|
Когда впервые мы попытались обозначить поле феминистской политической экономики, в конце 2007 г., США и Европа были потрясены экономическим кризисом. Китай и Индия начали завоевывать известность посредством принятия решений в мировой экономике, и, казалось, по всему миру активисты реформ свободного рынка и либерализованного финансового капитала начали сдавать позиции. Шесть лет спустя, после банковских реформ и стремительного взлета и жестких мер на местах, связанных с Европой, 'кризис' (как многие ученые северных стран его определяют), кажется меньше разрушительной мерой, чем возможностью для углубления неолиберальных политических и экономических отношений. Разговор о феминистской политической экономики на данный момент остается решающим, так как гендерные вопросы в центре международной политической экономики все еще не рассматриваются. Например, несоизмеримую роль отводят тому, что уже известно: что женщины-афроамериканки и латиноамериканки в США в большом количестве представлены как объекты кредитования с высоким риском (National Council of Negro Woman, 2009); что проблема восстановления права собственности будет иметь огромное воздействие на женщин, разрывающих свои отношения (Nettledon и др., 1999); что изменения в структуре потребления, вероятно, были внесены женщинами, что работают как дома, так и вне его (Moser, 1993); что диспропорции в производстве оказали влияние на безработицу. Этнографические счета в торговом зале давно раскрывают свою гендерную и расистскую природу (McDowelland Court, 1994), а исследователи много раз изучали явно главные расовые маскулинные признаки, очевидно доминирующие в торжестве глобального капитализма (Beneria 1999): пока разговоры о расовых мужских сообществах в международной политической экономии все еще редки.
Второй фактор, мотивирующий нас рассмотреть, что феминистское движение и литература могли бы добавить к настоящим дебатам в международной политической экономики, - это изучение того, что этот капиталистический кризис – хотя и является глубоким и ужасающим – на самом деле ни то, ни другое. Мужчины и женщины переживали проблемы с каждодневными трудностями, и феминисты проанализировали экономические кризисы и выступали по их поводу целые десятилетия: гендерные эффекты долгового кризиса 1980-х (Senand Grown, 1987), восточноазиатского кризиса (Truong, 1999), и аргентинского кризиса (RIGC, 2003) помимо прочих. Вместе с нынешним кризисом не стоит забывать про историю всех трудностей и исследований на юге. Потребление же на севере (которое стимулируется накоплением долгов) изменило экономики развивающихся стран, где международное разделение труда нового плана произошло наряду с растущей активностью женщин-рабочих и укреплением гендерного разделения труда. «Care chains» (досл. «система (сеть) ухода (заботы)») растет, так как рабочие мигранты способны обеспечить экономику северных стран посредством «care work» (досл. «работой по уходу») (Raijman, Schammah-Gesser, Kemp, 2003).
В то же время данные способы обмена углубляют классовые различия посредством создания новых метрополий в южных странах, которые привлекают мигрантов в неслыханных масштабах. Принятие во внимание таких исторических связей и соотношения сил (на рынке) дает нам возможность рассмотреть альтернативную перспективу. С этой точки зрения можно рассмотреть настоящий кризис, поэтому мы должны соединить системы производства, обмена, потребления и общественного воспроизводства воедино в их особом, феминистском свете.
Феминистская деятельность в международной политической экономике крайне разнообразна, но можно выделить три важных аспекта. Во-первых, феминисты часто ссылаются на гендерные режимы капиталистического производства и потребления, которые освещают меняющиеся отношения между государствами и мировой экономикой; процессы всемирного накопления капитала и инвестирования; природу общественного воспроизводства; отношения между материальным и понятийным производством и потом товаров, услуг и информации; гендерную структуру потребления; и меняющиеся отношения между местными сообществами и состояниями и глобализированными рынками. Второй аспект – это гендерные системы обмена, которые позволяют проанализировать гендерное международное разделение труда; природу обмена, будь то «система ухода» или привлечение денег в рамках внутренней и внешней сфер экономики; и цели денежного курса по обработке, стимулированию и преобразованию гендерных отношений. Наконец, в-третьих, гендерная борьба часто принимается за эмансипацию и равенство, это ведет к изучению противоречий капитализма и эпохе после Холодной войны; анализу классовых, расовых и гендерных отношений, лежащих в основе некоторых стратегий расширения прав и возможностей женщин или критических теорий таких явлений, как эмансипация, равенство и преобразование; и места гендера в нынешних критических отзывах о МПЭ (международной политической экономике).
Пока вопросы производства/потребления, обмена и устойчивости обосновывают потребность в образовании по теме феминистской политической экономике, здесь мы обозначаем три области для анализа –управление, общественное воспроизводство и работа, различие полов и их отношения – где альтернативные феминистские перспективы в МПЭ очевидны в том, что мы хотим осветить теоретически. Наша цель – подчеркнуть как связность, так и разделение относительно прошлых споров, и предложить, как можно способствовать содействовать феминистскому ответу на настоящий кризис капитализма.
Гендер и управление
Разногласия во мнениях относительно термина управление стали причиной споров как в северных странах, так и в южных.[ii] Вместе с изменениями в регулировании капиталистических отношений и формировании социальной политики феминистское мышление сфокусировано на изменении отношений между государствами, рынками, гражданским обществом и неправительственными организациями. В то время как ранние вмешательства определили гендерную мобилизацию вне государства и международных институтов (Meyerand Prügl, 1999), также всплыла большая часть литературы на предмет гендерных тенденций, попытка которой состояла в раскрытии процессов, через которые составляется социальная политика и преобразовывается посредством институтов.[iii]
Центрально-государственная сущность анализа управления также была поставлена под сомнение. В то время как Ширин Рэи и Георгина Вэйлен спорили о том, что всемирное управление должно стать сосредоточением нашего исследования, т.к. мы «должны историзировать современную ситуацию, так как государство было перестроено посредством глобализации/неолиберализма» (2008 b, 7), другие специалисты стали сомневаться в государственно-центричном исследовании власти с точки зрения местных политических пространств. Важно то, что кто-то изучил, как аналогичные верховные власти работают в рамках государства как схожие легальные и тюремные системы, и как форма правления и власть общин взаимно накладываются друг на друга, чтобы воспроизвести структуру власти и гнета через эффектную практику наказания и изгнания, в контексте углубляющегося экономического и социального кризиса (Baxi, Rai, Ali, 2006). В то время как все эти подходы различаются в своем главном пункте и выводах, все признают многостороннюю и сложную сущность структур и понятий управления. В этом свете, существует много работ по изучению многослойной структуры режимов управления, включающих, среди прочего, государства, организации международной помощи, религиозных деятелей и местные сообщества. Феминисты своей деятельностью привели к созданию политико-экономических альтернатив в настоящем порядке и, следовательно, должны справиться с обоими параметрами власти так же, как и с различными видами управления.
Общественное воспроизводство и труд
Обсуждение управления, изложенное вкратце выше, основывается на ключевых феминистских спорах о публичности и приватности, которые пролили свет на исключение общественного воспроизводства из того, что понимается под трудом. Несмотря на некоторые различие в акцентах в феминистских исследованиях, общественное воспроизводство имеет три ключевых компонента: во-первых, биологическое воспроизводство или производство будущих рабочих, а также обеспечение половых и эмоциональных услуг (как те, что призваны сохранить семейные и интимные отношения); во-вторых, неоплаченное производство как товаров, так и услуг на дому, в том числе услуги заботы, также как социальное обеспечение (под которым мы подразумеваем волонтерскую деятельность, направленную на нужды общества); и, в-третьих, воспроизводство культуры и идеологии, которое стабилизирует основные социальные отношения.[iv] Эти компоненты институционализированы посредством гендерного разделения труда, рассуждений и организации повседневной жизни (Laslett and Brenner, 1989). В то время как семья рассматривается как важнейший институт, привлеченный в процесс общественного воспроизводства, современное феминистское образование развивает концепцию «care diamond» (досл. уход за бриллиантами), чтобы изучить изменения в обеспечении работой между рынками, государством, обществом и семьей (Razavi 2007, 20).
Несмотря на свою важность в повседневной жизни, общественное воспроизводство редко включается в аналитические исследования, проводимые политическими экономистами (будь то доминанта или критическая позиция), а также оно обычно не просчитывается для данных национальной статистики. Тем не менее, значительность (концептуальная, методологическая и политическая) того, что ряд исследователей определяют как «восхитительное переплетение производства и воспроизводства», что характеризует жизнь человека (Bhavnani, Foran, Kurian 2003, 8) долгое время признавали феминисты (Waring, 1988). В частности, они организовали мощную критику неолиберализма 1980-х гг. по той причине, что он вынудил женщин стать оплачиваемой рабочей силой, в то время как их ответственность в деятельности по «уходу» все увеличивалась (Elson, 1998). Тем не менее, последовал менее объединенный ответ феминистов на последующие формулировки капитализма. Так как государства и международные финансовые организации временно отвернулись от ужасающих вариаций неолиберализма, навязанного с помощью некоторых условностей, по направлению к поствашингтонскому консенсусу по теме институционального упрочения, достойного управления, включения социально безопасных сетей, экономисты феминистской политики ответили разносторонне. Пока одни радовались изменениям, работая с инструментами для развития, потому что сейчас гендер воспринимается куда более серьезно, чем раньше (Tinker, 2006), другие спорили, что проекты против бедности, связанные с данной новой политической фазой, увеличили нагрузку социального воспроизводства на женщин с помощью институционализации их ролей – заниженных вследствие кризиса – в гарантировании защиты общества и семьи (Truong, 1999; Rai, 2002; Lind, 2005). Это поднимает ключевые вопросы о степени, в которой новые программы касаемо бедности, которые характеризуют «всеобщий неолиберализм», полагаются на «женский альтруизм в государственной службе» (Molyneux 2006, 437) и как они могут переходить в контекст кризиса. Проблема труда – оплачиваемого и неоплачиваемого, формального и неформального – остается центральной в дебатах феминистов МПЭ и обещание оплачиваемого труда и включение рынка как пути к упрочению прав и возможностей женщин все еще критично изучается.
Личная жизнь и домохозяйство
Вновь возникший интерес в политике у семей явился частично ответом на приватизацию и индивидуализацию ухода, который увеличил надзор за воспитанием во многих странах, экономический пересмотр ухода за детьми привел к идее об инвестируемом ребенке (Prentice, 2009) и о том, что на ответственность некоторых родителей стоит оказывать штрафные, даже уголовные меры. В общем, Комиссия ООН по статусу женщины в 2009 г. обратила внимание на вопрос равного разделения ответственности между мужчиной и женщиной, особенно в контексте ухода за детьми и ВИЧ/СПИД, в дальнейшем подтверждается, что фамилиализм (от англ. family – семья – прим. ред.) переживает стадию возрождения как модель защитной меры (Bedford, 2010). Напротив, нужда кардинально исследовать связи между политической экономией и сближением против дискриминации сексуальных меньшинств была впервые отмечена около 20 лет назад (Jacqui Alexander, 1994), который выделил гетеронаправленную природу феминистской политической экономики как препятствие к сравнительному изучению гендера и структурных преобразований. Другие специалисты ратовали за использование терминологии (Sasha Roseneil, 2004), т.е. «избегать создания видимости ухода», или перемещения гетеронаправленной парадигмы в сторону обеспечения ухода. Роузнейл обращает внимание на то, что дружелюбие может предложить феминистам, ратующим за заботу; другие изучили то, как члены сообществ объединяются вместе, намеренные ухаживать друг за другом, как сексуальные отношения могут быть рассмотрены как форма заботы (Cooper, 2007), как единение сообществ и родственные связи могут быть пересмотрены вне расовой теории семьи (Safa, 1999), и как стандартные идеалы семьи изменяются под деятельностью государств, пытающихся увеличить участие женщин в рабочей деятельности или создать законные повинности в пользу неженатых пар. Эти споры о том, что мы хотим видеть моделью заботы в феминизме, всегда имели место, но на данный момент они особенно актуальны, так как растущий интерес оказан семейным льготам некоторыми национальными и транснациональными агентствами, ссылающимися на проблему рождаемости.
Изменения в переходе от перспектив сексуальных меньшинств к гетеронаправленному формированию экономики и политического поля деятельности увеличиваются, помимо того, что необходимо различать воспроизводство по половой принадлежности. Растущее количество феминистской деятельности по половому разделению и МПЭ обозначило и исследовало переплетение рынка и полов, и комплексных связей между изменениями в понятиях капитализма и личной жизни.[v] Многие страны подтвердили развивающуюся маркетизацию сексуальных возможностей, например, через коммерческое рассмотрение дела сексуальных меньшинств, или недавно легализованные возможности «приобретения» сексуальных отношений, в то время как по другим причинам развился государственный и надгосударственный контроль ранка половой сферы (Ho, 2009). Выделив недавнюю работу о меркантилизации технологии воспроизводства и стволовых клеток (Ikemoto, 2009), и огромную прибыль от индустрии сексуальных отношений, можно сказать, что классические споры о роли гетеронаправенности в капитализме (Butler, 1997; Fraser, 1997) далеки от разрешения.[vi] Нам срочно нужно «рассмотреть возможности того, что современные формулировки глобального капитализма разогревают сексуальную и гендерную политику так же, как новые сексуальные нормы и предписания, которые зафиксированы в неолиберальном мировом порядке» (Bedford, Jakobsen 2009, 9). Схожим образом, так как сексуальные меньшинства, согласно терминологии Джасбир Пуар, «вторглись в нашу жизнь» (2007) посредством признания прав брака, родительских прав и т.д., другие расовые, гендерные и сексуальные сообщества обречены на смерть, или кажутся ненужными. Сложные связи и разрыв между этими процессами только выделяются, и еще столько нужно изучить об активизации феминистского империалистического ответа – то, что отвергает торжество рынка в доктрине свободной воли, эротофобию некоторых левых движений (Binnie, 2009), милитаризированный филантропизм некоторых международных гендерных активистов и гетеронаправленность феминистской политической экономики.
Заключение
Феминистская политическая экономика предлагает особый путь понимания связей между микро- и макротрендами, институциональными формами и проблемными территориями. Все эти факторы полезны для нас, т.к. мы размышляем, почему гендерные режимы все еще существуют, а не сокращаются в условиях нынешнего экономического кризиса. В частности, мы отмечаем, что изучение феминизма обычно включает подробный анализ, что исключает якобы существующее разделение пополам эмпирики и теоретических трудов, что обычно отмечается, и это более вредно, чем различие между теорией с ее всеобщим охватом и эмпирическим исследованием только лишь с местными значениями. Феминистская МПЭ долгое время позиционируется как критическая, теоретически разнообразная и методологически радикальная теория и исследование, и это является ключом к пониманию наиболее важных ее аналитических выводов.
Ссылки:
Это довольно сжатая выдержка из «Bedford, Kate and Shirin Rai. 2010. Феминистская международная политическая экономика. Раздел 36.1: 1-18»
[ii] Для феминистских исследований дебатов по управлению см. Nussbaum и др. 2003; Rai и Waylen (2008), и Waylen (2008).
[iii]См. Hafner-Burton и Pollack (2002), Rai (2003), True (2003).
[iv]См. Elson (1998), Bakker (2007), и Hoskyns и Rai (2007).
[v] Например, Wilson (2005), и Padilla и др. (2007).
[vi] Этот спор между Judith Butler и Nancy Fraser на страницах Social Text, касался степени, в которой политика меньшинств возражает капитализму, желательных отношений между сексуальными активистами и левыми силами, и лучшего способа понять связь между экономической сферой и нормативной гетеросексуальностью.
Источник: geopolitica.ru.
Рейтинг публикации:
|
