| От редакции Terra America. Приближение войны резко меняет информационную картину в стране: новости тщательно фильтруются цензурой, электронные СМИ ставятся под государственный контроль, газетные полосы заполняются проплаченными комментариями. По состоянию СМИ легко увидеть, собирается или не собирается страна начать боевые действия. О том, что США уже приняли решение об интервенции в Ирак, можно было со всей определенностью судить уже в сентябре 2002 года, когда, как выразился Ноам Хомский, в СМИ начали бить "барабаны войны". Бьют ли они сейчас, когда Обама заявил об уже принятом им решении нанести ограниченный удар по Сирии? Если бьют, то насколько оглушителен их грохот? Сравним ли этот грохот с тем, что раздавался в 2002? Почему "барабаны войны" чуть стихли, а если стихли они, то не стихнут ли вместе с ними и пушки?
Наша новая тема в рубрике Идеи посвящена именно военной пропаганде, ее качеству в США и в России, и способности журналистов и аудитории ей сопротивляться. Начинаем же мы эту тему с нового очерка нашего постоянного автора Василия Молодякова, который повествует о том, как соперничали в годы первой мировой войны на страницах американской прессы британские и немецкие пропагандисты. Кстати, чуть позже мы расскажем и о русских пропагандистах, которые пытались привлечь американское общество на сторону Антанты. Интересно было бы узнать и о том, кто сейчас в американской печати работает на интересы других стран и насколько влиятельны те или иные международные журналистские лобби сегодня в Соединенных Штатах.
* * *
"Великая война отличалась от предыдущих конфликтов прежде всего признанием силы общественного мнения, – утверждал в 1920 году главный "военный пиарщик" вильсоновской Америки Джордж Крил, глава Комитета общественной информации. – Это была борьба за сознание людей".
"Не было более благодатного поля для пропаганды, чем Соединенные Штаты в первые годы войны", – добавил британский политик Артур Понсонби восемь лет спустя, в разгар споров о "пропаганде" и ее роли в недавней войне.
И центральные державы, и страны Антанты ("союзники") старались привлечь симпатии американцев на свою сторону, но их стратегические цели были принципиально разными. Возможность вступления США в войну на стороне первых исключалась, поэтому цель германской пропаганды была троякой: "укреплять силы Германии, ослаблять ее противников, удерживать Америку вне войны". Эта формулировка принадлежит ведущему про-германскому пропагандисту в США Джорджу Сильвестру Виреку. Антанта добивалась участия "великой заокеанской демократии" в борьбе против "деспотического кайзеризма" и "прусского милитаризма".
"За немцев не стоит решительно никто, – докладывал 28 августа 1914 года российский посол в Вашингтоне Юрий Бахметев министру иностранных дел Сергею Сазонову, – или, по крайней мере, никто не решается высказаться против такого подавляющего большинства, и не нашлась ни одна газета, которая бы даже оставалась вполне нейтральной: все соединились против Германии". Сказанное относилось прежде всего к нью-йоркской прессе – монополисту в сфере международной информации.
Почему так произошло?
"Американские газеты получают новости в основном из английских источников, – напомнил Уильям Рандольф Хёрст 4 августа. – Поступающие сюда "военные новости" процежены через английскую прессу и потому волей или неволей окрашены в пользу Англии, Франции и России против Германии и Австрии".
"Из года в год американская публика ежедневно видела Европу в отчетливо британской перспективе, – отметил Уолтер Миллс в книге "Путь к войне" (1935). – Мало кто из наших газет имел там свои бюро, а те, кто имел, располагали слишком малым количеством подготовленных корреспондентов. В Берлине были один или два толковых американских газетчика, в Петербурге, пожалуй, ни одного, а из Парижа шли новости в основном светского или культурного, но не политического содержания. Наши газеты и информационные агентства освещали европейскую политику из Лондона. Лондонские бюро опекали корреспондентов на континенте, собирали и передавали сообщения, щедро заимствуя новости и информацию из британских газет и журналов, – просто потому, что их источники были лучше. Общность языка и недостаток квалифицированных кадров часто побуждали американцев нанимать англичан на работу".
"В годы нейтралитета американские газеты были главной целью британской пропагандистской кампании, – писал Хорас Петерсон в книге "Пропаганда в пользу войны" (1939). – Почти во всех случаях они соглашались с ее позицией. Поэтому американскую прессу этих лет следует рассматривать не как зеркало, отражавшее отношение соотечественников к войне, но как основное средство британского влияния на американцев".
Проведенный в ноябре 1914 года среди редакторов 367 американских газет опрос показал, что сторонники Антанты превышали сторонников Центральных держав в пять раз (105 против 20), но две трети респондентов (242) высказались за нейтралитет.
"Строго говоря, – заметил Виреку в конце 1920-х годов английский разведчик Норман Туэйтс, – до вступления Америки в войну там не было никакой британской пропаганды". "Признайте, – возразил тот, – что британская пропаганда в Соединенных Штатах началась в 1776 году и продолжается по сей день". "Это контрпропаганда, – парировал бывший противник. – Мы исправляли ошибки. Мы не пытались распространять пробританские мнения через прессу".
В сказанное почему-то не верилось. Чарльз Нейджел, министр торговли в администрации Тафта, в 1922 году заявил, что британская пропаганда посеяла "недоверие, несогласие и разлад" между американцами, добавив: "Кто скажет, что те же самые конторы не работают и сегодня?". Экс-конгрессмен Ричард Бартольд восклицал в мемуарах:
"Слишком много честных американцев неблагоразумно закрывали глаза на опасность многоглавого чудовища по имени Английская Пропаганда. Сегодня, как и на протяжении десятилетий, этот спрут висит над нашим континентом от океана до океана. <…> Под его пагубным влиянием история фальсифицируется, а сознание наших детей не-английского происхождения отравляется ядом ненависти против их сородичей".
С первых дней войны британскую пропаганду в США возглавил бывший член Палаты общин, писатель и путешественник сэр Гилберт Паркер. Он составлял регулярные обзоры местной прессы и общественного мнения для кабинета министров, распространял по десяткам тысяч адресов издания правительственного пропагандистского бюро "Веллингтон хауз", рассылал в 360 газет еженедельное обозрение новостей и комментариев, отражавшее позицию Лондона, организовывал лекционные турне и интервью именитых британцев, поддерживал переписку с тысячами людей, стараясь влиять на их позицию и одновременно собирая информацию.
"Вложенные в книги карточки содержали только имя и адрес сэра Гилберта и никаких указаний на "Веллингтон хауз", – отметил в 1935 году один из первых исследователей британской военной пропаганды Джеймс Сквайрс. – Это создавало впечатление, как будто заботливый и добрый англичанин всего лишь выполняет простой долг перед американскими друзьями, посылая им литературу и приглашая высказаться о ней или о войне в целом".
Германоязычная пресса США не могла конкурировать с англоязычной в силу малочисленности, неорганизованности и отсутствия поддержки из "фатерлянда". Даже виднейшая немецкоязычная газета Нового света – нью-йоркская "Штаатс" привлекла внимание Берлина лишь с началом войны.
"Утверждения врагов, – писал вскоре после войны бывший посол в Вашингтоне граф Иоганн фон Берншторф, – что германская пропаганда в Соединенных Штатах была на самом деле организована за много лет до войны, и поэтому мы в 1914 году имели в своем распоряжении готовую организацию с отделениями в каждой части страны, к несчастью, лишены всяких оснований. Достойно сожаления, что перед войной германская сторона, несмотря на мои неоднократные предупреждения, ничего не сделала. <…> Нам всегда не хватало денег на поддержание контактов и сотрудничество с американской прессой. <…> Даже с германо-американскими газетами не было организованной связи. <…> Хорошо известно, что в тогдашней Германии не понимали, какую силу имеет в демократических странах общественное мнение".
Иного мнения придерживался Крил: "Берлин с самого начала четко понимал военную значимость общественного мнения и тратил миллионы на то, чтобы завоевать или совратить его".
"Немецкие представители, – иронизировал Вирек, – боялись ответственности за сделку в миллион долларов. Они чувствовали себя обязанными учитывать каждый истраченный цент. <…> Нельзя отрицать возможность того, что несколько вложенных миллионов долларов могли избавить Германскую империю от миллиардных репараций и изменить ход истории".
Впрочем, дипломаты не сидели совсем уж сложа руки: с 1905 года германское посольство ежегодно тратило на пропаганду по 20 тысяч марок. В 1909 году, первом году пребывания Берншторфа в должности, 17 тыс. из них получил аналитик-международник Джеймс Девенпорт Уэлпли за статьи, которые посол считал полезными: о достижениях и миролюбии Германии и о выгодах дружбы с ней.
"С самых первых дней кризиса американская публика получила из своих же газет основу того, что потом стало "союзной" версией событий, – напомнил Миллс через двадцать лет после описываемых событий. – Однако англичане, не довольствуясь уже имевшимся доминированием в прессе и влиянием на читателя, решили физически закрепить за собой монополию на информацию. 2 августа, до официального вступления в войну, они ввели цензуру на своих трансатлантических телеграфных линиях, принимая сообщения только на английском языке. 4 августа, через несколько часов после объявления войны Германии, британский флот перерезал принадлежавшие последней кабели, причем так, чтобы их нельзя было восстановить. Петерсон назвал это "первым актом цензуры и одновременно первым актом пропаганды", поэтому утверждения, что "союзная" пропаганда отставала от немецкой, не выдерживают критики. Нэйджел сетовал:
"Нашу страну наводнили односторонние, необъективные, лживые известия. <…> Общественное мнение успешно сделали предубежденным, поскольку все сведения шли с одной стороны. <…> Наше природное чувство честной игры требует информации с обеих сторон. <…> Мы имеем право знать, мы обязаны знать правду", – и даже назвал эту меру "самой большой тактической ошибкой" англичан, поскольку "монополия – коварная вещь, опасная прежде всего для того, кто ей обладает".
Старый политик мыслил довоенными категориями, причем не он один.
"Посольство в Вашингтоне, – вспоминал военный атташе Франц фон Папен, будущий канцлер, – полностью бездействовало. Министерство иностранных дел в Берлине оказалось настолько не готово к войне, что даже не задумывалось о возможности того, что англичане перекроют каналы связи".
Единственным "окном в мир" остались радиостанции в Сэйвилле на Лонг-Айленде, вблизи Нью-Йорка, и в Такертоне, штат Нью-Джерси, поддерживавшие сообщение с Германией. Радиосвязь между странами была установлена 28 января 1914 года; во время первого сеанса кайзер поздравил с этим президента.
5 сентября Вильсон приказал морскому министерству взять станцию в Такертоне под контроль. На станции в Сэйвилле, выходившей в эфир 4 часа в сутки, была введена цензура.
Выиграв время, "союзники" заполнили прессу Нового света реляциями о своих победах (там фигурировали в основном бельгийские и французские географические названия, но кто из американцев разбирался в них) и о "немецких зверствах". Уже 4 августа Папен увидел аршинные заголовки "40 тысяч немцев взяты в плен под Льежем" и "Кронприц покончил с собой". Американский поэт ирландского происхождения Шеймус О’Шил, с началом войны ставший публицистом антибританской ориентации, в памфлете "Путешествие по стране заголовков" наглядно и на конкретных примерах – шесть полос иллюстраций – показал пристрастность американских газет и дутый характер многих сенсаций.
Полоса для заголовков о германских успехах, поражениях "союзников" и нарушениях ими интересов США была демонстративно оставлена пустой. Памфлет пользовался спросом и не раз допечатывался, но не мог изменить ситуацию.
"Главное, – напомнил Берншторф, – какая сторона раньше даст новости, поскольку остается первое впечатление. Поправки всегда напрасны, особенно потому, что печатаются мелким шрифтом и не на видном месте".
Заявление пяти американских корреспондентов, прикомандированных к германской армии на Западном фронте, появилось 7 сентября на первой странице The New York Times, но запомнилось не оно, а те выдумки, которые журналисты опровергали словом чести. Сосредоточившись на "зверствах", антантовская пропаганда сделала их мощным средством воздействия, чего противник вовремя не понял и не оценил.
Немецкая оккупация Бельгии и севера Франции, действительно, отличалась жесткостью, с применением карательных мер против партизан и заложников. Однако в середине 1920-х годов английские пропагандисты сами отказались от наиболее известных "страшилок" вроде бельгийских детей с отрубленными руками, распятого канадца и так далее.
"На войне фальшивки являются признанным и очень полезным оружием, – суммировал Понсонби. – Все страны сознательно используют их для того, чтобы обманывать собственный народ, привлекать нейтралов на свою сторону и вводить в заблуждение противника".
Так на полях и колонтитулах Америки начиналась Первая мировая война.
|
