Никита Жолквер
В рамках выставки, посвященной сталинским лагерям, в Немецком историческом музее в Берлине прошла публичная дискуссия исследователей из разных стран. Послушал их и корреспондент DW.
В Берлине, в Немецком историческом музее открыта передвижная выставка «ГУЛАГ. Следы и свидетельства. 1929-1956», организованная при содействии московского правозащитного общества «Мемориал». Экспозиция рассказывает о системе советских лагерей, принудительном труде заключенных, ее авторы пытаются осмыслить масштаб национальной трагедии в эпоху сталинской диктатуры.
В рамках выставки в кинозале музея 27 мая прошла публичная дискуссия с участием историков разных стран, которые рассказали о своих последних научных исследованиях. Открывая дискуссию, ее ведущая, руководительница исторического проекта «Советский спецлагерь в Бухенвальде» Юлия Ландау (Julia Landau), отметила, что очень долго изучение истории ГУЛАГа находилось в тени «холодной войны».
Чрезвычайно спорная тема
На Западе сама эта аббревиатура стала известной благодаря роману Александра Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ». После либеральных перемен 90-х годов тема стала предметом пристального внимания и в России. «Но хотя сталинский ГУЛАГ уже давно канул в историю, — подчеркнула Юлия Ландау, — с политической точки зрения эта тема остается чрезвычайно спорной».
 Алексей Захарченко
В качестве примера Ландау привела так называемый закон «об иностранных агентах», который требует и от общества «Мемориал» зарегистрироваться в качестве такового. Это требование она считает «особенно извращенным, поскольку «Мемориал» создан правозащитниками, часть из которых в советское время подвергались преследованиям именно как иностранные агенты».
Уже много лет изучает историю сталинских лагерей старший научный сотрудник Поволжского филиала Института российской истории РАН в Самаре Алексей Захарченко. У него были три главных мотива заняться темой ГУЛАГа. Первый — это «Колымские рассказы» Варлама Шаламова. Второй — обнаруженное им в архивах письмо председателю Верховного Совета СССР: женщины-узницы просят Михаила Калинина облегчить участь их находящихся на грани истощения грудных детей, которых в лагере не во что было одеть и нечем кормить. А третий мотив — тоже архивный документ.
«Белые пятна» истории
«Это отчет лагерного руководства, о том, что произошло в одном из лагерей после объявления амнистии: одна из заключенных женщин, у которой был малолетний ребенок, узнав о том, что скоро ее освободят, убила собственного ребенка, чтобы не иметь, как она объяснила, обузы на воле», — рассказал Захарченко.
 Участники подиумной дискуссии
Ученый из Самары не случайно привел именно этот факт. С его точки зрения, в истории сталинских лагерей еще много «белых пятен». Нужно уделять больше внимания не только истории самих лагерей, заявил он, но и «истории человека в лагерном мире».
Сам Алексей Захарченко ставит такие, например, вопросы. Каким было воздействие ГУЛАГа на советское общество в период сталинской диктатуры? Какова дальнейшая судьба тех, кто дождался освобождения? Сколько из них смогли заново организовать свою жизнь, устроиться на работу, создать семью, не опуститься на социальное дно? Какова численность тех, кто был освобожден с частичной или полной потерей трудоспособности? Сколько умерло на воле от полученных в заключении болезней?
Недоступные архивы
По словам историка, в России есть явный дефицит в комплексном, системном осмыслении и изучении «архипелага ГУЛАГа». Восполнить некоторые пробелы можно было бы за счет архивных документов. Но, сетует Захарченко, «по-прежнему нет свободного доступа к документам секретариата наркомата внутренних дел, многие материалы по истории отдельных лагерей, колоний, спецпоселений также засекречены».
 Мирьям Шпрау
С такой проблемой столкнулась и Мирьям Шпрау (Mirjam Sprau) из Центра исследований Восточной Европы Бременского университета, изучавшая систему лагерей на северо-востоке бывшего СССР в регионе Колыма-Магадан и, в частности, индустриального комбината «Дальстрой», созданного в ноябре 1931 года решением политбюро в первую очередь для добычи золота руками заключенных.
«По сравнению со значением этой лагерной системы, — указала Шпрау, — наши знания о ней пугающе малы, причем, не только у немецких историков, но и у российской общественности». Причину Мирьям Шпрау видит, среди прочего, в недоступности значительной части исторических архивов в Москве.
Она говорит даже о движении вспять: «В настоящий момент некоторые из открытых и уже обнародованных в 1990-е и в начале 2000-х годов документов снова оказались недоступны для исследователей». Весьма различны, по словам Шпрау, и условия работы в архивах на местах.
В государственном архиве в Магадане Мирьям Шпрау приняли хорошо, разрешили поработать с документами. А в местном партийном архиве дали только очень ограниченный доступ и строго следили, какие выписки она делает. В архив же магаданского ФСБ ее, как и российских историков, вообще не пустили.
Лексика ГУЛАГа
Алексей Захарченко обратил внимание и еще на одну проблему — недостаточно критическое отношение в России к лексике сталинского режима, к языку документов лагерной бюрократии. Многие термины заимствуются без всяких пояснений, без кавычек приводятся такие понятия как «исправительно-трудовые лагеря», «культурно-воспитательная работа с заключенными», «физически неполноценный контингент», «контрреволюционная агитация», «подкулачник», «саботажник».
В научных работах, по его оценке, «гораздо чаще при характеристике осужденных людей встречаются такие понятия, как «лагерники», «лагерный контингент», и гораздо реже — узники, осужденные». А в результате, указывает Захарченко, возникает риск «замещения взгляда историка ведомственным взглядом сотрудника ГУЛАГа эпохи сталинской диктатуры».
Источник: inoforum.ru.
Рейтинг публикации:
|
