Грозной Коммунистической партии Советского Союза пришел конец. Конечно, она не исчезнет в одночасье. И существует пугающая вероятность, что, прежде чем уйти в неизбежное небытие, она еще успеет погубить тысячи, а то и сотни тысяч людей.
Но этот печально известный политический механизм, основанный Лениным в качестве авангарда пролетариата и преобразованный Сталиным в беспримерный по эффективности инструмент контроля над целыми народами (и их истребления), уже агонизирует.
Как ни странно, сценарий, разыгрываемый сегодня в Советском Союзе – с танками на улицах и «теневым» Государственным комитетом по чрезвычайному положению, грозящимся ввести комендантский час – до боли напоминает ситуацию, прогнозировавшуюся, и даже приветствовавшуюся некоторыми советскими диссидентами в шестидесятых и начале семидесятых.
В то время либералы с Запада не верили своим ушам, когда советские интеллигенты говорили о желательности военного переворота. Однако они руководствовались простой логикой: чтобы провести эффективную либерализацию в СССР, необходимо сначала сломить власть партии. А единственный институт, которому это по силам, утверждали диссиденты – это армия, КГБ и другие силовые структуры.
Поскольку партия неотделима от армии, диктаторский характер режима проявится с еще большей наглядностью, и рано или поздно, когда военные устанут либо будут дискредитированы, придет время для демократических реформ, хотя бы поэтапных.
В то время это казалось идеями отчаявшихся людей, романтическими и безответственными в своем пренебрежении к жестким реалиям силовой политики. Но предсказанные события действительно произошли – правда не в СССР, а в Польше. В 1980 году командующий вооруженными силами генерал Войцех Ярузельский стал и номинальным главой компартии. Когда он в 1981 году ввел военное положение, дело не обошлось без кровопролития, но масштаб насилия был минимальным, и его военный режим вынужден был взять на себя роль переходного правительства. А через десять лет в стране утвердилась демократия.
В Советском Союзе ситуация, конечно, сложнее и опаснее, чем в Польше, и ставить эти две страны на одну доску было бы абсурдно. Но различия тоже красноречивы. Взять хотя бы роль Горбачева и его политики перестройки. Именно перестройка сделала возможным фактический уход польской компартии с политической арены.
Однако в собственной стране Горбачев делал все возможное, чтобы не допустить такого исхода, из-за чего в его нынешнем положении есть оттенок иронии. Похоже генералы так и не поняли, что Горбачев на деле – их последний друг, и только его политика давала партии надежду на выживание.
Горбачев последовательно отстаивал коммунистический строй, утверждая, что только он должен служить фундаментом для реформ. Весь его зигзагообразный путь в качестве лидера страны можно объяснить лишь страстным желанием реформировать социализм, и тем самым спасти КПСС от той судьбы, что постигла «братские» партии в других европейских странах – а также от нее самой. Лишь в свете этого его решение возглавить не только партию, но и государство, став президентом СССР, обретает смысл. Аналогичным образом, он хотел обеспечить за партией и ее приспешниками большинство мест в первом сформированном при нем конституционном парламенте.
Позднее он сопротивлялся попыткам пересмотреть 6 статью Конституции, закреплявшую однопартийную систему. Когда президент РСФСР Борис Ельцин издал указ о ликвидации партийных организаций на предприятиях и в учреждениях, Горбачев пообещал, что будет бороться с этим «всеми конституционными средствами, вплоть до указа президента» СССР.
То же самое происходило и в его экономической политике. Пофлиртовав с программой «500 дней» по экстренному реформированию советской экономики, Горбачев, когда его начали подталкивать к действиям, открестился от этого плана, а нынешним летом отказался от своего обещания провести приватизацию. Кульминацией этого маневрирования стали события конца июля, когда президент предложил новый устав партии, преобразующий ее в «партию демократических реформ». Но даже тогда, отвергая «старую модель» социализма и выступая за плюрализм в экономике и политике, он четко давал понять, что его цель – реформа существующей КПСС и сохранение ее монополии, а не демонтаж партии.
Что дальше? Избежать «стадию Ярузельского» Горбачеву не удалось. Несмотря на все его усилия, армия и спецслужбы были недовольны, возможно потому, что лучше, чем сам Горбачев, понимали их несовместимость с коммунистическими догмами.
Итак, в Советском Союзе все же произошел военный переворот, и ему предстоит пройти те же этапы адаптации, что и странам Восточной Европы. Несмотря на ее историческую роль колыбели «новой веры», у России не будет того особого пути, который надеялся проторить Горбачев.
Генералам на горьком опыте придется осознать ту истину, которую не осознал Горбачев: революцию, порожденную перестройкой, могут довести до конца только внепартийные силы, не скомпрометированные прошлым КПСС.
Но и здесь, если стране, конечно, удастся избежать полномасштабной гражданской войны, возможно даже ядерной, польская «модель» дает определенную надежду. Когда в 1989 году лидеров «Солидарности» пригласили для участия в переговорах за «круглым столом» с руководством страны, именно генерал Ярузельский, представлявший Вооруженные Силы, и генерал Чеслав Кищак, глава тайной полиции, активнее всех выступали за фактическую передачу власти оппозиционерам. Партию они отодвинули в сторону.
Таким образом, нельзя исключать, что немыслимое станет возможным, и командование армии и спецслужб, вопреки своим намерениям, станет орудием того, чего не удалось сделать Горбачеву – мирной революции в СССР. На одном направлении они уже продвинулись – власть партии в стране по сути ликвидирована. В конечном итоге и военные утратят контроль. Тогда (и в этом еще один парадокс) дело, начатое Горбачевым, будет доведено до конца.
