Постжурналистика в современном мире

Эра постжурналистики совпадает с наступлением эры постдемократии, потому что они тесно взаимосвязаны. Постдемократия моделирует демократические процедуры, повторяя их на поверхности, а не по существу. Те же слова можно сказать и о постжурналистике.

Информационные и смысловые относятся как раз к постжурналистике, поскольку целевые аудитории живут по одной модели журналистики, а на них влияют с помощью другой. То есть целевые аудитории живут с идеалистической моделью в голове, в которой информационное пространство и физическое более-менее одинаковы. Постжурналистика работает с попыткой не отражать, а менять физическое пространство за счет введения несоответствий с ним.

Главной чертой постжурналистики является использование свободных или квазисвободных СМИ для внеинформационных целей. Но контекст такой: все думают, что пресса свободна. Если Советский Союз работал с несвободной прессой, то Запад как раз акцентирует свободу прессы. Советский человек понимал ритуализованность слов и событий вокруг. Например, Довлатов писал: если советская пропаганда ругала книгу, то, наоборот, все старались ее прочитать.

Опрос «Левада-центра» показал интересные результаты: население рассматривает Брежнева как лучшего руководителя. Ни Горбачев, ни Ельцин не смогли выйти вперед. Т.е. наличие пропаганды оказывается не основным параметром, по которому оценивается время.

Если советская власть, особенно последнего периода, использовала для коммуникативного управления в первую очередь физические параметры (например, воспроизведение одних текстов и запрет других), то западная власть имела в своем арсенале не количественные, а качественные механизмы. Это качественный информационный продукт, опирается на качественное событие, качественного спикера, на качественные смыслы.

Вспомним: такие качественно новые спикеры пришли как «трубадуры перестройки». Это были писатели, журналисты, актеры и режиссеры. Они все являются мастерами именно формы, и партийные секретари не смогли на их фоне быть адекватными новой коммуникативной эпохе. Их функция интерпретаторов марксизма-ленинизма стала ненужной. Цитата (из классиков или документов ГК) не могла победить живой коммуникации, поскольку изменились правила игры.

Перестройка была игрой на ценностях, когда информационные потоки были настроены исключительно на разрушение предыдущей системы. Бухарин или Троцкий становятся главными новыми героями, передвинувшись с поля сплошного негатива (см., например, стенограмму бухаринско-троцкистского процесса) в сплошной позитив. Факты (арест, смерть) не изменились, изменились интерпретации. Новыми в этой журналистике, которая изображала те события, были не факты, а новые интерпретации. Социологические опросы через три года после начала перестройки стали демонстрировать доминирование публицистов над партийными лидерами.

Поздний советский мультипликационный фильм также играл на ценностях, изменяя их. Этот процесс можно обозначить словами — когда Баба-Яга стала доброй. Матрица, которая столетиями существовала, в тот период начала свое разрушение. Когда эти дети стали взрослыми, они получили разрушение уже советской матрицы, в результате чего Троцкий и Бухарин стали жертвами режима.

Массовая культура, как и пропаганда, наоборот, гиперболизирует ценности. Хороший Бонд против советского злодея является западным вариантом той же схемы. Герой защищает не себя, а всех, он готов принести себя в жертву, что является древним способом влиять на массовое сознание.

Все эти модели подчиняются именно влиянию, а не информированию. Информационным (или виртуальным) становится то, что имеет эффективное воздействие. Но самое главное, что такие структуры мимикрируют именно под информирование, хотя на самом деле они являются мифологическими или пропагандистскими.

В целом первичная информационная функция стала вторичной в постжурналистике, потому что на первое место вышла развлекательность. Как следствие, появилось понятие мягких новостей как новостей, которые попадают и функционируют в ток-шоу. В этом плане шоу Савика Шустера работает именно с мягкими новостями. Поэтому проблемы образования будут ему менее интересными, чем проблемы политики, поскольку на них горячее всего будут реагировать депутаты, которые приходят на это ток-шоу.

Фильтр развлекательности отвергает «скучные» новости, которые могли доминировать в журналистике, например, в советском варианте программы «Время». Экономические, хозяйственные новости не имеют эмоциональной окраски, когда в них отсутствует человеческое измерение.

Интересно, что по телевизионным рейтингам Nielsen получается: мы смотрим практически те же американские телесериалы, что и сами американцы. Поэтому возникает проблема, что нам делать с собственной продукцией, когда мы начнем делать ее не для России, а для Украины, ведь взять такую высокую планку будет трудно.

Сегодня существует то самое несоответствие между миром среднего человека и миром телевидения, поскольку мир гламура как основной объект постжурналистики тоже не тождественен понятию «моего мира». Этот информационный мир не является ложью, он просто отражает жизнь малого сегмента населения. То есть не только правда/ложь является измерением нашей оценки. Журналистика гламура, в отличие от написания статьи, например, о состоянии металлургической промышленности Украины, не требует от журналиста дополнительных знаний.

СМИ вводят проблемы в массовое сознание, они меняют приоритеты человека. Действительно, на практике это делает не жизнь, а все-таки СМИ. Операция Анджелины Джоли — яркий пример привлечения такого внимания, поскольку новость о ней прошла по всем каналам.

Постжурналистика научилась лучше держать внимание потребителя, чем это делала журналистика. Но именно это стало сейчас важным, поскольку мир перешел к чрезмерным объемам информации. Кстати, эти избыточные объемы тоже мешают созданию хоть какой-то картины мира.

Российская власть, например, создала модель контентного доминирования в новостях с помощью квазимонополизма на рынке новостей государственных каналов. Данные социологии за октябрь 2012-го свидетельствуют: более 80% россиян получают новости с телеэкрана. Регулярно смотрят новости Первого канала 70% россиян, «России» — 64%, НТВ — 49%. Другие (негосударственные) занимают такие позиции: 18% — Рен-ТВ, 3% — РБК, 25 — «Дождь». Пики популярности Путина отражают соответствующие кампании: предвыборные агитационные, информационные войны против Грузии, против США, Эстонии (Бронзовый солдат), Украина (газовые войны).

Власть должна быть заинтересована в таких кампаниях, ведь рейтинг первого лица в это время начинает расти. И снова перед нами не журналистика, где главной чертой является информирование, а постжурналистика с ее склонностью к социальному управлению.

Этот переход в новый тип общества напоминает фразу, которую приписывают главному советнику Буша Роуву (его сайт — www.rove.com), который сказал, что реальность больше не работает так, как все думают: «Мы сейчас империя, и когда мы действуем, мы создаем нашу новую реальность. Пока вы изучаете эту реальность, мы действуем снова, создавая новую реальность, которую вы тоже можете изучать». То есть физическая реальность тоже является«гибкой», как и реальность информационная или виртуальная. И причиной изменений становится именно информационная или виртуальная реальность.

Платт прокомментировал это высказывание: «Мне кажется, это более или менее соответствует подходу всех политических фигур постидеологического пространства современного мира. Идеология — это только игра, пустая риторика, и это означает, что мы можем, когда нам это выгодно, полностью игнорировать основную логику анализа понимание реальных факторов в политическом мире, мы можем создавать свои новые, нужные нам правила».

Роув сказал эту фразу о действиях империи. Но это развитие нового типа империи, для которой цели содержатся не в физическом, а в информационном и виртуальном пространствах. И тогда инструментарием для построения такого нового типа империи становится Голливуд и телесериал. Кстати, американские военные подробно изучали опыт четырех империй прошлого, чтобы перенять опыт их выживания, успешные модели инкорпорации новых членов (Military advantage in history. — Falls Church, 2002). Можно также обратить внимание на две дополнительные характеристики этого текста. Он вышел 2002 года, то есть после 11 сентября. И второе — это текст был написан по заказу офиса стратегических оценок, который возглавлял известный военный футуролог Америки — Э. Маршалл (см. подробнее об этом офисе и о методологии построения этих оценок здесь, а также — Bracken P. Net assessment: a practical guide // Parameters. — 2006. — Spring).

Филиппов вносит в свое понимание империи политическое пространство (см. здесь и здесь). Империя все время расширяется, она не видит других империй, потому движется в любую сторону. Можно сказать, что она все время превращает «чужое» в «свое». И это объясняет интерес империй к точкам за своими пределами.

ППоскольку в этих подходах возникло понятие безидеологического времени, в которое мы попали, то следует взглянуть на это подробнее. Ведь это тоже формирует постжурналистику. Ван Дейк считает, что идеологии имеют каноническую структуру, которая облегчает восприятие, использование и внесение изменений (van Dijk TA Ideology. A multidisciplinary approach. — London etc., 1998). Идеологии контролируют социальные практики.

Славой Жижек подчеркивает, что и сегодня все имеют идеологию, хотя говорят, что ее нет. Он рассматривает идеологию как доминантный взгляд на мир. Сегодняшнюю идеологию он называет гедонистическим цинизмом. В основе ее лежит несколько постулатов: не верьте в большие идеи, наслаждайтесь жизнью, будьте внимательны к себе.

Если центром вселенной становлюсь я сам, тогда понятными становятся изменения интересов в информации. Человек в первую очередь будет интересовать информация вокруг него самого, то есть чисто локальная информация.

У Жижека в этом интервью есть еще одна интересная мысль. Он считает: если ХХ век прошел под знаком кинематографа, то наше время проходит под знаком сериалов и видеоигр. Сериалы победили полнометражные фильмы. Американская массовая культура является лидером по их производству, следовательно, является лидером влияния на человечество.

Вместе с тем следует признать, что это является следствием всех тех изменений, о которых мы говорим. Сериал является упрощенным взглядом на мир, но довольно часто в нем выстраивается альтернативный вариант мира. Эта нарративная структура держит у экранов миллионы зрителей, предоставляя им именно то, что им нужно. То есть массовое сознание изменило свой взгляд на мир, что преобразовало и кино.

Витт написал книгу о появлении английского романа (Watt IP The rise of the novel. Studies in Defoe, Richardson and Fielding. — Los Angeles, 2001). Но интересным в ней является то, как роман отражает изменение научного взгляда на мир. Парадигма Ньютона и других привела, например, к четкому различению прошлого и настоящего. Исчезают паранормальные причины, мир романа — это мир с понятными причинам и последствиям, а не чего-то сверхъестественного. Сейчас, особенно в кино, мы снова возвращаемся к мистическому миру. Большинство того, что мы видим на экране, не поддержано современной наукой, но оно имеет высокий уровень привлекательности для зрителей.

Постжурналистика тоже является результатом нового взгляда на мир, который приходит сегодня. Выдрин видит гибель цивилизации в потере ею смыслов. Именно так он трактует гибель византийской цивилизации, когда она потеряла свои базовые смыслы.

Но сегодня единые типы смыслов, с просьбой о поисках которых государство обратилось к ученым, — это скрытые намеки на коррупционные деяния. Российская ФСБ нацелила своих специалистов на поиск упоминаний о взятках в разговорах. В техническом задании говорится только об анализе блогов. Но понятно, что и телефонные переговоры тоже подпадут под этот интерес спецслужб.

Если журналистика транслировала смыслы, даже частично генерируя их же, как это было, например, с публицистами застоя или перестройки, то постжурналистика не работает со смыслами. Она ретранслятор простых, почти физиологических реакций. Именно поэтому ее новости состоят из рассказов об авариях или о пожарах. Это элементарные страхи человека, и она концентрирует их в телевизоре, словно лишая их права на жизнь в окружении зрителя.

Постжурналистика, как мы пытались показать, базируется на следующих параметрах, которые отличают ее от журналистики:

Акцентирование важности является структурным элементом организации новостей, как подчеркивает ван Дейк, говоря о понятии релевантности (ван Дейк Т.А. Язык. Познание. Коммуникация. — М., 1989). Ярким примером новостей, которые не являются новостями, но с которыми как раз работает постжурналистика, является информация об операции Анджелины Джоли (см. здесь и здесь). Все это оказалось связанным с фармацевтической компанией и является пиар-операцией, а не информированием. Реклама, пиар, политтехнология и... терроризм используют информационное пространство для своих собственных целей. И эти цели лишь мимикрируют под информирование.

Постжурналистика движется в сторону виртуальной реальности. Постжурналисты становятся инструментарием закрытия мира от реальных проблем. В эпоху гламура старые журналисты не нужны. Акцент на политике стоит в том же списке ненужных тем, поскольку те объемы политики, которые мы видим на экране, важны лишь для тех же обладателей финансовых потоков, другую сторону жизни которых описывает гламур. И в гламурных изданиях, и в шоу Савика Шустера живут те же персонажи. Они входят в список киевских миллионеров, которых ежегодно бережно перечисляет налоговая. Только в гламуре они расслаблены, а в ток-шоу активны.

Автор: Георгий Почепцов

Источник

Рейтинг публикации:

1

Комментарии (0) | Распечатать

Добавить новость в: