Свобода – первая из ценностей гуманизма, либерализма, демократии. Из тезиса о том, что человеку от рождения присуща некая неотъемлемая свобода вытекает идея о наличии у человека неких прав. Интуитивно это достаточно хорошо понятно: чтобы как-то реализовать свободу, человеку нужна определенная степень автономности в действиях, в принятии им решений. Создать и защитить такую автономную сферу, обеспечивающую определенную свободу действий, призваны задекларированные права человека. На идеях о правах человека и его свободе основано современное светское правосознание в т.н. «свободных странах». В свою очередь, характер правосознания оказывает влияние на идеологию, политику и процесс законотворчества. А также – на соблюдение гражданами уже сотворенных законов. Поэтому весьма важным представляется понимать смысл, вклыдываемый в слово «свобода».
Та свобода человека, которая утверждается в Конституции России и многих других стран – это свобода в ее либеральном, гуманистическом понимании. Гуманизм – это философское течение, возникшее в Европе в эпоху Возрождения и Реформации. Довольно привычным изложением истории его появления является примерно такой вариант: феодальный авторитаризм и церковный консерватизм, царившие в зловонных, кишаших грызунами европейских средневековых городах, и формировавшие депрессивное самосознание их обитателей, мешали активно действовать и развиваться предприимчивым, умным и целеустремленным городским буржуа, эволюционно развившимся из простых ремесленников, мастеровых, торговцев.
К этой лубочной картинке нужно добавить, что средневековый порядок мешал активно действовать не только мелкой буржуазии. Определенное стеснение чувствовали также ростовщики и банкиры: Католическая Церковь и монарх в отношениях с ними проявляли себя заносчивыми и высокомерными партнерами. Эти два проблемных заемщика настойчиво муссировали тему «как можно столько зарабатывать ничего не производя». Монополизм Церкви и монарха в ряде сфер деятельности, а также костность и консерватизм этих старинных общественных интститутов препятствовали росту финансовых показателей (объем финансово-кредитных операций тогда не превышал реального товарооборота) и выводу на рынок новых “финансовых продуктов”. Об этом не написано в трудах Жана Жака Руссо и Джона Локка, но мысль о том, что бурное развитие общественно-политических тенденций должно иметь серьезную экономическую основу, вряд ли можно отвергнуть.
Правозащитники и сегодня ассоциируют личную свободу с прогрессом и просвещением, а ограничение свобод и прав – со скатыванием в мрачное средневековье, где правит бал инквизиция и всех прогрессистов, решившихся поднять голову и молвить истину, сжигают на костре. Вполне естественно, что для защитников либеральных ценностей, гуманистов и разнообразных правозащитников аксиомой является мысль о наличии в правах человека, в свободе, которую эти права защищают, глубокой нравственной основы.
Отчасти, это верно.
Но проследить связь между нравственностью, которую гуманизм считает основой прав человека, и законом, который призван эти права защищать – непросто. В соответствии с либеральным пониманием права любой закон – это конструкция, человеческое изобретение, созданное для решения обществом задач, которые оно само себе определяет. Любые изменения правовых конструкций становятся допустимы при условии, что они приняты обществом (процесс законотворчества благодаря этому даже считается одним из высоких проявлений интеллектуальной деятельности человека – при написании хорошего закона нужно учесть множество противоречащих друг другу моментов).
Таким образом, общество через тщательно прописанные процедуры может вводить новые правовые нормы (по сути – любые).
Это означает следующее.
С одной стороны, право по своей природе несет в себе нравственную компоненту, некую нравственную постоянную. Усомниться в этом, с точки зрения гуманистов, – значит проявлять темноту своего ума или политическую ангажированность. Эта нравственная основа права не несет в себе никакого идеологического или религиозного наполнения – ведь либерализм против преобладания любой религии и идеологии.
С другой стороны, правовая конструкция может быть полностью изменена через систему законотворчесих процедур, вплоть до полной замены одной правовой системы на другую.
С третьей стороны, законы, которые уже действуют, становятся легитимными исключительно потому, что когда-то были приняты и до сих пор не отменены, т.е. просто в силу своего существования. Сегодняшние правозащитники обычно начинают свою деятельность с требования к власти начать соблюдать уже существующие законы, какими бы они не были.
Как все это может сочетаться? В чем суть этой неуловимой нравственной составляющей права? Это важный вопрос. Потому что ответ на него напрашивается только один: суть гуманистичекого учения о правах и свободах человека – в защите своеволия.
По мере развития либеральных идей высокие принципы естественных прав человека превратились в агрессивную защиту личного права каждого индивида творить все, что ему придет в голову (до тех пор, пока оно явным, физическим образом не вредит иным индивидуумам, т.е. при убийстве, краже, изнасиловании и т.д.). А также – в требовании от государства определенного материального уровня существования или механизмов достижения такого уровня. Последнее нужно для того, чтобы свободный индивид, творя все, что заблагорассудится, мог бы не беспокоиться о том, что останется голодным.
Такая подмена понятий стала возможной именно в Европе и именно в период Возрождения и Реформации. Важно, что это была подмена смысла уже существовавших идей, а не изобретение принципиально новых ценностей (сколько бы трактатов не написали философы-гуманисты).
Идея прав человека не возникла на пустом месте. Мыслители, которые на исходе Средневековья создавали идейный фундамент гуманизма/либерализма, родились и выросли в христианских европейских государствах. И были верующими католиками. Но в их глазах Католическая Церковь уже значительно дискредитировала себя и не являлась духовно-нравственным авторитетом (да, с ней это случилось уже тогда). Т.е. уже не годилась на роль пастыря, хранителя веры и защитника духовности и нравственности. Наметилось различие, ставшее основой процесса Реформации: церковь – это одно, а нравственность – это другое. Реформация разорвала связь между запятнавшей себя многочисленными беззакониями Католической Церковью и библейским учением, значимость которого не была еще подвергнута сомнению. Лютер и Кальвин заявили, что церковь и духовенство не являются посредником между человеком и Богом, религиозно обосновав этим отделение Католической церкви от библейского учения. Но церкви всегда являлись еще и местом сбора людей, т.е. центром общины. Поэтому отделение церкви от веры способствовало освобождению верующих от общинных связей. Возникли «свободные индивидуумы».
По какой-то причине реформаторы Церкви не учли того, что Иисус Христос не только проповедовал христианство, но также и основал Единую, Святую, Соборную и Апостольскую Церковь (собрание верующих во Христа). Воплощение данных Иисусом и записанных апостолами заветов без помощи созданной им Церкви приводит к разрушению основ веры (почему так – это предмет отдельного разговора, но вера во Христа подразумевает следование оставленному им «формату» веры). Верующий, который отворачивается от Церкви, по какой бы причине от не сделал этого, начинает процесс разрушения своей веры. Реформация, вслед за инициированным в 1054г Папским Престолом расколом с Восточной Церковью, стала шагом в сторону, противоположную единению верующих и соборности веры. И вне Церкви Новозаветное учение довольно скоро стало просто текстом, который поддавался самостоятельному толкованию и корректуре т.к. не был никем защищен. Произвольное толкование уже не считалось грехом (ересью), никого уже не жгли за это на костре и т.д.
Для сознания «свободных индивидуумов» из библейского учения пригодились только самые очевидные, прикладные тезисы, которые стали светской версией религиозной этики – гуманизмом. Ведь отказаться, к примеру, от идеи о необходимости смирения и негожести судить поступки других гораздо легче, чем от идеи о том, что убивать и грабить – недопустимо. Последнее просто напросто небезопасно и может выйти боком в самой кратковременной перспективе.
Т.е. нравственной основой гуманистической этики было христианство. Гуманистическая теория прав и свобод человека основана (хоть это и неявно) на библейском учении о человеке как образе и подобии Божием, т.е. о существе, свободном по своей природе. Бог свободен, а человек подобен ему, отсюда и присущая человеку свобода. В этом заключен христианский взгляд на происхождение нравственного закона в человеке. «Царствие Божие внутрь вас есть (Лк. 17, 21)». Нравственный закон в этом контексте оказывается одним из выражений богоподобных дарований, которыми человек наделен от рождения: «Совесть – голос Божий».
А вот откуда берется нравственная основа в самостоятельно сконструированном людьми, в отрыве от Бога, светском праве праве – это вопрос без ответа.
Признавая сегодня ценность гуманистических идей о свободах и правах, в том числе – о свободе вероисповедания, массовое сознание (особенно – европейское) оказывается очень неблагодарным к той религии, ценности которой, пусть и значительно исковерканные, легли в основу теории о правах человека.
И все же свобода в Новозаветном учении и свобода, о которой речь идет в различных манифестах и документах времен Возрождения-Реформации (и в более поздних, вплоть до современных конституций «свободных» государств) – это совсем разные вещи.
Библия подразумевает, в первую очередь, свободу воли. Бог создал душу каждого человека свободною и самовластною, и она вольна поступать как хочет – хорошо или худо. От свободного волеизъявления в конечном счете зависят спасение или гибель, путь ко Христу или путь от Христа. «Все мне позволительно, но не все полезно», — говорит Новый Завет устами апостола Павла. «Позволительно все, что не нарушает свободы другого», — утверждает либерализм.
Права нужны христианину прежде всего для того, чтобы, обладая ими, он мог наилучшим образом осуществить свое высокое призвание к “подобию Божию”, исполнить свой долг перед Богом и Церковью, перед другими людьми, семьей, государством, народом и иными человеческими сообществами.
Без права никакое человеческое сообщество существовать не может, но право содержит в себе только некоторый минимум нравственных норм, обязательных для всех членов общества. Задача светского закона – не в том, чтобы создать в мире общество всеобщего благоденствия или Царствие Божие на земле, а в том, чтобы мир не превратился в ад.
Присущая человеческой природе свобода воли, практически, никогда не может до конца «вместиться» ни в какую социальную среду. Она всегда способна к поступкам, которые будут выходить за границы нормального и законного в любом обществе. Начало движения по пути преступления таких границ – это принятие на веру пропаганды наличия у человека, у себя, многочисленных прав в сочетании с тем, что об обязанностях при этом не говорится почти ничего (зато упоминаютя разнообразные обязанности других людей и государства).
Права на веру, на жизнь, на семью являются защитой сокровенных оснований человеческой свободы от произвола сил, которые увлекают человека в сторону преступления основных духовных законов. Эти внутренние права дополняются и гарантируются другими, внешними – например, правами на свободу передвижения, получение знаний, создание имущества, обладание им и его передачу. Для защиты этих очевидных прав и нужны светские юридические законы. Но придумать законы на все случаи жизни невозможно. За буквой закона стоит его дух. Суд существует потому, что есть необходимость сопоставлять степень нарушения буквы закона и его духа. Прописать в законе все возможные варианты развития событий невозможно, и такие попытки скорее приведут к абсурду. Нам хорошо рассказывают об этом многие источники из мира развитого свободного правосудия и высокой правовой культуры. Например, забавные инструкции иностранного образца, предостерегающие гладить домашних зверей утюгом и стирать их в стиральной машине; а еще – драматические фильмы об американских юристах. Каких только уловок и хитростей не придумывают они, защищая в суде своих виновных клиентов. А затем, сидя за стойкой бара, стараются внутренне примириться с тем, что поступили строго по закону.
Те или иные права личности, политические формы, общественные отношения или юридические нормы сами по себе – лишь инструменты, которые могут быть использованы как для того, чтобы вершить добро, так и для того чтобы творить зло и беззаконие. Они приобретают значительность только при их религиозно-культурном и духовно-нравственном содержании.
Но взамен описанного выше понимания сути прав человека законы многих стран сегодня предлагают людям идеи классического либерализма, секулярной свободы:
- равенство всех перед законом,
- равенство мужчин и женщин,
- свобода совести,
- свобода слова и печати,
- свобода наук и искусств,
- неприкосновенность переписки
и многие другие (хорошо известные).
Рассмотрение общественных проблем в «свободном» обществе ведется в полном отрыве от этических ценностей, от моральных норм и ограничений. С либерально-гуманистических позиций рассматривать окружающий мир предполагается не основываясь на идеологических, религиозных или этических идеях, а непредубежденно – насколько это по-человечески возможно – на основе научных данных и накопленных знаний. Знаниями обладают ученые, эксперты. Поэтому в широком смысле управление на основании экспертных данных встречает проблему ограниченности понимания любого явления. Наука в любой момент времени знает только то, что открыто на данный момент, а значит любое принятое решение может быть далеко не лучшим. Технократия, представление общества моделью системы без этики и идеологии, где власть принадлежит экспертам, означает что принимать решение будут какие-то конкретные эксперты, т.е. часть знаний, необходимых для принятия решений, может вообще оказаться не принятой во внимание. Обещание «свободы от идеологии» – это ширма, позволящее показать одни знания и спрятать другие, при том что и те и другие – «экспертные данные». Мнимый отказ от этики и идеологии при «непредвзятом» рассмотрении тех или иных явлений ведет к тому, что свобода слова становится свободой дезинформации, защита меньшинства – ущемлением большинства, свобода совести – бессовестностью. Принятие того или иного аргумента становится вопросом лоббирования, т.е. в конечном счете принимается та позиция, для поддержки которой было потрачено больше ресурсов. Таким образом, государственный строй, использующий технократический подход к управлению, при котором проблемы изучаются «непредвзято», без учета этики, идеологии и морали (т.е. с либеральных позиций), стоит на страже интересов тех, у кого больше ресурсов для лоббирования своих интересов.
Это означает, что либерализм защищает богатых собственников. Основой гражданского общества является частная собственность. Больше собственности – больше защиты т.к. больше возможности влиять на принятие законов. Гражданское общество основано на конфронтации имеющих власть крупных собственников с неимущими. Вот слова Джона Локка, одного из самых влиятельных мыслителей Просвещения и теоретика либерлизма: “главная и основная цель, ради которой люди объединяются в республики и подчиняются правительствам – сохранение их собственности”. Для условно богатых людей это означает защиту всей их собственности. Для относительно бедных это означает, что государство защищает только их жизнь, потому что иной собственности у них почти нет. При этом задача роста благосостояния условно бедных граждан не входит в задачи гражданского общества, потому что одним из основных вариантов роста их благостояния является перераспределение существующей собственности, но как раз от этого либеральный технократический порядок призван защищать крупных собственников. Безусловно, это весьма общее рассуждение. Тем не менее, толпы митингующих за свободу и демократию в разных уголках земного шара обычно предполагают, что борются за разнообразные дополнительные права с конечной целью роста своего материального благополучия, что вовсе не так.
Эти нестыковки в либеральной повестке были обнаружены уже очень давно.
К.П.Победоносцев, говоря о демократии и сопут¬ствующих ей «учреждениях» и «механизмах», подчеркивал: «…никогда, кажется, отец лжи не изобретал такого сплетения лжей всякого рода, как в наше смутное время, когда столько слышит¬ся отовсюду лживых речей о правде. По мере того как услож¬няются формы быта общественного, возникают новые лживые отношения и целые учреждения, насквозь пропитанные ложью».
Кстати, в ранней молодости К.П.Победоносцев был сторонником либеральных идей.
Как и А.С.Пушкин. Известен его разговор с Николаем I в 1826 г. в Чудовом монастыре.
«Молодость – это горячка, безумие, – говорил Пушкин Царю. – Она ведет к великой глупости, а то и к большой вине. Вы знаете, что я считался революционером, конспиратором, врагом самодержавия. Таков я и был в действительности…. История Греции и Рима создала в моем сознании величественный образ республиканской формы правления, украшенной ореолом великих мудрецов, философов, законодателей, героев; я был убежден, что эта форма правления — наилучшая. Философия XVIII века, ставившая себе единственной целью свободу человеческой личности и к этой цели стремившаяся всею силою отрицания прежних социальных и политических законов,всею силою издевательства над тем, что одобрялось из века в век и почиталось из поколения в поколение, — эта философия энциклопедистов, принесшая миру так много хорошего, но несравненно больше дурного, немало повредила и мне. Крайние теории абсолютной свободы, не признающей над собою ничего ни на земле, ни на небе; индивидуализм, не считавшийся с устоями, традициями, обычаями, с семьей, народом и государством; отрицание всякой веры в загробную жизнь души, всяких религиозных обрядов и догматов, — все это наполнило мою голову каким-то сияющим и соблазнительным хаосом снов, миражей, идеалов, среди которых мой разум терялся и порождал во мне глупые намерения”…Мне казалось, что подчинение закону есть унижение, всякая власть – насилие, Царь – угнетатель и что похвально покушаться на него словом и делом. Я не помнил себя от радости, когда мне запретили въезд в столицы и окружили надзором. Я воображал, что стал великим и до чёртиков напугал правительство. Но всему своя пора. Всё ребяческое слетело. И когда я осмотрелся кругом – я понял, что казавшееся доныне правдой было ложью, что любил – заблуждением, а цели – грозили падением, позором! Я понял, что свобода, не ограниченная Божеским законом, о которой краснобайствуют молокососы или сумасшедшие, гибельна для личности и общества…»
Есть четко выраженное мнение о либеральных свободах и у Ф.М.Достоевского. В молодости Достоевский входил в либеральный кружок “петрашевцев”, которые решительно осуждали самодержавие. Свой идеал они видели в республиканском образце политического устройства России. Петрашевский создал “Проект об освобождении крестьян”, предлагая прямое, безвозмездное и безусловное освобождение их с наделом земли, который они обрабатывали. Позднее петрашевцы пришли и к выводу о назревшей необходимости революции, движущей силой которой должны были стать крестьяне и горнозаводские рабочие Урала. Петрашевцы (и Достоевский в их числе) были осуждены в 1849 г.
Позднее, в 1868 году, в романе «Идиот» один из героев произведения выразил свое мнение о либералах.
«Русский либерализм не есть нападение на существующие порядки вещей, а есть нападение на самую сущность наших вещей, на самые вещи, а не на один только порядок, не на русские порядки, а на самую Россию. Либерал дошел до того, что отрицает самую Россию, то есть ненавидит и бьет свою мать. Каждый несчастный и неудачный русский факт возбуждает в нем смех и чуть не восторг. Он ненавидит народные обычаи, русскую историю, всё».
Почему эти люди меняли мнение? Либерализм – это увлечение. Либеральные идеи витают в воздухе. Воздух свободы. Wind of change. Они хорошо популяризируются и распространяются. Легко «вдыхаются», красиво звучат. Как в 19 веке, так и сейчас разговоры на эти темы очень хорошо подходят для обсуждения в светском обществе, за столом, в непринужденной обстановке; отвлекаясь на смену блюд, не углубляясь излишне в детали и не имея необходимости аргументированно отстаивать свое мнение. Формат изложения и способ распространения гуманистических и либеральных идей всегда был «короткий». Журналы и газеты, встречи и агитация, позднее – посты, и перепосты, ну и, конечно же, апофеоз – твиты. Важное значение приобретает частота упоминаний ключевых тезисов и количество единомышленников. Каждое новое событие, информационный повод, требует обсуждения и расстановки в нем акцентов, доказывающих (в очередной раз!) правоту убеждений индивиидуума.
Хотя, конечно, нельзя утверждать точно, ведь вполне могло быть, что сотни тысяч, стоящие на очередной площади в очередной стране, восприняли свои убеждения из сочинений Вольтера, Джона Локка, Адама Смита, Жана Жака Руссо и других философов. Этих авторов внимательно изучали Декабристы. И по какой-то причине вышли на площадь в весьма небольшом количестве.
Освоение же противоположной либерализму точки зрения (я думаю, что уместно охарактеризовать её как христианскую, а это значит что и патриотическую) требует совсем иных действий. Популярные журналы, деловые газеты, бесконечные ленты обновлений, перепосты и твиты, выступления на митингах и по телевидению, посты в блогах не могут рассказать о христианском благочестии. Необходимо, для начала, вырваться из череды событий, мероприятий, обсуждений, разговоров. Перестать воспринимать постоянный информационный поток. Иметь возможность спокойно обдумать те или иные идеи. Иметь возможность и желание читать не журналы и статьи, а книги. Читать и перечитывать, отбирать новые, делать пометки и записи, вникать. Или встретить кого-то, кто сможет наставить на такой путь.
Это, конечно, не универсальный рецепт. У каждого ищущего истины путь свой. Среди святых, почитаемых Церковью, есть много людей почти безграмотных, не читавших, возможно, ни одной книги в жизни. Не в книгах вера, но без рассуждения нет и добродетели.
В обществе, жизнь которого озарена светом идей гуманизма, где права и свободы человека закреплены Основным Законом, достаточно тяжело найти возможность выйти из ритма повседневной жизни и найти время для размышления на темы, не связанные с практической деятельностью. Права и свободы надо ценить (за них Гаврош воевал с солдатами!), их надо обязательно реализовывать, а времени всегда так мало. Некогда сидеть и рассусоливать, надо действовать!
Наверное, поэтому многие действительно великие люди отвернулись от либерализма, будучи на какое-то время лишены возможности вести прежний образ жизни.
Еще одним препятствием для распространения христианских взглядов является тот факт, что для человека, оторванного от веры, от корней, от природы (можно с некоторыми допущениями сказать – для прогрессивного горожанина) гуманистическая и либеральная повестка сами по себе не ценны. Ему важна конкретика. Какие-то реальные вещи, которые можно сделать, чтобы стать еще свободнее. Ведь с правами все ясно – они есть. Дальше – что? А дальше то, что реализации своих прав надо добиваться, требовать. От кого требовать? От других людей.
Христианство же говорит о том, что корни всех бед – внутри человека. Прежде, чем потребовать от другого – взгляни на себя. И, самое главное, христианство не дает никаких конкретных советов о том, как достичь успеха. Такие советы дает Л.Рон Хаббард.
Происходящие в самое последнее время события (связанные, например, с нарушением конфиденциальности переписки свободных граждан по всему миру) – очень интересны. Но не тем, какова была мотивация их участников. И даже не тем, как эти события будут использованы теми или иными политиками (как патриоты своей Родины мы, конечно, рады тому, что у наших властей появятся новые рычаги давления на их вероломных «партнеров»). Но давайте обратим внимание на другое.
В очередной раз мы видим, что за декларируемыми свободами и правами человека – пустота. Ничего нет. Потому что на самом деле они неосуществимы. Нет ни свободы, ни равноправия (в их гуманистическом понимании) и их не будет никогда. В очень узких рамках, применимо к каким-то очень конкретным вещам можно говорить о каких-то свободах. Но, скажем так, это точно не уровень Основного Закона. Слушать громкую музыку не позднее стольки-то часов, не ездить по городу быстрее стольки-то километров в час. Подать налоговую отчетность вот в такой вот период времени. Вот это свободы! Но, как гуманистичная защита меньшинств легко может обернуться оскорблением большинства, так и такие «локальные» свободы можно назвать даже не перечнем свобод, а перечнем ограничений. И это будет правдиво.
Нас ждут такие перемены. Скорее всего, уже в нашем поколении провозглашение в первых строках Конституции свобод уступит место констатации того, что у каждого человека есть свой долг, своя ответственность, свое место в обществе. Власть имеет право повелевать гражданам, но зато обязана заботиться о них; собственник ответственнен за всех служащих, подчиненных ему. Но служащие, в свою очередь, обязаны знать свое место и свой долг и выполнять работу по совести. Самое же главное для человека – жить, правильно пользуясь своими возможностями и своими талантами. Хранить Семью, защищать Родину, беречь Веру.
Придет время, и наши законы будут переписаны в таком духе. И бояться этого – значит в глубине души понимать, что не хочешь выполнять свои обязанности, а хочешь только требовать от других исполнения своих прав.
С благодарностью ко всем, кто дочитал до конца.
А.М., блогер
Источник: telegrafist.org.
Рейтинг публикации:
|
