«Пермь-36. Правда и ложь» - Как эсэсовцы, каратели и уголовники стали политзаключёнными — глазами очевидца

Часть 2.
Почему в музее политических репрессий Пермь-36 поклоняются бойцам «Ваффен СС», дивизии «Галичина» и зондеркоманд

Мы продолжаем знакомить читателей со свидетельствами сотрудников 36-ой колонии, ныне превращённой в «музей политических репрессий» «Пермь-36», о том, какой они видели колонию, какой контингент заключённых там содержался, в чём была их вина, расходятся ли видение сотрудников 36-ой колонии с тем её образом, который создан в музее.

Открыл нашу серию публикаций материал под названием «Как эсэсовцы, каратели и уголовники стали политзаключёнными — глазами очевидца» — интервью с Терентьевым Анатолием Алексеевичем, полковником МВД в отставке, который с 1972 по 1975гг. был куратором исправительной трудовой колонии №36 по линии МВД.

Сегодня мы будем говорить с Рыжковым Сергеем Андреевичем, с 1972 по 1979 гг. бывшим начальником оперативного отдела исправительной трудовой колонии №36.

Рыжков Сергей Андреевич — 72-79 гг. начальник оперативного отдела исправительной трудовой колонии №36

Корреспондент: Сергей Андреевич, с какого времени вы работали в 36-ой колонии?

Рыжков: С первого дня, когда колония была еще не заполнена осужденными, это июль 1972 год. В это время прибыл этап из Мордовского «Дубравлаг». Я в то время занимал должность начальника оперативного отдела в колонии номер 36. Там где-то больше 500 человек пришло. В основном это были каратели, полицаи, эсэсовцы из числа граждан Советского Союза, которые служили в сформированных дивизиях СС, такие, как «Мертвая Голова», «Галичина», ну и прибалтийские дивизии «Ваффен СС». Также другие каратели, служившие в различного рода зондеркомандах, ну, как говорят — руки по локоть в крови. Действовал закон о неприменении смертной казни, и они получили максимум по кодексу: по 25 лет.

Бойцы дивизии СС «Галичина»

Корреспондент: Тогда существовал закон о неприменении смертной казни?

Рыжков: Да. Потому что иначе… Руки же по локоть в крови… Когда почитаешь приговоры, которые сейчас находятся в архиве, в личных делах… Были там в том числе и послевоенные, так называемые, изменники Родины. По 64-й статье уголовного кодекса 60-го года. Но в основном это каратели и пособники нацистов. Сейчас в печати читаешь, что в колонии отбывали «узники совести», «правозащитники», а в основе-то своей сотнями исчислялись военные преступники.

Вот Галактионов, пришел с 15-ю годами, Бонмайер, Генрихович. Они все в СС служили. Ходят по зоне летом, рукава закручены. Я говорю: «Гражданин Бонмаер, почему нарушаете форму одежды?» Он мне: «В чем?» Я говорю: «Закатанные рукава». Он: «Гражданин начальник, я служил в СС, я привык, мы постоянно так ходили, автомат на груди». Бравировали вот так.

Расстрел карателями мирных жителей

Вот Галактионов — работал сапожником, пришёл с 15-ю годами в колонию досиживать по уголовного кодексу 60-го года. Так он рассказывал: «Мы служили в СС. Наша деятельность в чём заключалась: подходит бульдозер, вырывает огромный ров, местное население — старики, женщины, дети (а остальные-то в партизанах или служили в Советской Армии) — всех сгоняем и из пулемётов, пока ствол уже не плюёт, пули не падают. Вот и всё. Потом этим же бульдозером закапывают этот ров. Ну, так вот, этот ров еще неделю дышал кровяной пеной». Эта братская могила. Там ещё были живые люди: «Кровяная пена выходила, — говорит, — и он дышал». Это его слова. И вот он ушел, освободился при мне.

Расстрел карателями мирных жителей

Вот такие там были. Экскурсовод из музея говорит: «Они борцы за самоопределение». Ну, какие они «борцы за самоопределение»? Галактионов говорит, после войны уехал в Алма-Ату, жил там официально, на учёте в КГБ стоял. Знали, что служил у немцев, и никто ничего. Ездил там с военкомом на охоту. «Я, — говорит, — стреляю хорошо по этим диким козам, в степях Казахстана. Потом однажды меня вызвали и всё». Получил 15 лет, по максимуму. Вот такая публика. Меня единственное, что волнует, это то, что идёт подмена понятий, что вот этих вот «борцами» выставляют. Они эсэсовцы, а иначе мы можем вообще далеко зайти.

Обучение «правильному» пониманию истории в «Перми-36»

Корреспондент: Они за свои дела раскаивались?

Рыжков: Вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР. Указ о приведении в соответствии действующих законов. В Уголовном кодексе 60-го года было наказание до 25 лет. Смертная казнь в тот момент не применялась. На временно оккупированной территории стали выявлять тех, кто у немцев служил: еще некоторые свидетели живы остались… Они, как правило, их не оставляли.

Полицаи в Белоруссии	Расстрел партизан зондеркомандой

Шли судебные процессы, и по этому кодексу — максимум 25 лет. У нас многие из них свои 25 лет досиживали. А некоторые пришли чуть позднее. По новому кодексу наказание уже стало 15 лет максимум. И вот здесь появилась ситуация, что вновь принятый уголовный закон улучшает положение лица, совершившего преступление. То есть надо было приводить в соответствие с последним законом, который мягче. С 25 переходить на 15 лет. И в этом указе было сказано, что тех, кого осудил военный трибунал, по месту отбывания наказания тоже должен рассматривать военный трибунал. Трибунал пермского военного гарнизона в нашем случае. Тех, которые были осуждены гражданским судом края, области или верховным судом республики, должен рассматривать Пермский областной суд. Я сам увозил 4 дела: два в военный трибунал отвез и два — в Пермский областной суд.

Приехал в 36-ю колонию суд, рассматривали дела полицаев (там полицаи были в основном). Четверо подали заявления — видимо, «пробные шары» были. И вот ему говорят: «Зайдите», — он зашел. Суд его спрашивает: «Вы признаёте, что совершили и раскаиваетесь?» Он говорит: «Нет». Председатель суда говорит: «Ну ладно. Вас позовут, суд принял решение». Ну, понятно, что он не раскаивается в совершенном. Ему суд отказал, причину объяснил. Потом второй тоже заходит, та же самая схема. «Нет». Ну, на нет и суда нет. Ему говорят: «Выйди», — выходит, ну и потом, раз, решение суда — отказать. В Указе Президиума Верховного Совета СССР условия, видимо, были обозначены.

Корреспондент:На суде называли их преступления? В чем они были виновны?

Рыжков: Да. Председатель суда всё это озвучивал. Для двоих потом Пермский военный трибунал приезжал. Та же схема — по нолям. Они отказались, говорят: «Нет, мы не раскаиваемся».

Корреспондент: То есть, кроме 4-х человек остальные не просили?

Рыжков: Нет, больше не стали писать. Они дали понять, что не раскаиваются, поэтому писать бесполезно. И они досиживали 25 лет. Но это уже их выбор, они решали.

Более того, они все уезжали в Сибирь. Когда-то они совершали преступления у себя на Украине, где они жили, а потом, когда их осудили, они в Сибири отбывали срок. Потом, при Хрущеве, на основании приказа Президиума Верховного Совета и постановления Правительства было указание снять вооруженную охрану, караул и назвать это поселением. Не колонией-поселением, а просто вывели как бы на поселение, своего рода «ссылка». Они оттуда не должны были уезжать. Вооруженной охраны не было. Им сказали, что они могут семью позвать: если семья есть и согласна приехать, пусть приезжает. И многие переехали, потому что обратно им ехать, на Украину…

Там были случаи, уезжали домой и сами потом писали письма. Поскольку была цензура корреспонденции, знаю, что писали. Пишут, что приехал, его там узнали сразу же, пришли, топор в порог втыкают и говорят: «24 часа тебе, уезжай, чтоб тебя не было здесь, иначе разберемся с тобой, как ты тут свирепствовал». Всё, они уже не стали туда ездить. Это быстро по зоне разошлось. И когда они освобождались, семьи то у них в Сибири остались, там и жили. Потом пришёл Леонид Ильич Брежнев, он сказал — «закрыть», восстановить караул и колонию строгого режима.

Потом их перевезли в Мордовию, в «Дубравлаг». А В Мордовии посольства буквально рядом, там от Москвы недалеко, Подмосковье считается. Они там наезды делали. Посол ставит Министерство иностранных дел в известность, заявляет, что поехал туда-то, и уезжает. Информацию они передавали. Ну и было решено, что здесь, на Урале будет спокойнее. И вот их сюда перевели.

Сейчас из них «героев», «узников совести» делают. Ну, если ты служил под флагом фашизма, Гитлера, гитлеровской Германии, о чём может быть речь? Какой ты «узник совести»?

У меня студенты иногда спрашивают: «Я, — говорит, — съездил туда, мне сказали, что там эсэсовцев не было, исполнительный директор музея говорил, что не было». Я ему: «Как не было? Она, может быть, сама недопонимает, что эсэсовцы это не обязательно немцы, а были специально дивизии созданы». Я ему рассказал все, растолковал, он съездил туда, с ней побеседовал и говорит ей: «Ничего подобного, у нас преподаватель тут служил, тут были эсэсовцы из числа граждан Советского Союза».

Корреспондент: Это, наверное, была Нина Соловей, программный директор форума «Пилорама», который проходит раз в год в этом музее. Это она заявила после интервью с бывшим сотрудником 36-ой колонии Владимиром Кургузовым в «Аргументах и фактах», что «давать интервью вертухаям, брать это интервью и все это опубликовывать — верх мерзости, и гореть им вместе с этой газетенкой в аду…» По-моему, верх мерзости — это называть карателей «борцами за народное счастье».

Международный гражданский форум «Пилорама» проходит раз в год в «музее политических репрессий Пермь-36»

Рыжков: Да-да. Искажают историю, всё с ног на голову ставят.

Корреспондент: Какими были условия их содержания?

Рыжков: Условия содержания были на уровне, в соответствии с требованиями закона того времени. Я начинал в Кунгуре оперуполномоченным, 40-я колония теперь, строгий режим. Но и на обычной зоне жестче, чем там было. Здесь всё на «Вы», «гражданин осужденный», «гражданин Иванов, Петров», «пожалуйста». Здесь всё в рамках, только на букве закона исправительно-трудового кодекса 70-го года. Ну и правила внутреннего распорядка исправительных учреждений были достаточно мягкие.

К ним приезжали концерты, бригады национальные с Украины, с ними встречались, беседовали представители культуры, искусства, разные психологи, «готовили к освобождению». Потому что они 25 лет отбывали, они, выйдя, уже не знают как на свободе, куда, шагу не могут ступить. Этих полицаев офицеры сопровождали домой по месту жительства.

Корреспондент: Качество питания хорошим было?

Рыжков: Да. Подчеркну, что там у них были свои повара из числа осужденных. Их контролировала администрация колонии, оперативный дежурный: закладку продуктов, приготовление пищи, выдачу; медработник обязательно снимал пробу, разрешал, записывал в журнал. Более того, у них там был столик на четверых, а не просто стол, шесть на шесть человек, как в армии. Так что у них, как в кафе, получается.

Корреспондент: В самом музее «Пермь-36», на «Пилораме», которая проходит там же, постоянно идёт сравнение 36-ой колонии с «концентрационным лагерем». Показывают фильмы о лагере «Аушвиц», каждый год приезжает директор музея «Аушвиц», и все говорят, что «Пермь 36 — это наш Аушвиц».

Немецкий концентрационный лагерь «Аушвиц»

Рыжков: Ни в коем разе это не так. То, что они говорят — это клевета, оскорбление. Они жили как: природа отличная, погода, кормили, рабочие места у них были — женский труд в Лысьве. Там турбогенераторный завод выпускал электроутюги и ТЭНы для них, электронагревательные элементы: трубочка со спиралью, которую уже закрепляли в подошву. На турбогенераторном заводе в Лысьве этот элемент набивали песком женщины, а там — вот эти осужденные. Женский труд, так скажем. Там больше ничего и не было. Никакой пилорамы не было.

Корреспондент: Как не было пилорамы? А они форум, который проходит в этом музее, назвали в честь того, что здесь была пилорама.

Рыжков: Не было, это всё бред. Пилорамы на территории зоны не было. Жили в колонии на порядок лучше, хотя закон то один — что для бытовых уголовников, что для них. Закон один, правила внутреннего распорядка одни, нормы питания одни, но у уголовников бывало содержалось по 3000 человек, улей такой, а тут — нет. Около 500 завезли в 36-ую, а потом их всё меньше и меньше становилось: больше освобождалось, чем поступало.

Корреспондент:Корреспондент: А вот помимо вот этих власовцев, бандеровцев и прочих «лесных братьев», кто там еще сидел?

Рыжков: Ну, там еще были так называемые послевоенные изменники Родины. Это бывшие солдаты, матросы, в частности Абанькин и Чесноков. Они хотели уйти в Западную Германию, и как раз на границе патруль их задержал — срок получили.

Корреспондент: Они были военнослужащими?

Рыжков: Да, из войсковой части группы Советских войск в Германии. Ушли оттуда.
Сафронов — тоже военнослужащий. Тот с оружием ушел. Вдвоём они ушли. Подельника-то полиция застрелила, когда они начали отстреливаться, а он получил срок, 64-я статья, «измена Родине».

Были те, кто работал на литерных заводах. Богданов — 64-я тоже. Больше 10 лет срок — там санкции серьёзные были. Вынес совершенно секретные изделия, продал американцам. Вот Попадиченко, он пришёл уже в конце, перед моим отъездом в 79-ом. Он в Ленинграде преподавал в институте, имел доступ к совсекретным достояниям. Умудрился взять и продать их в американское посольство — «измена Родине».

Там был Кудырка, с Прибалтики, на рыболовецком судне в экипаже ходил, рыбу ловил. А там официально разрешалось в открытом море при встрече с американским рыболовецким судном пришвартоваться, встретиться, был обмен командами, дружеский обед. А он написал записку и незаметно передал её капитану американского судна. Когда начали расходиться, он взял и перепрыгнул на американское судно. Тот ему, видимо, дал добро, дал знак, что готов принять. У него, якобы, бабушка в Америке жила. Это со слов, когда с ним беседовали. Но наш капитан отдал приказ — у них на этот случай, видимо, есть план действий, как быть — и команда, «группа захвата», наши моряки перепрыгнули на американское судно и этого обратно вернули. В итоге он приехал, срок получил — «покушение на измену Родине». Потом его освободили, на кого-то обменяли, и он уехал в Америку.

Был такой Сорокин, разведка, ГРУ — перешел на ту сторону. На 13 лет он приехал. Вёл себя нормально. В основном такие были. Их не назовёшь «узниками совести».

Корреспондент: По-моему, обычные шпионы. А Ковалёв Сергей при вас сидел?

Рыжков: Да, при мне. Они различного рода устраивали протесты, какие-то голодовки, в том числе массового плана, в знак протеста.

Ковалёв С.А.

Корреспондент: А против чего протестовали?

Рыжков: Против того, что, якобы, «по международным стандартам» им «нельзя работать», т. к. они «политические». Еще «нагрудные знаки нельзя носить», т.к. это «нарушение прав» (там фамилия, инициалы и отряд номер такой-то).

Корреспондент: Были ли какие-то примечательные случаи?

Рыжков: Подкоп они копали. Как их завезли в деревянное здание, бывшее здание школы и ПТУ, они под этими зданиями начали копать подкоп. Причём, не удостоверившись, куда они копают, что по ту сторону забора. Они там тоннель уже отрыли, освещение провели, и … вышли бы на роту охраны.

Корреспондент: Там рота охраны была за забором?

Рыжков: Да, она оказалась рядом. То есть они как раз вышли бы на охрану. Но они бы выйти, может быть, даже не смогли, по одной простой причине — сразу за забором начиналось болото, там бы тоннель просто залило. Они могли бы и не выйти: погибнуть, не погибли бы, а вот выбираться оттуда было бы тяжело. Их потом даже к уголовной ответственности не привлекали.

Корреспондент: А кто конкретно копал тоннель? Тоже из числа военных преступников?

Рыжков: Там были задействованы «каратели». Он на аккордеоне играет, а как только кто-то в погонах подходит, прекращает играть. Это был сигнал — «внимание».

Корреспондент: То есть получается, можно было спокойно отработать, поделать утюги, а после работы взять лопату и пойти в сарай копать подкоп? И при этом слушать музыку на аккордеоне, что тебе играют?

Рыжков: Да-да. Чтобы сигнал услышать.

Корреспондент: Какая-то странная «зона», вообще. В музее «Пермь-36» её преподносят как советский «концлагерь». Утверждают, что, якобы, любимым издевательством охраны было, когда заключённые зайдут зимой в душ, намылятся, перевести стрелки часов вперед и сказать, что время истекло, выключить воду и выгнать их намыленными на улицу.

Рыжков: Никогда такого не слышал. Я не думаю, что это так. Это, понятно, вымысел.

Корреспондент: В музее на экскурсиях говорят, что спали на деревянных нарах, без матраса, без одеяла, укрывались верхней одеждой. Показывают барак со свежесколоченными нарами.

Барак в музее Пермь-36

Рыжков: Этого никогда не было. Были двухъярусные и обычные одноярусные кровати, Никаких нар там не было. Были постельные принадлежности.

Корреспондент: Показывают барак со свежесколоченными нарами.

Рыжков: Ну, они думают, что всё это уже забылось. Я как-то телевизор включил, это было лет 6 назад, летом. Смотрю — о, Кучино! Показывают камеры, экспонаты, молодой человек рассказывает, что здесь содержались тот-то и тот-то, так-то и так-то, а там титры идут — историк такой-то. А я думаю: «И это историк?» Потом он говорит, что он волонтёр, заборы в этом музе красит, ремонтирует, что скажут. А люди то могут подумать, что это истина в последней инстанции. Ну, он пацан, вчерашний школьник, сейчас — студент исторического факультета. Им, видимо, сказали, что говорить, а в титрах — «историк» такой-то.

Экспозиция «быта» заключённых в музее «Пермь-36»

Корреспондент: В музее говорят, что работа по набивке ТЭНов для завода утюгов в Лысьве была самой опасной — люди заболевали смертельным заболеванием, силикозом легких.

Рыжков: (смеётся) И, видимо, все умирали тут же. Да ну, это бред. Ну, с чего это, если на Лысьвенском заводе эту работу вообще женщины выполняли, это женский труд. Соблюдали правила техники безопасности, санитарию на производстве. Нет, это враньё. Ведь можно всё опровергнуть, поднять. Это вот такая трубка, там спираль и песок специальный — диэлектрик. Нагревается и даёт тепло.

Корреспондент: Туда привозят на автобусах студентов, школьников. Им это так рассказывают.

Рыжков: Да, вот в том-то и дело, у меня внук ездил. Я говорю: «Скажи, что твой дед там служил — она упадёт, эта бабуля». Он, понятно, первый курс, в колледже учится — видимо, поскромничал. Студенты вот мне говорят: «Завтра мы едем в «Пермь-36». Я им говорю: «Вас встретит завтра гид и будет рассказывать то-то и то-то, а я вам говорю, что там отбывали полицаи, каратели и эсэсовцы». Они: «Да?!» И вот они потом приезжают, я спрашиваю: «Ну как?» «Да, — говорят, — всё, как Вы говорили. Нам начали рассказывать то-то и то-то, но мы-то понимаем уже».

Я в нескольких вузах работаю и везде это студентам разъясняю. Говорю им: «Вот сегодня поехал беседовать с журналистами по поводу восстановления исторической справедливости. Сейчас уже такая волна идет, что…», и они соглашаются — не должно быть такого. Я им говорю: «Видите, есть люди, которые врут, идеология у них такая».

Студенты Пермского института экономики и финансов посещают музей Пермь-36

Сейчас люди, которые служили у Гитлера выдаются за борцов за «национальное самоопределение», говорят, что они — «герои». Но они служили в формированиях СС, а СС Нюрнгбергским трибуналом как политическая организация была признана преступной. По сути дела, это, получается, курс на перекраивание, пересмотр истории.

Нюрнбергский процесс осудил нацистских преступников и пособников фашизма

Корреспондент: Я сам, когда съездил, со мной потом преподаватель истории с колледжа два года не здоровалась. Мы с ней не разговаривали, разругались там. Стала меня убеждать, что Сталиным было убито 25 миллионов человек…

Рыжков: Это люди, которые слабо представляют, о чём речь, кто есть кто, кто с Гитлером шёл. Это, понятно, манипулирование сознанием. Психологи с ними тоже, видимо, работают.

Я ещё хотел бы сказать, что никто ведь не спорит, что нужно открыть мемориал «жертвам политических репрессий». Но то, где они его открыли — это совершенно неудачно. Это так же, как в Эстонии построили мемориал — даже европейские страны возмутились. Они поставили тем, кто служил в «Вафен СС», военном крыле политической организации СС.

И здесь они, получается, так же, как и в Эстонии, поклоняются тем, кто служил в дивизиях СС, сейчас туда приезжают, цветы возлагают.

Памятники бойцам «Ваффен СС» в Эстонии	Цветы в камерах колонии 36, где содержались эсэсовцы, каратели и полицаи

Я говорю, у нас есть Пермь. В Перми есть КамГЭС, строили КамГэс разные люди, в том числе и репрессированные. Соликамск, Березники, там их много было, репрессированных. Вот там им можно было бы открыть памятник, или в Перми. А при чём здесь эта колония? Понятно, что сейчас уже маховик прокрутился, обратный ход уже сложнее дать, финансирование идёт официальное и неофициальное — конечно, их интересы будут защищать.

Корреспондент: Спасибо, Сергей Андреевич, за ваш рассказ о 36-ой колонии. А мы продолжим знакомить общественность с тем, какой в реальности была 36-ая и другие колонии.

Рейтинг публикации:

15




Комментарий от VP:

и еще раз -  процитирую С. Тармашева. Древний 7:

«...Опасен враг, что потрясая оружием, презрел границы земель наших, и войною беспощадною идет на священные земли народа Дра*О! Всем миром должно встать на его пути и сразить войско неприятельское. Но неизмеримо более опасен тот враг, что безоружным и со сладкой улыбкой на устах приходит под личиной странника несчастного. Ибо он, источая лесть и дружелюбие, без всякой битвы занимает землю нашу, словно собственную, и плодится он средь нас, и множится свободно и без меры. И вот уже нет на собственной земле места народу Дра*О, и чужаки восседают на тронах мужей торговых и государственных, а их лживые заповеди червем незримым стремятся источить в труху гнилую Священные Законы Предков, и затуманить разум детей наших чужою верою и обычаями. Таких недругов умерщвлять надобно не медля, без пощады, и в тысячу крат пуще тех, которые вражды своей не прячут…»


(Синодальный перевод радиоперехвата затухающих колебаний автоматической трансляции Песни Обретения Свободы погибшей цивилизации Дра*О, занесенный в Первую Священную Скрижаль Риулов, ориентировочная дата обнаружения информации 2.000.000 лет назад, точные данные неизвестны.)

Новость отредактировал Редактор VP - 5-12-2012, 11:46

Причина: «Пермь-36. Правда и ложь» Часть 4.

Комментарии (4) | Распечатать

Добавить новость в: