Тяжелая артиллерия пропаганды
Самая эффективная пропаганда замешана на полуправде
 От редакции. На нашем портале мы уже писали о соперничестве военных пропагандистов на страницах американской прессы времен Первой мировой войны. Не обошли вниманием и слабость российской военной пропаганды на примере войны с Грузией в августе 2008 года.
Сегодня мы публикуем статью нашего автора Михаила Шевлякова об антияпонской пропаганде США времен Второй мировой. Что осталось в нашей памяти от реальных событий?
***
Мы помним только лозунги, но не помним войн. А знаете, почему? Потому что это шоу-бизнес. Именно поэтому я здесь. Обнаженная девушка, обожжённая напалмом; буква «V» — символ победы; пять морских пехотинцев поднимают флаг на горе Сурибати… Пройдёт 50 лет и вы будете помнить этот снимок, хотя забудете о войне.
«Плутовство, или Когда хвост виляет собакой»
«Remember December 7th!» – под знаменем с таким лозунгом американцы проплыли тысячи миль по волнам Тихого океана и прошагали по отмелям и джунглям островов, о которых до того знали далеко не все географы. Этот лозунг – призыв помнить японскую атаку на Перл-Харбор в декабре 1941 года – освящал торпедные залпы подводников адмирала Нимица и рейды бомбардировочной авиации генерала ЛеМэя. Но боевая машина пропаганды начала свою работу задолго до того, как первые японские самолеты взлетели с палуб авианосцев и взяли курс на остров Оаху.
Так как же информационные залпы сливались с залпами орудий, а то и предшествовали им?
Провозгласив за век до Перл-Харбора «манифест судьбы», благословлявший американцев на трансконтинентальную экспансию, и прошагав с верой в свое предназначение от океана до океана, Соединенные Штаты не смогли остановиться на калифорнийском берегу. Захват Гавайских и Филиппинских островов обозначил два гигантских шага, которыми Америка переступила через Тихий океан – к прославленным еще Марко Поло богатствам Азии. Менее чем за столетие был совершен невероятный рывок, при котором западные рубежи освоенных американцами земель перенеслись от городков и ферм на берегах Миссисипи в сеттльменты на берегах Янцзы. На всем этом пути американцев не покидала та самая вера в ведущую их судьбу – в их право нести свой миропорядок на чужие земли. Разбег был столь велик, что необходимость шагать вперед казалась совершенно естественной, как необходимость дышать, в этом движении идущие на Запад уже не задавались вопросом – действительно ли так «дики» те народы, которым они несут «прогресс и просвещение». Меж тем, в резиденции монархов Гавайев электрическое освещение появилось десятью годами ранее, чем в Белом доме, а введенная после американской аннексии цензовая система лишила значительную часть населения островов избирательных прав.
Четыре «черных корабля» коммодора Перри взломали прежний мир замкнутой в себе Японии, пять кораблей потребовалось для того, чтобы распахнуть двери в Корее, в пороховом дыму у фортов Дагу была проложена дорога в Китай. Прежняя эпоха «старых» колониальных империй прошла, американцы шли в Азию не за пряностями, драгоценными камнями и пагодами с золотыми крышами, они получили то, что было ценно в новой эпохе – рынки сбыта.
В 1937 году вышла и мгновенно стала бестселлером книга Карла Кроу «Четыреста миллионов покупателей» – сборник эссе о Китае, написанных с точки зрения американского бизнеса. Создатель первого шанхайского рекламного агентства западного типа, создатель «шанхайского стиля» рекламы с полуевропеизированными девушками, Кроу писал книгу исходя из своего многолетнего опыта работы на китайском рынке, и название этой книги долгое время было образным выражением – менялась только количественная оценка численности китайцев как потенциальных покупателей американских товаров. Одновременно с выходом «400 миллионов», увидела свет и книга Кроу «Скажу от имени китайцев», в которой главной темой были не столько американо-китайские отношения, сколько очередная начавшаяся японо-китайская война. Через год на ту же тему вышла еще одна его книга – «Мои друзья китайцы».
Надо отметить, что Кроу, ярый противник Японии, объяснял свою позицию в начавшемся конфликте гораздо честнее многих. В вину японцам он ставил прежде всего то, что они, расчетливо переняв у Европы и Америки самые передовые достижения, использовали их себе во благо, китайцы же привлекали его тогда тем, что были относительно не склонны к прогрессу и развитию.
С точки зрения Кроу бомбардировки и обстрелы (в том числе и ошибочные бомбардировки китайскими летчиками британского и американского крейсеров «Камберленд» и «Огаста») стояли на втором плане. Главной бедой войны, главным ее символом для него были тысячи китайских кули, ранее работавших в порту на разгрузке американских товаров, а теперь, когда Шанхай оказался под японским ударом, лишившихся работы и средств к существованию.
20 августа 1937 года на борту судна «Президент Гувер» Кроу отплыл из Шанхая в Манилу, оставив на берегу своего слугу-китайца и коллекцию бритвенных лезвий. На прощание китайская эскадрилья, не обратив внимание на 30-футовый американский флаг, расстеленный на палубе, сбросила на «Президента Гувера» свои бомбы. Судно, заполненное беженцами (включая жену бывшего генерал-губернатора Филиппин Теодора Рузвельта-младшего и два ресторанных оркестра в полном составе) ушло в море под плач напуганных детей, посылая в эфир непрерывное SOS. Но на больших политических весах те китайские бомбы, которыми на «Президенте Гувере» был убит один из членов экипажа и ранены еще шестеро моряков и двое пассажиров имели совсем малый вес. Кровь и боль были нужны для пропаганды – но пропаганда должна была создаваться не на основе равенства подходов и моральных принципов, а исключительно с позиций выгоды – выгоды государственной, выгоды деловой – и именно поэтому японские бомбы «попадали в кадр», а китайские бомбы «оставались за кадром».
Пока быстро встававшая на ноги из чугуна и стали Японская империя только начинала пробивать тараном прежние азиатские барьеры, пока японские броненосцы отправляли на дно эскадру Рожественского – американские газеты с восторгом именовали японского императора «любимым лидером нового мирового порядка» и публиковали фотографии, на которых японская армия восстанавливала железную дорогу в Манчжурии. Однако именно эти железнодорожные рельсы – а вернее вполне понятное нежелание Японии уступать свой военный трофей международному консорциуму под американским управлением – стали первой трещиной в отношениях двух стремительно развивавшихся наций. Трещиной, которой суждено было вырасти до размеров пропасти.
С каждым годом становился все понятнее тот простой факт, что Япония не просто не желала оставаться прежним миром «экзотической азиатской дикости», что не просто шла замена мира гейш под легкими зонтиками и суровых, но безнадежно устаревших самураев с мечами на мир паровых машин и стали. Япония, стремительно догнавшая в своем прогрессе «цивилизованные державы», желала быть равной с этими державами в Азии – и вот здесь-то и возникали непреодолимые противоречия. Именно на этом рубеже пропагандисты начинали срочно перекрашивать «любимого лидера» и его подданных совсем другими красками – и факты переставали играть какую-либо роль, становясь, в лучшем случае, лишь отдельными мазками грунта на пропагандистском холсте.
В начале 1939 года американская пресса тепло приветствовала нового японского посла Кенсукэ Хориноути – непьющего и некурящего любителя гольфа, прихожанина токийской баптистской церкви, которого собеседники запросто именовали «Кен» на привычный американский манер. Казалось бы, что может быть лучше для развития отношений между двумя странами, чем настолько проникнувшийся западным духом посол?
Однако уже в мае 1939-го журнал Time, отмечая мягкость и приветливость Хориноути, без тени сомнения утверждал, что именно поэтому ему не следует доверять – ни когда, он говорит о политике, ни когда утверждает, что Япония по-прежнему остается самым надежным торговым партнером США после Британской империи. Проходит всего пара месяцев и в удобренную пропагандой Time землю начинают сыпаться зубы дракона – госсекретарь Корделл Хэлл сообщает послу о том, что США в одностороннем порядке прекращают действие американо-японского торгового договора 1911 года. При этом в качестве основания для такого шага указывались вовсе не какие-либо действия Японии, а желание американской стороны обеспечить лучшую охрану и продвижение тех американских интересов, которые могут потребовать нового развития. «Бизнес, ничего личного». Впрочем, дошло и до личного – через год все того же Хориноучи уже не называют Ambassador-for-Christ, а сравнивают его с мультяшно-карикатурным образом японцев.
Мультяшность и карикатурность – излюбленный прием пропагандистов, и чем ближе к грому пушек, тем больше противник начинает терять человеческие черты и превращаться в существо низшего сорта, а то и в полуживотное. Зерна ненависти прорастали очень хорошо, расовая подоплека противостояния существенно облегчала работу над образом врага. Если солдат верит, что его противник стоит ниже на лестнице эволюции, что он ближе к мартышкам, чем к людям – то не возникает никаких моральных сомнений, а война становится сродни охоте на зверей.
В 1942-м году это проявилось очень явно, когда в штате Калифорния, где и так давно существовали законы о запрете межрасовых браков, где тлело пламя вражды между белыми и японскими фермерами, стали раздавать шуточные «охотничьи лицензии на япошек». Напрасно американцы японского происхождения пытались доказать, что они тоже американцы – это не спасало их от действия президентского указа 9066 и депортации в лагеря, самым известным из которых (но не самым большим) стал Манзанар. Они пытались оставаться американцами даже в этих лагерях – вновь надевая свою форму бойскаутов и вместе с членами Американского легиона проводя патриотические парады у звездно-полосатого знамени – как когда-то на свободе. Уже из Манзанара и других лагерей часть американцев японского происхождения отправилась на фронт в Европу, чтобы своей кровью и своей смертью доказывать лояльность Соединенным Штатам – и их подразделение стало самым награжденным подразделением армии США – однако это никак не влияло на общий фон пропаганды. В июле 1943 года на Соломоновых островах американские войска могли видеть большой щит со словами адмирала Хэлси: «Убивайте япошек, убивайте япошек, убивайте больше япошек! Вы поможете убить желтых ублюдков и работа будет сделана». Но даже и это не стало крайним пределом в антияпонской пропаганде.
На обложке журнала Life от 22 мая 1944 года была помещена милая фотография – мать и ребенок. Идиллия и счастье. Но под милой журнальной обложкой скрывалось отнюдь не идиллическое содержимое: на одной из страниц была показана работница военного завода в Аризоне, которая улыбалась, глядя не на ребенка, а на человеческий череп – японский череп, присланный ей в подарок ее приятелем – американским моряком, с припиской «Хороший японец – мертвый!». Эта иллюстрация из американского журнала была растиражирована и распространена японскими пропагандистами среди японского населения – чтобы страх американской победы был сильнее страха смерти. Не удивительно, что вскоре в США запретили публикацию подобных фотографий – из опасения ответных зверств японцев в отношении американских солдат. Но запрет на публикацию таких фотографий не означал ослабления пропаганды в целом, не означал каких-либо перемен в уже сложившемся под воздействием пропаганды отношении к противнику.
Отрезанные головы японских солдат, насаженные на колья, служили дорожными указателями, тела мертвых и раненых японцев использовались для отработки штыковых ударов, коллекционирование ушей и золотых зубов стало массовым явлением, а Уинфрид Таунли Скотт написал «The US Sailor with the Japanese Skull» – фактически, стихотворную инструкцию по вывариванию трофейного черепа. В перерывах между боями «умельцы» не только подсчитывали выломанные золотые коронки, готовили черепа для отправки домой, но и изготавливали ножи для разрезания бумаги из человеческих костей – один такой был даже отправлен в дар президенту Рузвельту, но тот счел нужным отказаться от подарка.
На таком фоне уже не приходится удивляться ни тому, что в детских комиксах супергерои давили японцев асфальтовым катком, ни тому, что Tokio Kid на плакатах о рациональном использовании ресурсов был похож на клыкастую летучую мышь-вампира. Не приходится удивляться тому, что на страницах San Francisco News колумнист Артур Кейлор всерьез утверждал о существовании «японско-негритянской антибелой расовой пятой колонны», стараясь уверить читателей, что это именно они срывали расклеенные по городу распоряжения властей и указатели бомбоубежищ.
В январе 1942 года специальный уполномоченный Федерального бюро по наркотикам Министерства финансов США Гарри Анслингер подливал масло в огонь пропаганды, заявляя: «Мы уже более десяти лет были в состоянии войны против японской политики распространения наркотиков… Много раз в прошлом мы получали свой «Перл-Харбор» в виде опасных наркотиков из Японии, чье предназначение – отравить кровь американского народа». При этом представитель FBN старательно забывал о том, как 5 июля 1929 года в порту Сан-Франциско была арестована Сюзан Йинг Као, жена китайского вице-консула, в багаже которой было обнаружено 400 килограммов контрабандно ввозимого опиума стоимостью более полумиллиона долларов – ведь теперь Китай был одним из основных союзников США в войне.
Война – это политика. Политика – это бизнес. Пропаганда – это такое же оружие на службе войны, политики и бизнеса, как артиллерийские снаряды, дипломатические ноты и замораживание банковских активов.
27 марта 1942-го, в тот самый день, когда распоряжением военного командования было ограничено передвижение американских граждан японского происхождения в 100-мильной полосе Западного побережья, американская пресса радостно сообщила: японские агенты признались и осуждены! «Признавшимися агентами», американцами, работавшими на японских шпионов, были объявлены Ральф Таунсенд, Фридрих Уильямс и Уоррен Райдер.
В чем же состояла вина этих «признавшихся и осужденных агентов»?
Таунсенд, бывший работник американского консульства в Китае и журналист, был повинен в том, что в 1930-х он писал статьи, рассказывающие о Японии как о хорошем торговом партнере США. Второй журналист, Уильямс, был осужден за критические статьи о китайском руководстве и за деловое сотрудничество с японской пароходной компанией Nippon Yusen Kabushiki Kaisha. Вина Райдера, директора по связям с общественностью промышленной ассоциации Сан-Франциско, состояла в том, что он пользовался поддержкой японской торговой палаты, и в его предвоенных статьях шла речь о пользе торговли между двумя странами. При этом, разумеется, никто не хотел вспоминать о том, что Райдер писал статьи и по заказу Китая, что в своей переписке с Элеанор Рузвельт он выступал с позиций безусловного сторонника президентского курса.
Точно так же не вспоминали и слова самого Франклина Делано Рузвельта, который в июле 1941 года без малейшего смущения говорил о том, что «тысячи тонн бензина идут из Лос-Анджелеса – с Западного побережья – в Японию, и мы помогаем Японии в том, что выглядит как акт агрессии». Разъясняя позицию США, президент тогда откровенно говорил, что это было необходимо для беспрепятственного получения стратегического сырья из Юго-Восточной Азии, что это было очень важно «с нашей собственной эгоистичной оборонительной точки зрения». Но все это – и многое другое – мгновенно отошло в тень после кровавого утра на Гавайях и президентской речи о «дне позора», после того, как в полную мощь загремели пропагандистские «барабаны войны».
Пропаганда вовсе не обязательно есть тотальная ложь. Куда как успешнее она работает в том случае, если пропагандисты говорят полуправду, умалчивая о том, что противоречит сиюминутным нуждам информационной войны и поднимая на щит то, позволяет одержать победу здесь и сейчас – сначала в сознании людей, а потом и на поле битвы.
«Remember December 7th!» – и киноактриса Рита Хейворт рисовала у себя на лбу «V» – символ победы.
«Потому что это шоу-бизнес».
Источник: terra-america.ru.
Рейтинг публикации:
|
