиканской партии. Производственные профсоюзы превратились в серьезную силу в шахтах, на заводах и в портах только после того, как началась реализация «Нового курса». А Билль о гражданских правах, способствовавший снятию расовых и гендерных барьеров в школах и на рабочих местах, был принят только после того, как движение за свободы чернокожих заключило альянс с либеральными сторонниками «Великого общества».
Когда левые пытались заручиться поддержкой самостоятельно, им не удавалось добиться даже малой толики национальной власти. А радикальные идеи никогда не нуждались в поддержке элиты, чтобы обрести популярность – им нужна только аудитория. И левые, которым удавалось сформулировать или представить свои идеи креативными способами, часто находили такую аудиторию.
Либерализм для масс
Одна из причин успешного использования искусства американскими радикалами обусловлена тем, что вместо того чтобы атаковать культуру мейнстрима и предложить полноценную альтернативу, они задействовали медиа, которые уже охватывали большую часть американцев: газеты, радио, популярные журналы и кино. По иронии судьбы именно неспособность американских левых создать собственные долговечные массовые институты заставила их самых талантливых представителей научиться обращаться к широкой аудитории.
Так было в XX веке, ситуация не изменилась и сегодня. В начале 1900-х гг. Джон Рид, позже написавший первую популярную историю большевистской революции на английском и сотрудничавший с радикальными изданиями, начинал свою карьеру в многотиражных журналах вроде Collier’s. В 1930-е – 1950-е певец и актер Поль Робсон, блиставший на Бродвее и в концертных залах по всему миру, регулярно выступал на многочисленных мероприятиях прокоммунистических движений. Бетти Фридан начинала в качестве журналиста новостной службы левой ориентации в годы Второй мировой войны. Спустя 20 лет она сделала себе имя, атакуя бизнес, пропагандировавший «загадку женственности», но уже на страницах массовых женских журналов и в книге, выпущенной крупным нью-йоркским издательством. Майкл Мур начал журналистскую карьеру в 1980-е гг., редактируя небольшие радикальные журналы, а вскоре его обличительные документальные фильмы о индустриальных гигантах и президентских администрациях стали крутить в кинотеатрах-мультиплексах. Все эти культурные продукты понравились многим американцам, которые даже не задумывались о том, чтобы голосовать за левых или вступать в радикальную партию.
Здесь нужно сделать оговорку. Культура и политика – не отдельные сферы. Культурные изменения могут иметь важные политические последствия. Например, пробуждение феминизма в 1960-е – 1970-е гг. запустило процесс, который привел к либерализации законов об абортах на уровне штатов и делу «Роу против Уэйда» (вердикт Верховного суда США 1973 г. о праве женщин самим принимать решение об аборте. – Ред.). Кроме того, было определено новое финансирование дошкольных учреждений, приняты законы против сексуальных домогательств, увеличилось число женщин, претендующих на государственные должности и получающих их. В свою очередь, глубокие изменения в политической сфере могут изменить частное мнение и поведение. Гражданская война покончила с рабством, что позволило – хотя и через болезненно медленные шаги – установить моральный императив: относиться к белым и черным одинаково.
Но радикалы, боровшиеся за политическую власть, обычно отличались от тех, кто пытался изменить общественное мнение через массмедиа. Для большинства лидеров организованных левых культурные проекты были не так важны, как политические; они были подобны глазури на пироге материальной борьбы и оставались сферой деятельности интеллектуалов, художников и представителей богемы.
Однако многие культурные победы американских левых оказались более долговечными и значимыми, чем политические. Процесс культурной трансформации отнюдь не так однозначен, как политические изменения. Но культура, так же как массовые движения и партии, нуждается в строителях. Американские радикалы всегда входили в число самых влиятельных членов первой группы, но в политике оставались на вторых ролях.
Единство без союзов
Сегодня американские левые столкнулись с парадоксом иного рода. Большинство американцев приветствуют ряд изменений, продвижению которых способствовали радикальные активисты. Но многие не знают, по крайней мере после провала движения «Захвати Уолл-стрит», что радикальное движение все еще существует. Политический дискурс отражает эту невидимость. В современной терминологии к «левым» относят всех – от Гарри Рида, центриста и лидера большинства в Сенате, до Ноама Хомского, известного лингвиста и анархиста, яростного критика внешней политики США.
Согласно опросу Gallup 2012 г., почти 40% американцев позитивно относятся к социализму, почти столько же позитивно оценивают деятельность президента Барака Обамы. Однако скорее всего такое совпадение связано с обвинениями консерваторов в том, что президент проводит социалистическую политику, а не с пониманием реальной сути этой идеологии. Это отнюдь не означает, что политик, выступающий за коллективную собственность и управление экономикой, займет высший государственный пост в ближайшее время. Берни Сандерс, независимый сенатор от Вермонта, неоднократно называл себя демократическим социалистом. Но позиции, которые он занимает, скорее подходят либеральному демократу, кроме того, он поддерживает партию Рида.
Левые идеи продолжают набирать сторонников, несмотря на отсутствие единого движения. Рост недовольства экономическим неравенством – самый яркий пример. Богатство редко становилось препятствием для политического успеха в США, по крайней мере когда большинство американцев чувствовали себя относительно защищенными. Победы на выборах Герберта Гувера, Нельсона Рокфеллера и Майкла Блумберга подтверждают этот факт. Тем не менее в 2012 г. Обама был переизбран на второй срок, пообещав защищать интересы и ценности работающего большинства от аморальных планов крупного бизнеса и богатых. В роликах Обамы его оппонента Митта Ромни обвиняли в том, что он получал прибыль от увольнения простых работников.
Так называемое «мягкое классовое сознание» также доказало свою привлекательность на широко освещаемых местных выборах 2013 года. Билл де Блазио одержал уверенную победу на выборах мэра Нью-Йорка, пообещав заняться проблемой неравенства, из-за которого «Большое яблоко» превратилось в «Повесть о двух городах». Избиратели Бостона и Сиэтла проголосовали за новых мэров, поставивших аналогичные задачи. Спустя несколько месяцев книга «Капитал в XXI веке» французского экономиста Тома Пикетти, в которой анализировался рост озабоченности общества проблемой неравенства, обрела невероятную популярность.
Но озабоченность, какой бы широко распространенной она ни была, сама по себе не дает результатов. В «Позолоченный век» (период истории США с 1870-х гг. до конца XIX века. – Ред.) ни огромная популярность работы Генри Джорджа (Пикетти своего времени), ни гнев бастующих рабочих и сочувствие прогрессивных представителей среднего класса не способствовали улучшению жизни простых горожан. Потребовалось мощное движение производственных профсоюзов в 1930-е – 1940-е гг., организованное коммунистами и социалистами, а также некоторыми либеральными демократами, чтобы создать в США ограниченное социальное государство. Такие институты, как профсоюзы и партии, изменили ситуацию.
Из-за упадка и политического бессилия большинства американских профсоюзов сегодня сложно трансформировать массовое недовольство неравенством в стремление к кардинальным изменениям. Проблема заключается не в отсутствии идей. Наоборот, разные эксперты предлагают более прогрессивную налоговую систему, жесткое ограничение корпоративных пожертвований на политические кампании, значительное повышение минимальной зарплаты, способы легализации нелегальных мигрантов и новое определение права вступать в профсоюз как гражданского права (чтобы работодатели не могли наказывать работников за организацию профсоюза). Многие профсоюзные деятели поддерживают такие реформы и прилагают максимум усилий для их лоббирования. Но у профсоюзов и их союзников на левом фланге нет ни средств, ни экономических рычагов, чтобы противодействовать оппонентам в Торговой палате США и состоятельным консервативным политическим донорам.
Слабость профсоюзов имеет значение еще по одной причине: рабочее движение когда-то было ключевым источником политического образования. Мобилизацией рабочего класса в 1930-х гг. руководили люди, изучавшие историю, экономику и организационные технологии в Бруквудском рабочем колледже в Нью-Йорке или в Хайлендерской народной школе в Теннесси. В 1950-е и 1960-е гг. под руководством Уолтера Ройзера (социалиста без партии) Объединенный профсоюз работников автомобильной промышленности реализовал программу подготовки своих представителей на местах по этим и другим предметам. Такая традиция все еще существует в «Работающей Америке» – группе, связанной с крупнейшей федерацией американских профсоюзов АФТ-КПП. Три миллиона членов группы проходят подготовку по экономической проблематике и затем участвуют в избирательных кампаниях политиков, которые поддерживают профсоюзы.
Как отмечает журналист Гарольд Мейерсон, белые мужчины и женщины, состоящие в профсоюзах, больше склонны поддерживать прогрессивные идеи и голосовать за демократов, чем те, кто не участвует в деятельности профсоюзов. Так было и в 2010 г., когда плохое состояние экономики помогло республиканцам получить большинство в Палате представителей. Тогда белые избиратели, не закончившие колледж, но участвовавшие в профсоюзах сами или если в их семье были члены профсоюзов, с большей вероятностью (на 24%) были готовы голосовать за Демократическую партию, чем те, кто не принадлежал к профсоюзам. (Разумеется, большинство афроамериканцев, латиноамериканцев и американцев азиатского происхождения и так поддерживали более либеральную партию.)
Борьба за равенство
Даже если произойдет некоторое возрождение организаций трудящихся, простые американцы по-прежнему будут нуждаться в институтах нового типа, отражающих их экономическое недовольство и предлагающих серьезную альтернативу циничным и оторванным от общества профсоюзам. Впечатляющие успехи ЛГБТ-движения были построены именно на подобной институциональной поддержке. Такие группы, как Федерация равенства, «Свобода жениться» и «Кампания за права человека», собрали значительные средства и создали впечатляющую сеть юристов, чтобы довести свои требования до судов и законодательных собраний штатов. Активисты также выдвинули моральный аргумент, как раньше это делало движение за свободу чернокожих: распространение полного гражданского равенства на меньшинства сделает Соединенные Штаты свободнее и добрее для всех.
В значительной степени благодаря работе этих активистов гомосексуальная идентичность вскоре станет социальным фактом, не вызывающим споров в США. Чтобы оценить, какого прогресса добились ЛГБТ-группы (и как далеко предстоит продвинуться профсоюзам, чтобы их догнать), возьмем примеры Мэри Кей Генри и Рэнди Вайнгартен, руководителей двух крупнейших профсоюзов страны. Генри возглавляет Международный союз работников сферы обслуживания, насчитывающий 2,5 млн членов, а Вайнгартен руководит Американской федерацией учителей, которая представляет 1,5 млн человек. Обе женщины являются открытыми лесбиянками и долгое время боролись за однополые браки и внесение антидискриминационных положений в соглашение с профсоюзом.
Их профсоюзы вызывают наибольшие противоречия в стране. Критики обвиняют организацию Генри в фальсификациях на выборах и избиении работников, отказывающихся вступать в профсоюз. Оппоненты федерации Вайнгартен демонизируют ее за защиту якобы некомпетентных учителей и попытки помешать родителям создавать независимые школы, где не будут действовать профсоюзы. Но даже самые яростные противники этих профсоюзов редко упоминают сексуальную ориентацию их руководителей. Американцы, которым не нравится подобная терпимость на левом фланге, похоже, двигаются вперед или, может быть, назад, к другим, более перспективным в смысле победы задачам.
Источник: globalaffairs.ru.
Рейтинг публикации:
|
