Но в детстве я одну из них пережил. Как напоминает Патрик Кокберн сегодня в своей статье, в прошлом веке повторялись моменты, когда появился вирус полиомиелита прежде, чем в 1955 году Джонас Салк создал против него вакцину. У одного из моих близких друзей в колледже была повреждена конечность из-за того, что он заболел в начале 1950-х, да и у моего тестя было подобное, полагаю, это произошло где-то в 1920-х, да и то же самое у Патрика Кокберна, журналиста, который, я готов поспорить, возможно наш лучший репортёр в катастрофических конфликтах страны на Большом Ближнем Востоке.
Я слежу на работой Кокберна в британской газете Independent многие годы, поскольку он проделывает огромную работу и прекрасно и пугающе пишет о наших вечных войнах и их последствиях. Он начинает свою только что вышедшую из печати книгу «Война в эру Трампа: поражение ИГИЛ, падение курдов, конфронтация с Ираном» с типично кокберновским взглядом. Беспрецедентное убийство нашим президентом с беспилотника генерал-майора Кассема Сулеймани в январе, когда он выезжал из аэропорта Багдада на встречу с премьер-министром Ирака, возможно спасло его репутацию, да и иранского руководства тоже. «Во время убийства», пишет Кокберн, стратегия генерала Сулеймани в Ираке и других странах Ближнего Востока с крупным шиитским населением стала контр-продуктивной. Теперь же ему гарантирован статуса иранского и шиитского воина-мученика несмотря на ошибки, сделанные им в последние годы жизни, влияние которых может в некоторой степени сглажено решением президента Трампа убить его».
Поздравления Дональду, он снова всё связал. Вы не найдёте такого понимания иранского просчёта нашего президента в американских СМИ, но это пример того, что вы можете найти в обязательной для прочтения книге Кокберна. Проверьте и рассмотрите его мысли о способах, как репортажи о войне и пандемии странным образом отражают друг друга в это странный момент.
Том.
* * *
Борьбу с ковид-19 часто сравнивают с ведением войны. Большая часть такой риторики помпезна, но сходство между борьбой с вирусом и с врагами достаточно реально. Репортажи о войне и репортажи о пандемии также имеют много общего, поскольку в обоих случаях журналисты имеют дело с описанием вопросов жизни и смерти. Общественный интерес переполнен глубоким страхом, зачастую во время пандемии более сильным, поскольку в опасности всё население. В войне помимо военной оккупации и бомбёжек ужас силён среди тех, кто находится вблизи полей сражений.
Характер опасностей, исходящих от военного насилия и вспышки смертоносного заболевания могут оказаться весьма различным. Но с точки зрения правительства оба они представляют угрозу его существованию, поскольку неудача в любом из этих кризисов может спровоцировать некую смену режима. Люди редко прощают правительства, которые втягивают их в проигрышные войны или не могут адекватно справится с природной катастрофой, вроде эпидемии коронавируса. Власть имущие знают, что они должны бороться за свое политическое выживание, возможно, и физическое существование, объявляя любой успех своим собственным и прилагая все усилия, чтобы избежать обвинений в ошибках.
Моя первая пандемия
Впервые я испытал пандемию летом 1956-го, когда в возрасте 6 лет я заболел полиомиелитом в Корке, Ирландия. Эпидемия началась вскоре после того, как вирусолог Йонас Салк разработал вакцину против неё в США, но в Европе она была ещё недоступна. Эпидемии полиомиелита в первой половине двадцатого века были в самом разгаре и, во многих отношениях очень напоминали ковид-19: многие люди заболевали, но лишь меньшинство становились инвалидами или умирали. Однако в отличие от ковид-19 большему риску подвергались маленькие дети, а не пожилые люди. Ужас, вызванный полиомиелитом был ещё больше, чем во время нынешней эпидемии именно потому, что был направлен на молодых, а его жертвы не исчезали на кладбище, а вполне были приметны на костылях и в инвалидных креслах или с аппаратами искусственного дыхания.
Родители были в неведении источника болезни, поскольку она распространялась большим количество носителей без симптомов, которые сами об этом не знали. Худшие вспышки были в зажиточных частях современных городов, вроде Бостона, Чикаго, Копенгагена, Мельбурна, Нью-Йорка и Стокгольма. Люди, там проживавшие, получали чистую воду и имели эффективную канализацию, но не понимали, что всё это лишает их природного иммунитета к вирусу полиомиелита. В Корке модель была такая же: большинство заболевших были из самых богатых частей города, а люди, жившие в лачугах по большей части не подверглись заболеванию. Повсюду лихорадочно искали кого-то вроде иностранных иммигрантов, которые могли нести ответственность за распространение заболевания. В Нью-Йорке в эпидемии 1916 года подозревали даже животных, и 72 000 котов и 8 000 собак были отловлены и убиты.
Болезнь навсегда ослабила мои ноги, у меня сильная хромота, так что ведя репортажи в опасных условиях на Ближнем Востоке, я могу лишь ходить, но не бежать. Сначала я был очень осторожен с моим увечьем, но немного думал о том, как я его получил или о самой эпидемии, пока не прошло лет сорок. Шли 1990-е, и я посещал плохо снабжаемые больницы в Ираке, поскольку система здравоохранения той страны разваливалась из-за американских санкций. Ребёнком я был всего лишь пациентом в почти столь же мрачной больнице в Ирландии, и до меня тогда дошло при виде детей в таких отчаянных условиях в Ираке, что мне следует больше узнать о том, что случилось со мной. В то время моё невежество было абсолютным. Я даже не знал год, когда в Ирландии случилась эпидемия полиомиелита, и не мог сказать, вызвана болезнь вирусом или бактериями.
Итак, я прочитал о вспышке в газетах того времени и документы министерства здравоохранения, брал интервью у выживших докторов, медсестёр и пациентов. Кэтлин O’Кэллаган, врач больницы Святого Финбарра, куда меня привезли с первым диагнозом, сказала, что люди в городе были так испуганы, что «переходили на другую сторону улицы, когда шли мимо стен больницы». Мой отец вспоминал, что полиции пришлось привозить продукты в дома заболевших, поскольку никто больше к ним не приближался. Медсестра Красного Креста Морин O’Салливан, которая тогда была водителем скорой помощи, сказала мне, что даже после того, как эпидемия закончилась, люди пугались при виде её машины скорой помощи, утверждая, что «полиомиелит снова вернулся», и тащили детей домой, а то и падали на колени, чтобы помолиться.
Местные власти в бедном небольшом городке, вроде Корка, где я вырос, понимали лучше, чем национальное правительство сегодня, что страх — основная характерная черта эпидемий. Они пытались тогда направить общественное мнение между паникой и благодушием, сохраняя контроль над новостями об эпидемии. Когда британские газеты, вроде «Таймс», сообщали, что в Корке неистовствует полиомиелит, они называли это типично британским злословием и преувеличением. Но их усилия сдержать новости никогда не срабатывали так, как они надеялись. Наоборот, они снижали доверие к себе попытками принизить происходящее. В ту эпоху до телевидения основным источником информации в моем родном городе был Cork Examiner, который после первых заражений полиомиелитом в начале июля 1956-го точно сообщал о количестве заболевших, но систематически принижал серьёзность случаев.
Заголовки о полиомиелите, вроде «Паническая реакция без подтверждений» и «Вспышка не так опасна» постоянно шли на первой странице. А выше были вопли о Суэцком кризисе и венгерском восстании. В конце концов такое отношение служило лишь тому, чтобы распространять тревогу в Корке, где многие были убеждены, что уровень смертности намного выше, чем официально заявлялось, и что тела ночью тайком вывозят из больниц.
Мой отец сказал, что в итоге делегация местных бизнесменов, владельцев крупных магазинов, прибыла к владельцам Cork Examiner, угрожая отозвать свою рекламу, если они не перестанут сообщать об эпидемии. Я сомневался в этой истории, но когда много лет спустя проверил файлы газеты, то обнаружил, что он был прав, и что газета прочти полностью прекратила сообщать об эпидемии, а в то же время больные дети продолжали поступать в больницу Святого Финбарра.
Недостоверные сообщения о войнах и эпидемиях
К тому времени, как я начал исследования для книги о полиомиелите в Корке, которая называлась бы Broken Boy, я уже 25 лет вёл репортажи о войнах, начиная с североирландских волнений в 1970-х, затем о ливанской гражданской войне, иракском вторжении в Кувейт, войне, которая последовала за вторжение Вашингтона в Афганистан после событий 9/11, и о вторжении США в Ирак в 2003-м. После публикации книги я продолжал освещать эти бесконечные конфликты для британской газеты Independent, как и новые конфликты 2011 года в ходе арабской весны в Ливии, Сирии и Йемене.
Когда в январе началась пандемия коронавируса, я заканчивал книгу (только что опубликованную) «Война в эру Трампа: поражение ИГИЛ, падение курдов, конфронтация с Ираном». Почти сразу же я заметил сильные параллели между пандемией ковид-19 и эпидемией полиомиелита 64 годами ранее. Повсеместные опасения, возможно, стали общим фактором, хотя на тот момент мало замеченный правительствами. В Великобритании, где я живу, Борис Джонсон по обыкновения полагал, что людей надо испугать, чтобы они изолировались, когда на самом деле многие уже были в ужасе и их нужно было разуверять.
Ещё я заметил зловещее сходство между тем, как сообщалось об эпидемиях и войнах. Те, кто несёт ответственность — Дональд Трамп представляет собой крайний вариант — неизменно говорят о победах и успехах, даже если они провалились и потерпели поражение. Вспоминаются слова генерала Конфедерации Джонсона «Каменная Стена». На земле, которая только что была полем боя, он спросил адъютанта:
«Вы когда-нибудь думали, сэр, какие возможности поле боя сулит лжецам?».
Это определённо верно для войн, но не менее, как мне кажется, и для эпидемий, что и продемонстрировал президент Трамп довольно быстро (и демонстрирует снова и снова). По крайней мере в ретроспективе кампания дезинформации о войнах имеет тенденцию получить плохое освещение в прессе и стать предметом нравоучений. Но немножко подумайте: само собой разумеется, что люди пытаются убить друг друга, не колеблясь солгать друг о друге. Хотя фраза, что «истина — первая жертва войны», часто оказывается опасным образом исчезнувшей из дурных репортажей или непродуманного приятия своекорыстной версии реальности полей боя (скармливаемой власть имущими доверчивым СМИ), так же можно сказать, что правда стала первой жертвой пандемии. Неизбежный хаос, следующий после быстрого распространения смертоносного заболевания и отчаянные попытки власть предержащих избежать ответственности за растущие утраты жизней ведут в одном направлении.
Конечно, нет ничего неизбежного в подавлении правды, когда речь идёт о войнах, эпидемиях и чего-то ещё подобного масштаба. Журналисты порознь и сообща всегда будут заняты борьбой с пропагандистами и пиарщиками, в которой победа любой их сторон никогда не будет неизбежна.
К сожалению, войны и эпидемии — события мелодраматические, а мелодрама препятствует пониманию реальности. «Если идёт кровь, то она ведёт», что верно в приоритетах новостей, когда речь идёт о подразделении интенсивной терапии в Техасе или ракетном ударе в Афганистане. Подобные сцены шокируют, но не обязательно много нам говорят о происходящем.
Недавняя история репортажей о войне не вдохновляет. Журналисты всегда вынуждены бороться с пропагандистами власть имущих. Печально, но у меня остается чувство депрессии со времён Первой войны в Заливе Вашингтона против Ирака Саддама Хусейна в 1991 году, вызвано оно тем, что пропагандисты всё больше побеждают в битве новостей и что точная журналистика, репортажи тех, кто всё видит своими глазами, отступает.
Исчезающие новости
По своему характеру репортажи о войне всегда будут трудной и опасной работой, но за эти годы она стала чем-то большим. Освещение войн Вашингтона в Афганистане и Ираке зачастую никуда не годится, но не настолько скверно, как недавние сообщения из разорванных войной Ливии и Сирии или полное отсутствие сообщений о катастрофе в Йемене. Подобное отсутствие вызывает ошибочное понимание даже в фундаментальных вопросах, например, кто на самом деле с кем воюет и кто в действительности будущие победители и побеждённые.
Конечно, мало что нового в пропаганде, контроле новостей или распространении «ложных фактов». Древнеегипетские фараоны занимались самовосхвалением и оставляли лживые рассказы о своих битвах на памятниках, которым теперь уже тысячи лет, их поражения расхваливались как героические победы. Новое в сообщениях о войне в последние десятилетия намного сложнее, как намного больше ресурсов правительства могут вложить в формирование новостей. При таких противниках, как прежний правитель Ирака Саддам Хусейн, демонизация никогда не представляла труда, поскольку он был поистине демоническим автократом.
И всё же самые влиятельные сообщения в новостях о вторжении Ирака в соседний Кувейт в 1990 году и контр-вторжение под руководством США оказались ложью. Было сообщение, что в августе 1990-го вторгшиеся в Кувейт иракские солдаты выхватывали младенцев из инкубаторов в кувейтской больнице и оставляли умирать на полу. Девушка из Кувейта, как сообщилось, работавшая в больнице волонтером, клялась перед комитетом Конгресса США, что она была свидетельницей этой жестокости. Её рассказ сильно повлиял на мобилизацию международной поддержки войны администрации президента Джорджа Буша и американских союзников.
В реальности же это всё оказалось выдумкой. Мнимый волонтер больницы оказалась дочерью посла Кувейта в Вашингтоне. Несколько журналистов и специалистов по правам человека выражали скептицизм ещё в то время, но их голоса были заглушены гневом, вызванным той сказкой. Это был классический пример успешного пропагандистского переворота: мгновенно заслуживший внимание, трудно опровергаемый, а когда его опровергли — существенно после войны — он уже сделал своё дело, создав поддержку возглавляемой США коалиции, собравшейся воевать с Ираком.
Аналогично я сообщал об американской войне в Афганистане в 2001-2002 годах, в то время, когда освещение в международных СМИ оставляло впечатление, что Талибан потерпел решительное поражение от американских войск и их афганских союзников. Телевидение демонстрировало взрывы бомб и ракет на передовых позициях Талибана и беспрепятственное продвижение сил Северного Альянса с целью «освобождения» афганской столицы Кабула.
Однако когда я последовал за Талибаном, отходившим к югу, в провинцию Кандагар, мне стало совершенно ясно, что они никак не подпадали под определение потерпевших поражение сил, их подразделения просто получили приказ рассеяться и идти домой. Их руководители явно поняли, что их превосходят числом и что лучше подождать, пока обстановка не изменится в их пользу, что и произошло к 2006 году, когда они вернулись к войне всерьёз. Затем они продолжали воевать определённым образом, это происходит до сегодняшнего дня. К 2009 году уже было опасно ездить далее самого южного полицейского участка в Кабуле из-за риска, что патруль Талибана может создать пропускные пункты где-нибудь на дороге.
Ни одна из войн, которые я освещал тогда, так и не закончилась. Однако случилось так, что они отступили, если не исчезли, из новостей. Я подозреваю, что если хорошей вакцины от ковид-19 не будет найдено и использовано по всему миру, то же самое может случится и с пандемией коронавируса. Учитывая то, как теперь доминируют новости о пандемии, даже чрезмерно, это маловероятно, но ведь существуют прецеденты. В 1918 году, когда шла Первая Мировая, правительства столкнулись с так называемым испанским гриппом и просто подавили сообщения о нём. Испания, не участвовавшая в той войне, не ввела цензуру на новости о вспышке, так что болезнь названа «испанским гриппом» крайне несправедливо, ведь по всей вероятности началась она в США.
Эпидемия полиомиелита в Корке резко окончилась предположительно в середине сентября 1956 года, когда местная пресса перестала сообщать о ней, но как минимум за две недели до этого многие дети, как и я сам, заболели. Аналогично прямо сейчас войны на Ближнем Востоке и в северной Африке, как и продолжающееся бедствие в Ливии и Сирии, которые когда-то получали значительно освещение, теперь редко упоминаются.
В грядущие годы то же самое может произойти и с коронавирусом.
