Писатель Анна Федорова — о том, как российские СМИ освещают ситуацию на Украине
Изучая реакцию российских СМИ на украинские события, приходится держаться в рамках. С обеих сторон рамки заданы совершенно неправдоподобными текстами.
У одних три фашиста на майдане, вступившие в гей-брак, ставят под угрозу власть легитимного Януковича. У других весь украинский народ в едином порыве хочет сбросить с себя бремя и цепи, выучить наизусть текст 500-страничного соглашения с ЕС и немедленно евроинтегрироваться, причем навсегда.
Этими позициями — точнее, отступлением от них — и задан довольно узкий «коридор адекватности», в котором люди стараются соблюдать хотя бы минимальную реалистичность и анализировать происходящее на Украине как сложный процесс.
Впрочем, тут нужно сделать еще одну оговорку. Поскольку украинские события — это действительно большой и сложный процесс, в нем при желании можно разглядеть что угодно, найти подтверждение любого тезиса. Все хотят найти живое историческое доказательство своим интеллектуальным моделям и концепциям.
Те, кто считает, что «экономика — это главное», смело называют Украину «страной третьего мира» в плане экономики и говорят: ну конечно, у них и должна случиться революция! Плохо с экономикой — значит, будет революция. Ну конечно. Невидимая рука рынка вооружится «коктейлем Молотова» и пойдет крушить.
Также это здорово видно в высказываниях российских националистов. Константин Крылов прямо заявляет, что «успех майдана» по сравнению с «неуспехом Болотной» связан именно с наличием на Украине «Правого сектора» — хорошо подготовленных, убежденных националистов. «Используя такой мощный инструмент, как массовые волнения и насилие, причем слабонаказуемое, можно добиться очень и очень многого, причем быстро», — пишет Крылов. Тут всё логично: кто всю жизнь отдал идее национализма, тот будет считать национализм фактором успеха везде, от Швеции до Чили.
Куда более интересны размышления о том, что такое Украина. Именно этот «наивный вопрос», по мнению некоторых журналистов, сейчас необходим. В российском общественном сознании распространена идея, что Украина — это просто маленькая и неудачливая Россия, у которой нет нефти и Путина. Или нет?
Вообще, образ Украины в глазах оппозиции получается очень любопытный. Признавая, что Украина во многих отношениях уступает России, они уверены, что Украина превосходит Россию в самом главном — «у них лучше майдан». Там всё «настоящее». Там толпы людей остаются зимними ночами, а не расходятся после третьего крика омоновца. Там дерутся и жгут покрышки, там готовы «умирать за революцию», там захватывают областные администрации и кричат «Героям слава!».
«Понимаете, дело в том, что политики везде такие — циничные, лживые и, при наличии возможностей, вороватые. Но там, где в народе есть политическое благородство, власть, во-первых, можно сменить…» — пишет Иван Давыдов.
Главным героем становится загадочный (кто его знает, когда он останется на площади, а когда плюнет и уйдет домой) народ. Достоверность репортажам придают именно «представители народа», «рядовые участники майдана».
«Тарас из Львова говорит…», «Евгений из Тернополя возражает…»
Народная масса, физически занявшая площади, улицы, здания — объект зачарованного восхищения журналистов.
А лидеров у этого народа, кажется, нет. Абсолютно все репортажи из Киева, которые я читала, сходятся в одном: украинские оппозиционные политики слабы, они боятся принимать решения, они вечно ходят договариваться.
Кличко, Яценюк и Тягнибок бродят туда-сюда, иногда встают на возвышение и произносят какие-то слова, но ничего не делают и никого не вдохновляют. В репортажах это отмечается даже с какой-то мстительной радостью. Классический разворот: «Народ хороший, а политики плохие».
«Майдан начал скандировать фамилию Кличко. Но, пока тот говорил, толпа быстро в нем разочаровалась. Кличко говорил тихо, прерывисто, как будто едва сдерживая слезы, и по-русски», — пишет Илья Азар.
Только Тимошенко сидит в тюрьме, поэтому ей порции критики не достается.
Никто из действующих на майдане политиков не тянет на безусловного героя. И в СМИ воспроизводится вечный истерический цикл: «вдохновиться — разочароваться — найти виновных — сменить кумира или дать шанс старому — и вдохновиться опять». Это похоже на схему романтической влюбленности, и неважно, меняются ли объекты.
Зато отсутствие героев позволяет интерпретировать происходящее как «настоящую демократию». Толпа не может принимать решений. Пока решения не принимаются, длится неопределенность. А у нас есть такой романтический способ смотреть на демократию как на пространство неопределенности. И думать, что чем больше неопределенности — тем больше демократии. То есть демократии больше, когда непонятно, то ли завтра все договорятся, то ли начнется настоящая стрельба, а не светошумовые гранаты.
Это кажется наблюдателям романтичным. Украинские события похожи на политический боевик: захватывающий, со спецэффектами, с неизвестным финалом. Те, кто приезжает на майдан, тут же поддаются этой романтике и ведут репортажи с жуткими и трогательными деталями, стремясь передать ощущение, атмосферу. Всем хочется драйва. Все хотят чувствовать Украину — отсюда столько эмоциональной лексики в статьях. Мало кто хочет ее понимать. Все хотят смотреть кино.
Как будто это кино про другую планету, а не про соседнюю страну.
Как будто украинские события не повлияют на Россию. Так или иначе.
Анна Федорова
Известия
