Будучи вечным студентом, изучающим русскую литературу – никто не умеет так мужественно бороться с собственной тенью, как русский писатель – я, наверное, неизбежно должен был написать очень русский по духу роман. И для того, чтобы написать его, мне сначала надо было объехать всю матушку Россия вдоль и поперек – от Москвы до Магадана. 

Эта моя страсть (в том числе увлечение Достоевским, Толстым и Солженицыным), видимо, прежде всего, объясняется моим славянским происхождением – мои еврейские бабушка и дедушка эмигрировали из Центральной Европы. Во-вторых, она окрепла под влиянием моей жены-чешки, которой, как и многим, посчастливилось жить при советском социализме – строе типично русском по своему замыслу.    

Потому, что только русским захотелось так долго жить под гнетом такой ничтожной системы и подчинить себя такой недостойной, ограниченной и строго предписанной идеологии, которая обещала вечное торжество безупречной коммунистической гармонии, а на деле предложила совершенно иное – жизнь, состоящую из трудностей, разочарований, отчаяния и страха. Почему так вышло? И я решил, что ответить на этот вопрос, конечно же, можно только побывав в России, так сказать, совершив паломничество. 

Я подумал, что в Москве я как-нибудь справлюсь сам, а вот для главной части путешествия по Сибири и другим местам мне понадобится попутчик, причем, обязательно такой, который говорит по-русски лучше меня. И в этом мне очень повезло. Со мной согласился поехать мой отец – страстный любитель истории, филолог и бывший заведующий зарубежным отделом на радио BBC World Service. Но когда в нашей поездке возникали трудности (а они, конечно же, возникали), самым ценным оказались не его знания, профессионализм и прошлые заслуги, а человеческие качества – сила духа, неутомимость, великодушие, воспитанность, сообразительность и даже некое безрассудство (в лучшем смысле этого слова). Без него я бы матушку Россию не осилил.    

Проблемы в Москве начались уже на четвертый день – когда я фотографировал бывшее управление КГБ на Лубянке, ко мне неожиданно и довольно бесцеремонно прицепились двое мужчин. Одетые в темные костюмы, под которыми явно угадывались агенты ФСБ (Федеральной службы безопасности), они подошли ко мне с двух сторон и прежде, чем я успел понять, что происходит, взяли меня под руки и, не говоря ни слова, повели меня по подземному переходу. Они вывели меня к боковому входу в главное здание ФСБ, а в это время третий человек забрал мой паспорт и начал обыскивать меня, явно считая, что я – британский шпион. Те два агента – большие мужики славянской наружности, просто молча стояли рядом со мной, как два огромных русских дуба, и охраняли. Лишь через 40 минут, когда вернулся их коллега, они меня отпустили, предварительно стерев все, что я сфотографировал, и добавив на прощание на безупречном английском: «Fuck off!».  

Из того, что произошло, я сразу же для себя понял, что страна эта все еще остается обособленной, скрытной, недоверчивой и авторитарной, и службы безопасности здесь наделены слишком большой властью. Кто знает, думал я, может, российский народ так устроен, чтобы жить в условиях жесткой власти, и поэтому терпит такое оскорбительное отношение к себе со стороны авторитарного путинского режима, так же, как раньше терпел советский строй.  

Перелет из Москвы в Магадан – а это около 5,5 тысяч километров на восток – длился девять часов, не считая посадки в Братске, где нас, как скот, отвели в обшарпанный зал ожидания, стены которого были выкрашены коричневой краской советских времен. Нам было велено ждать, правда, сколько ждать, не сказали. Через три часа мой отец набрался наглости и спросил служащего аэропорта: «Не скажете ли Вы, когда, по Вашему мнению, мы сможем лететь дальше?» Ответ был резкий, немногословный и казенный: «Скоро!». И больше ничего. В России клиент всегда прав. Наконец, мы снова сели в самолет, а когда прилетели в Магадан, то были уже практически без сил. Сложность была еще и в том, что мы преодолели восемь часовых поясов и по-прежнему находились в одной и той же стране. 

Места в гостинице мы не забронировали (мое упущение), поэтому нам пришлось объехать несколько магаданских гостиниц, чтобы найти свободный номер. И нигде нам номера не нашли – только в последней гостинице. Нас отвели в наши номера, предназначенные для иностранцев. Когда мы из последних сил плелись в предоставленные нам покои, отец криво усмехался. Он точно знал, что там нас ждет, ну и, конечно же, предчувствия нас не обманули. Отвалившиеся обои, потрескавшаяся штукатурка, разваливающаяся мебель, ванна сталинских времен размером чуть больше писсуара. Не комната, а хибара для беженцев. Это жилище – как и служащий братского аэропорта, как те два агента ФСБ, как и сама Москва – было угрюмым, бесцветным и безразличным, никаким. Я сел на кровать с продавленным матрасом и вдруг услышал, как отец покатывается со смеху. «Паломничество закончено. Вот вам, товарищ, самое яркое воплощение мятущейся русской души – лучше не бывает. Как они над нами поиздевались!»