РI продолжает публикацию материалов, посвященных новому, восточному вектору российской политики и взаимоотношениями нашей страны с другими вершинами «Большого Треугольника» - Китаем и Индией. В предлагаемой вниманию читателя статье заведующего кафедрой социальной философии факультета гуманитарных и социальных наук РУДН профессора Петра Гречко вновь поднимается тема специфичности и самобытности китайской культурно-цивилизационной модели, потенциал которой позволил в кратчайшие по историческим меркам сроки совершить «Большой Прыжок» из состояния бедной аграрной страны в состояние стремительно развивающейся сверхдержавы. Не со всеми положениями статьи редакция может согласиться; в частности, мы не видим ничего положительного в перспективе падения «консервативно-охранительных заборов», которое, согласно автору, последует за «прорывом» к нам информационно-комммуникативных технологий Запада. Более того: нам представляется, что и в столь высоко ценимом автором Китае далеко не все пришли бы в восторг от такой перспективы (не случайно же на территории КНР существенно ограничены многие сетевые сервисы, вполне доступные в России). Но, не соглашаясь в чем-то с автором, редакция РI, безусловно, уважает его точку зрения. «Пусть расцветают сто цветов!».
***
«Китайская мечта» по определению образование футуристическое, т. е. направленное в будущее, рассчитанное на штурм вершин грядущего. Его контуры, однако, легко угадываются в том, что делается и уже сделано в стране. Успехи со всех точек зрения впечатляющие. За каких-то тридцать с лишним лет КНР шагнула из «третьего мира» в «мир первый», превратилась из «развивающейся страны» в страну действительно развивающуюся – поразительными темпами в условиях мирового финансово-экономического кризиса. Присмотревшись, можно обнаружить много поучительных и эффективно работающих вещей. Некоторые из них и будут освещены ниже.
В западной исследовательской мысли прочно укоренилось убеждение, что традиционность и современность несовместимы: или вы развиваетесь и тогда исповедуете современность, или же ходите по циклическому кругу бытия и тогда вы до мозга костей традиционалист, во всем у вас торчат уши прошлого. Не думаю, что Китай сильно колеблет это убеждение, но он демонстрирует, что можно дружить с традициями и не быть при этом традиционалистом. Традиции в Поднебесной не мешают строить новую, по-настоящему современную жизнь. Ситуация и в самом деле парадоксальная: голова повернута в прошлое, а руки делают то, что не только отвечает требованиям настоящего, но и устремлено в будущее. Традиция для китайца есть форма интериоризации (внутреннего разделения и принятия) ценностно-нормативной императивности общества. В ней органично сочетаются контроль (со стороны общества) и самоконтроль (со стороны самого индивида). Бросается в глаза, что традиции в Китае усердно поддерживается церемониями – видимо, для большей доступности и наглядности.
Уважение к освященным веками традициям не мешает китайскому руководству принимать жесткие и в этом смысле непопулярные решения. Так, почтенные профессора и доценты должны уходить на пенсию по достижении 60-ти лет. Исключение делается и то ненадолго – на 3-5 лет, только для Doctoral Supervisors – научных руководителей докторантов. Это, безусловно, «гвардейская» статусно-должностная позиция в высшей школе Китая. Можно, конечно, сказать, что на ситуацию давит здесь «молодая» демография, что полезно вообще обновлять кадры и пр. Но нельзя отрицать и того, что это работа, притом творческая, с культурой традиций, традиций, которыми пропитан весь китайский образ жизни.
Тут есть своя диалектика, весьма поучительная и для некитайцев. Имеется в виду сложная взаимосвязь интересов отдельного индивида и интересов дела, которым он вместе с другими, такими же индивидами, занимается. На определенном возрастном этапе эти интересы совпадают – с пользой для дела и общественного развития. Но с какого-то момента – может, шестьдесят, может, больше лет – между указанными интересами возникает напряжение, они начинают противоречить друг другу. Сказывается инерция, а это схемы, шаблоны и стереотипы, многолетнего опыта, притупляется желание выдвигать инициативу, брать на себя «лишнюю», не по годам, ответственность, рисковать, наконец. Исключения - и приятные - разумеются, встречаются, но наивно было бы думать, что с возрастом человек только умнеет. К сожалению, с возрастом многие банально стареют, и ничего тут не поделаешь – по закону энтропии все со временем только расстраивается и изнашивается. Все мы, разумеется, хотим быть гуманистами, и китайцы – тоже. Но совместить гуманизм по отношению к отдельному человеку с интересами дела, найти золотую середину между преемственностью поколений, пожилым возрастом и инновационно-молодыми вызовами времени – найти такой путь совсем не просто. А иногда и невозможно – приходится выбирать. Следуя традициям седой старины, почитая стариков и старость, китайцы искренне стремятся к гармонии и солидарности в вопросе о выходе на пенсию, но стратегически выбирают все-таки дело, успешное, процветающее дело, питающееся творчеством и амбициозным задором молодости, молодых.
Мне уже приходилось писать, опираясь на Э. Гидденса, что плохим является то общество, в котором нет ценностей, за которые можно умереть. Речь идет, по-другому, о сакральных основаниях-смыслах культуры, т. е. о тех ценностях, которые наиболее дороги и идентичностно близки нам. Назвать их можно и глубокой любовью к Родине, и святой обязанностью, и святым делом. «Ничего святого за душой» – это тоже о них, хотя и с другой, отрицательной, стороны. В своей сакральной определенности данные ценности фундаментальнее самой жизни, в действительности на них она и стоит. Стоит и стоит – стоит того, чтобы ее прожить. Как голое существование, человеческая жизнь бессмысленна, ничего не стоит. Сакральность анализируемых оснований чаще всего религиозна, но необходимости, или имманентности в этом состоянии нет. Сакральность вполне может быть и человеческой, гражданской.
Китай в рассматриваемом плане впечатляюще самобытен. Сакральные основания его культуры сродни религиозным, но все же не религиозные – в принятом и привычном понимании этого слова. В самом деле, конфуцианство, буддизм, даосизм в большей мере философско-этические учения, чем религиозные доктрины. Возможно, здесь имеет смысл проводить различие между содержанием-структурой и функцией. И считать функциональное бытие данных учений религиозным, а структурно-содержательное – этическим, рефлексивно-философским. Описываемая ситуация дает нам доброжелательно-толерантное отношение к религиозным ориентациям и убеждениям человека, спокойное принятие их разнообразия. Не видно, в частности, фундаменталистской упертости, миссионерского рвения, навязчивого прозелитизма, фанатично горящих глаз. Действительно, «пусть расцветает сто цветов, пусть соперничает сто школ». Интересны в данной связи и «китайские» наблюдения профессора из Германии К.-Х. Пола (Pohl K.):
«1. Более важным, чем вера в истинность откровений или учений (ортодоксальность), считается правильное отправление людьми практик (ортопраксия).
2. Священно не божественное, а земное…, простое и мирское, как, например, исполнение личных обязательств (в конфуцианстве) или почитание природы (в даосизме/дзен-буддизме)».
Самые популярные термины-идеи в китайском лексиконе сегодня – «гармония», «мягкая сила», «золотая середина» Часто ссылаются также на «золотое правило морали» по Конфуцию: «Не делай человеку того, чего не желаешь себе». Самая репрезентативная здесь именно мягкая сила. «Мягкость» глубоко сидит в китайской культуре. Еще древние мудрецы учили: истинный полководец – не тот, кто одерживает победу на поле боя, а тот, кто ее получает до сражения, без боя. Мягкая сила в сегодняшнем Китае – это дипломатия, культурное «облучение» соседей, институты Конфуция по всему миру, international students, работа на авторитет и через авторитет, другие привлекательные акции и мероприятия. Китай – страна, активно отстаивающая принцип достоинства в международных отношениях.
Образование в Китае… У него тоже традиционная основа, или глубокие исторические корни. Относиться с почтением к образованию и образованным – это в крови китайца. Уместно сослаться здесь на одно из высказываний Конфуция:
«Если вы мыслите в пределах 1 года – сейте зерно, в пределах 10 лет – сажайте дерево, в пределах 100 лет – учите людей».
Замечу попутно, что 100 лет для китайцев – чуть ли не привычный масштаб исторического мышления. В западных терминах это называется «долговременная ориентация на будущее» – long-term orientation. По-современному преданное отношение к образованию особенно выразительно в поколенческом разрезе: дать образование своему ребенку – это для родителей в Китае все, чуть ли не цель и смысл жизни.
Долговременная жизненная стратегия успешно конвертируется в напряженное, но продуманное и надежное планирование. Один конкретный пример. Пекинский университет – неизменно первое место в национальном рейтинге, китайский Гарвард. Планирует свой рост амбициозно и в то же время исторически скромно – в три этапа: первые 20 лет полномасштабной и целенаправленной работы – стать университетом мирового класса; последующие 15 – достичь высшего уровня среди университетов мирового класса; наконец к 2048 году – обрести статус одного из мировых лидеров в науке и образовании. Не исключено, впрочем, что эта неспешность вдохновляется исторической осторожностью Дэн Сяопина:
«ждать своего часа, скрывая наши способности».
Перед нами, что интересно, не персональное (под ту или иную личность), а институциональное планирование. Что до сроков, то они тоже с институциональным запасом и подтверждаются не только китайским, но и мировым опытом. Давно замечено, что переход к новому качеству, выход на новый уровень требует немалого времени. Исследователями даже подсчитано – примерно 50 лет. И связано это не столько с технологиями – они все время «ускоряются», – сколько с ментальностью, ее преобразованием.
Постоянное повышение качества образования и научных исследований – важнейшая из составляющих нынешнего бурного развития Китая. На него работает много разных факторов и сил. Жесткие, но адекватные современности требования предъявляются, в частности, к профессорско-преподавательскому составу высших учебных заведений. Так, получить звание профессора (full professor) или доцента (associate professor) в Китае можно только при наличии зарубежной стажировки – минимум 3-7 месяцев. На экономических специальностях доля «выходцев» из западных, в основном англо-американских, университетов доходит до 90%. Ничего не поделаешь – конкуренция сегодня уже, по сути, глобальная, и в нее, не мешкая, надо встраиваться, входить.
Не так давно, в 1986 году, Жан Бодрийяр назвал Америку (США) единственной по-настоящему современной страной в мире. Интересно сравнить, как в России и Китае относятся к этой штурмующей будущее стране. И здесь, и там не разделяют либеральных американских ценностей, не любят американский образ жизни. Но опять же по-разному. Наши чувства к американцам укорененно подозрительные и, главное, полные – не признаем, отрицаем все американское. И задорно (привет Михаилу Задорнову!) потешаемся над тупостью Дяди Сэма. В отличие от нас китайцы более сдержанны и разборчивы. Справедливо, видимо, полагая, что там, в Америке, немало высоких технологий и лучшее в мире высшее образование, они официально квалифицируют свои отношения с США как «приоритет приоритетов». И многое, надо сказать, от этого имеют. Как не вспомнить здесь Дэн Сяопина:
«Не важно, чёрная кошка или белая кошка, если она может ловить мышей – это хорошая кошка».
Для сравнения: традиционно-консервативный российский дискурс до хорошей кошки так и не доходит – он все выбирает между белым и черным цветом. Что традиционным нашим мышам как раз и нужно.
Без преувеличения можно сказать, что без западной, в основе своей американской технологической (производственной и менеджерской) прививки, китайское чудо не состоялось бы. Диспозиционность – как предрасположенность к изменениям – исторически накопленного культурного потенциала при этом никак не умаляется. Кстати, я убедился, что современная китайская молодежь не понимает приписываемой Китаю мудрости «Не дай вам Бог жить во времена перемен». Наоборот, молодые китайцы перемены ожидают и приветствуют. Альтернатива им ведь одна – историческая спячка. Не тот, не современный Китай, похоже, цитируем. Современный Китай, наращивая качество проводимых реформ, готов к переменам, способен идти на исторические риски. Да и руководство всячески поощряет «предпринимательский дух».
Китайцы понимают бессмысленность и пагубность механического перенесения зарубежного, прежде всего западного, опыта, но при этом так искусно, так тщательно, технологически-филигранно его копируют, что на выходе получаются часто «оригинальные копии». Чем не торжество постмодернистских симулякров – ситуации, когда копии не хуже, а иногда и лучше оригиналов. Уж коли речь зашла о постмодернизме, то надо сказать, что у него в Китае тоже свое лицо – не деконструктивистское, как на Западе, а конструктивистское, имеющее дело с так называемым process thought – «процессуальным мышлением». Это тонкая адаптивная переработка все тех же западных источников – идей Ч.С. Пирса, У. Джемса, А. Бергсона, А.Н. Уайтхеда, Ч. Хартшорна и др.
При таком – оригинальном – копировании накапливается и собственный творческий опыт. Одно из самых ярких тому подтверждений – луноход «Юйту» («Нефритовый заяц»), совершивший посадку на Луне 15 декабря 2013 г. Китай теперь в лидерах «лунной гонки». Вот к чему, в конечном счете, может вести не механическое, но творчески-точное перенесение чужого опыта. Точность, оказывается, может объединяться с тонкостью, что переводит всю ситуацию на новый уровень, оставляющий далеко позади себя голую имитацию, простое подражание.
В преобразующую силу технологических перемен я верю больше, чем в идеологию – либеральную, социалистическую, любую. Уверенность в этой вере придает мне маклюэновское понимание места и роли средств коммуникации (техники и технологии) в развитии общества, выражаемое знаменитой формулой the medium is the message. Послание, которое несет с собой современный медиум в форме информационно-коммуникативных технологий, однозначно говорит о том, что рано или поздно (тут действительно не надо торопиться) все дела в мире будут приведены в соответствие с природой данных технологий. Это не технологический детерминизм, а если все-таки и детерминизм, то мягкий. Я бы точнее назвал это соответствие системной когеренцией: отражение части (в данном случае – средств коммуникации, вообще технологий) на социетальное целое и наоборот – этого целого на каждую из составляющих его частей. Иначе говоря, современные средства коммуникации, шире – технологии как таковые потребуют в перспективе адекватных им ценностных ориентаций. Без этого они не смогут раскрыть весь свой потенциал, продемонстрировать в полной мере свою эффективность. Мне кажется, что такое (в перспективе) соответствие станет главным направлением перехода от глобализирующегося к действительно глобальному миру.
Нет сомнения, что информационно-коммуникационные технологии доберутся рано или поздно и до наших палестин. Как и Берлинская стена, консервативно-охранительные заборы наших традиционалов будут разрушены, падут. Произойдет это, скорее всего, в соответствии с Марксовой логикой прощания с прошлым – весело и свободно. И чтобы не повторять историю, опять же по Марксу, в виде фарса. «Жаль только – жить…». Впрочем, кто знает. Жизнь нередко изворачивается самым неожиданным образом.
