Западная мысль поставила под вопрос институты национальных государств
Александр Князев
Тема протеста - это однозначно один из самых важных трендов уходящего года. Но поскольку география его широка, а сценарии разнообразны, Восточное бюро ИА REGNUM предложило координатору региональных программ Института востоковедения РАН Александру Князеву взглянуть на "оранжевые сценарии" с определенного ракурса. Рамки этой точки зрения задал сам автор, изучающий сейчас изменения в геополитической парадигме: переход от глобальной игры к формированию региональных центров политики. ИА REGNUM предлагает вашему вниманию эту статью с незначительными сокращениями.
***
Ни одно из событий, именуемых "революциями", начиная, по крайней мере, с той, что принято называть "великой французской" 1789-го года, не являлось простым социальным протестом. Всегда и везде присутствовал и присутствует внешний фактор. Всегда и везде любой переворот и смена политического режима осуществляются с применением технологий. Простых в XVIII веке, очень изощренных - в нынешних событиях в Африке и на Ближнем Востоке.
Вообще, нынешние события поставили перед всем пытающимся их проанализировать сообществом - от профессионалов до не вполне подкованных политиков и журналистов - один простой, но очень важный вопрос о соотношении общего и особенного, о наличии либо отсутствии системности в происходящем. Налицо ли унифицированные сценарии, являющиеся эпизодами общего плана, который необходимо рассматривать в лучших традициях конспирологии, теории мирового заговора? Или ситуация в каждой из стран уникальна, специфична, требует своих, индивидуальных подходов - и тогда охвативший мировые СМИ массовый психоз неуместен? Ведь дошло до того, что в ряде периодических изданий Европы и США появился даже своеобразный тотализатор под условным названием "кто следующий"...
При этом либерально настроенные интеллектуалы, как правило, рассуждают в прессе об особом типе "чисто арабской революции против тиранов", которая, дескать, не имеет ничего общего ни с исламской революцией в Иране в 1979 году, ни с какими-либо "цветными" сценариями, главный акцент в рассуждениях этой публики - неприемлемость арабской улицей засидевшихся диктаторов и естественное, как им представляется, стремление народов к демократическим ценностям в их стандартизированной англосаксонской формуле. Стремясь показать "особость этой арабской революции", эти комментаторы, как правило, проводят знак равенства между событиями во всех затронутых беспорядками арабских странах - Тунисе, Алжире, Египте, Йемене, Бахрейне, распространяя свои алармистские прогнозы на все, что не нравится по определению, будь то режим Лукашенко в Белоруссии или Назарбаева в Казахстане... Примечательны, например, публикуемые рейтинги нестабильности - так, Wall Street Journal, например, легко выводит список потенциально революционных стран из таких критериев как социальная несправедливость, склонность к восстанию и расходы на еду... Еще вариант, не требующий сколько-нибудь осмысленных комментариев: "на основе трех одинаково взвешенных критериев: социальная неровность, склонность к восстаниям и спусковой механизм"...
Наукообразные публикации такого рода всегда сориентированы на маргинальные настроения, по сути, это обычный популизм. Сакраментальной чертой всех антиправительственных партий, движений, фондов и т.п. в любой стране является тотально декларируемая любовь к социальной справедливости. Тема социальной справедливости эмоциональна и легко эксплуатируется. Для ее восприятия не обязательно много знаний и аналитических способностей. Но когда-то Николо Макиавелли писал: "Люди веря, что новый правитель окажется лучше, охотно восстают против старого, но вскоре они на опыте убеждаются, что обманулись, ибо новый правитель всегда оказывается хуже старого...". Опыт всех мировых революций убеждает именно в этом. Легко обратить массовое сознание на поиск миллиардов Хосни Мубарака или Муамара Каддафи, формируя в это самое время новый состав режима абсолютно идентичный по своим сущностям свергнутому. Характерным примером является, скажем, Киргизия: после свержения в марте 2005 года президента Аскара Акаева в этой республике не осуществляются какие-либо социально-экономические или политические реформы, происходящее - даже не борьба за их проведение. Это всего лишь затянувшееся переформатирование межклановых отношений, сосредоточенное вокруг главной проблемы азиатского способа производства - "власть-собственность". Когда власть не равна управлению, а представляет собой лишь способ личного обогащения. И трудно сомневаться в том, что нынешнее состояние Киргизии не есть прямой результат не только внутренних процессов, это состояние есть и прямое следствие мировых процессов.
В контексте происходящих трансформаций мирового порядка глобализация есть политика втягивания несостоявшихся государств и протогосударственных образований мира в "управляемый хаос" постоянной борьбы. Глобалистская политика позволяет формулировать в неадекватной вызовам времени форме такие фундаментальные понятия международного права как суверенитет, невмешательство, нерушимость границ, ряд других, перманентно усугубляя кризис современного международного права. При этом действия, осуществляемые США в целом ряде евразийских стран, в определенном смысле важны не сами по себе, но как компоненты стратегического дизайна, некие опорные площадки выстраиваемой системы управления процессами по созданию новой мировой структуры управления. Александр Неклесса называет эту систему "глобальной динамичной системой мировых связей (dynamic intraglobal relations)", чтобы отличить ее "от прежней сбалансированной и стационарной международной системы (balanced international relations)".
Возвращаясь к вопросу о социальной справедливости и о бедности, можно констатировать, что бедность сама по себе никогда не становится причиной никаких социальных и, тем более, политических протестных действий. Несомненно, любое массовое движение или выступление возникает на фоне неудовлетворенности значительной или большей части населения своим положением и его неверием в возможность его улучшения при существующем режиме. Однако эти причины не являются определяющими. Так называемые "эндогенные" факторы - невысокая заработная плата и рост цен, нерешенность социальных вопросов, коррупция и т.д., это только условия способствующего характера. Если их нет, труднее организовать хаос протестов. К примеру, если в 2010 году ВВП на душу населения в Ливии составлял почти 19 тысяч долларов, то в Казахстане этот показатель составлял около 7 тысяч. По рассчитываемому ООН индексу человеческого развития Ливия находилась на 53-м месте, а Россия, например, на 65-м месте, Казахстан шел за ней. Соответственно, согласно методикам, уповающим на простой арифметический расчет показателей уровня жизни, Россия или Казахстан, не говоря уже о значительно менее богатых Армении, Таджикистане или Молдавии, давно должны были обратиться в некий постреволюционный прах...
С началом событий в Северной Африке и на Ближнем Востоке многие западноевропейские аналитики отмечают общие, на их взгляд, черты социального взрыва в трех странах. Первый из называемых ими факторов - рост цен на продовольствие и недопустимо низкие условия жизни: по данным ООН, в 2010 году средние цены на продукты питания в странах третьего мира выросли на 25%. При этом в Алжире - на 30-50% на муку и растительное масло. Кстати, эти же эксперты убеждены: непрекращающиеся волнения населения заставят власти Египта, Ливии и других стран совершить экстренные закупки зерна, что приведет к новому взлету цен, обостряя и без того напряженную продовольственную ситуацию в Северной Африке, на Ближнем Востоке и в мире. На ведущей в мире Чикагской бирже пшеница достигла небывалой цены 315,4 долларов за тонну. Реальная угроза голода нависла над такими странами, как Чад, Демократическая Республика Конго, Сьерра-Леоне, Эфиопия, Эритрея, Бурунди и Руанда. Отметим, что это список как раз тех стран, в коих революционных событий не отмечено. Трудно оспаривать взрывной рост цен на продовольствие, хотя легко объяснить - спекуляциями на биржах в Чикаго и на Уолл-Стрит, а также преобразованием американских сельхозугодий в сумасшедшее возделывание кукурузы для производства топливного этанола. Египет является крупнейшим в мире импортером пшеницы, по большей части из США. Чикагские фьючерсы на пшеницу выросли за период между июнем и ноябрем 2010 года на ошеломляющие 74%, что и привело к инфляции цен на продукты питания в Египте примерно на 30%, несмотря на государственные субсидии. Но даже это не главное.
Relative deprivation theory, так называемая теория "относительного ухудшения положения социальных групп", гласит, что революции и народные волнения происходят, как правило, не там, где люди живут перманентно плохо, а там, где они понимают, что могут жить лучше. Не во всем будучи однозначно приемлемой, эта теория во многом она подтверждает мнение о том, что социально-экономические факторы в рассматриваемых событиях и процессах все-таки имеют вторичный характер. Кстати, все социально-экономические показатели на душу населения в консервативных странах, живущих относительно продолжительное время без политических и правовых изменений, как правило, заметно выше...
В теории вероятностей два случайных события или процесса считаются независимыми, если наступление одного из них не изменяет вероятность наступления другого. И было бы наивно полагать, что все происходящее в конце января - феврале 2011 года в Северной Африке и на Ближнем Востоке - результат некоего народного волеизъявления, вдруг как по мановению волшебной палочки охватившего буквально в один момент страны арабского мира. Взаимозависимость событий и последующие взаимосвязанные же парадигмы развития огромного геополитического пространства Старого Света - вот что должно стать предметом анализа, предметом рассуждений. Оставим обывателю стенания об охватившей мир волне неких народных протестов, уставших от авторитаризма...
Средства массовой информации - как самые современные, так и их аналоги в истории - всегда играли и продолжают играть чрезвычайно важную роль в процессе толпообразования в обществе. Широко эксплуатируемые в этом процессе образы - "народ", "массы", "свобода", по сути относящиеся к арсеналу художественной литературы, но никак не общественно-политического анализа. Что значит "сплочение масс"? Кто такие "массы"? Что такое "народ"? Николай Бердяев писал когда-то: "В революции не бывает и не может быть свободы, революция всегда враждебна духу свободы. В стихии революции темные волны захлестывают человека". В любой революции основной движущей силой является маргинальное население, легко рекрутируемое на агрессию против существующего режима, не случайно не бывает революций без погромов, мародерства, разгула криминала. В Киргизии, например, никто ни на какую площадь без денег уже давно не ходит. "Митингующий", "демонстрант", "революционер", "оппозиционер" - это все уже профессии.
* * *
Вообще и, во-первых и главных, все происходящее имеет очевидные признаки тотальной "сетевой войны". Еще в начале 1960-х гг. русский ученый-эмигрант Евгений Месснер выявил принципиальные особенности актуального для информационной эпохи нового типа войн, среди которых он называл отсутствие линий фронта и четких границ между противниками, превращение общественного сознания в основной объект воздействия, четырехмерность пространства войны. Собственно же концепция "сетевых войн" (Network-centric warfare, NCW) впервые была сформулирована в 1996 г. сотрудниками "RAND Corporation" Джоном Аквиллой и Дэвидом Ронфельтом. Основой ведения "сетевых войн" является проект создания глобальной информационной сети Пентагона (известный как "Defense Information Grid"), который координируется Агентством информационных систем (DISA).
Теория "сетевых войн" предполагает, что ее развертывание происходит в четырех смежных областях человеческой структуры: физической, информационной, когнитивной (рассудочной) и социальной. Войны информационной эпохи основаны на сознательной интеграции всех четырех областей, из чего и создается сеть, которая лежит в основе ведения военных действий. По логике сетевых войн они ведутся как против врагов, так и против нейтральных и даже дружественных держав во всех ситуациях (мира, войны и кризиса) с тем, чтобы манипулировать их поведением, подчинять их действия интересам субъекта, ведущего такие войны. Физическая область - это традиционная область войны, в которой происходит столкновение физических сил во времени и в пространстве. Теперь происходит трансформация понятия "поле боя" в понятие "боевое пространство". В него помимо традиционных целей для поражения включены также и цели, лежащие в виртуальной сфере: эмоции, восприятие и психика противника.
Воздействие на новые классы целей достигается путем тесной интеграции сетевых структур министерства обороны и "гражданского общества". Понимаемого в данном случае как совокупность общественных объединений, отвечающих за выработку общественного мнения. Информационная область покрывает системы передачи информации, базовые сенсоры (датчики), модели обработки информации и т. д., в эпоху сетевых войн она связывает между собой все уровни ведения войны и является приоритетной. В когнитивной области располагаются такие явления, как "намерение командира", доктрина, тактика, техника и процедуры. Процессы, происходящие в этой сфере, измерить значительно сложнее, чем в области физической, но их ценность и эффективность подчас намного важнее. Социальная область - это поле взаимодействия людей. Здесь преобладают исторические, культурные, религиозные ценности, психологические установки, этнические особенности. Социальная область является контекстом сетевых войн.
При этом упор "наступающей стороны" делается, прежде всего, на приобретение позиций в административной и интеллектуальной элитах, в средствах массовой информации, среди молодежи и социально маргинальных слоев населения. В работе с толпой лидерами украинской, грузинской и киргизской оппозиции применялись некоторые методы, используемые для обработки адептов рядом тоталитарных сект. Молодежь и подростков превращают в фанатиков, неистово верящих в идеалы западной демократии и разговаривающих заученными цитатами. Применение подобных технологий нейропсихологического кодирования в ряде такого рода политических организаций в разных странах уже неоднократно отмечалось специалистами.
Можно предположить, пусть и в какой-то мере образно, что происходящее - ключевой этап войны за мировое доминирование, войны против остатков существующего миропорядка... В таком контексте и учитывая специфику дестабилизируемых регионов и стран одним из ключевых становится вопрос о попытке переформатирования существующих схем мировых энергоресурсов.
От 8 до 10% мировой морской торговли проходит через Суэцкий канал, что дает около 5 млрд. долларов ежегодно. Египет - это еще и основной транспортный путь поставок углеводородов в Европу: через Суэцкий канал и Суэцко-Средиземноморский трубопровод Sumed переправляется 2,5-4,5% мировой суточной потребности в нефти. Последствия нарушений в работе этого "Великого нефтяного пути" катастрофичны. Поиск альтернативных вариантов при наихудшем варианте с поставками углеводородов повлечет за собой неизбежный скачок цен на них, мощную волну спекуляций и потрясений национальных экономик Израиля, Иордании и других стран, зависимых от египетского газа. Неизбежно пострадает и энергостратегия ЕС. Египет не занимает ведущее место в регионе, но его позиции определяли с середины XX века тенденции и разработки, которые побеждали при раскладе идей в других государствах.
Ливия - важнейший сырьевой центр, и хотя доля ливийской нефтедобычи не превышает 2% в мировом раскладе, это один из основных поставщиков углеводородов для Старого Света, Ливия - восьмая страна в мире по запасам нефти: 25% нефти, потребляемой в Италии, каждая десятая тонна нефти, используемой в Германии, - ливийского происхождения.
Чрезвычайно важной в энергосырьевом контексте является ситуация в Омане. С учетом того, что именно Оман и Иран контролируют Ормузский пролив, дестабилизация в Омане с учетом возможной реакции Ирана способна просто взорвать массу страновых и региональных экономик. Ормузский пролив, длина которого 195 километров, является стратегически важной водной артерией, так как соединяет Оманский залив на юго-востоке с Персидским заливом на юго-западе. По данным Подразделения морской статистики Lloyd's (LMIU), в 2006 году на долю Ормузского пролива, ширина которого в самом узком месте составляет 34 мили (55 километров) приходилось 33% глобального экспорта нефти по морю. Нефтяной поток, объем которого колеблется вместе с показателями добычи ОПЕК, приближается к 40%, если включить в него перевозимые по Ормузскому проливу нефтепродукты и рассчитывать как долю нефти, поступающей на мировой рынок.
По оценкам Lloyd's, блокада пролива уменьшит морской экспорт нефти из Саудовской Аравии на 88%, полностью прекратит поставки из Объединенных арабских эмиратов, Кувейта и Катара, почти целиком - из Ирака и на 90% из Ирана. Прекращение торгового судоходства или атаки против нефтяных танкеров, идущих через пролив, за несколько дней увеличит цену нефти вдвое и в лучшем случае она будет оставаться на таком уровне до тех пор, пока пролив не откроется. По оценке кредитного агентства Standard & Poor's, в случае блокады пролива цены могут взлететь до 250 долларов за баррель. "Даже психологический эффект вероятной угрозы проливу велик, одного предположения о его закрытии достаточно, чтобы ударить по нефтяным ценам", - цитировало Reuters директора RUSI Майкла Кларка (Michael Clarke). Что касается нефтяного экспорта, то самый сильный удар будет нанесен по поставкам в Китай, Японию, Южную Корею. По экспертным оценкам Китай получает из Ирана до 40% потребляемой нефти, Япония - 25%. Экономические смыслы очевидны и, конечно, первичны, но есть и военный аспект проблематики. Представители Корпуса стражей исламской революции (КСИР) и высокопоставленные иранские военные неоднократно публично заявляли о блокаде пролива в случае возникновения угроз военного характера в зоне пролива для их страны.
29 октября 2007 г. командование КСИР предупредило, что в случае необходимости их подчиненные готовы выполнить теракты-самоубийства в странах Персидского залива. "При необходимости мы готовы использовать элементы мученичества в противостоянии США в Персидском заливе и Ормузском проливе", - заявил тогда генерал Али Фахдави. Потенциальные шахиды из полувоенных формирований "Басидж" (Basij) легко могут выбрать в качестве мишеней корабли, идущие через Ормузский пролив или находящиеся в Персидском заливе. Неоднократные инциденты последних лет в проливе с участием вооруженных сил ИРИ с одной стороны, и американских и британских ВМС - с другой, позволяют не исключать из реальности сценарии развязывания военных провокаций любой из сторон. В свою очередь, Пакистан выходит на Оманский залив в непосредственной близости от Ормузского пролива - это страна, которая уже на протяжении нескольких лет, обладая ядерным оружием, находится фактически в состоянии гражданской войны и является одним из главных источников субрегиональной нестабильности наряду с Афганистаном. Независимо от того, как и когда афганскую территорию покинут войска США и силы ISAF, Афганистан остается на длительную перспективу источником угроз безопасности для всей Центральной Евразии, имея при этом очень уязвимую границу и с Пакистаном, и с Таджикистаном.
"Новая дуга нестабильности" - таким определением можно обозначить то, что формируется севернее Афганистана. Это высочайшая вероятность ситуативного объединения в единую конфликтную зону пролонгированного действия территорий Афганистана, Таджикистана и Киргизии. Все основные тренды развития ситуации в Афганистане влекут нарастание угроз Центральноазиатскому региону. Это нарастающая активизация движения сопротивления иностранному военному присутствию, тенденция к сокращению военного присутствия ISAF и Operation Enduring Freedom. Это продолжающаяся недостаточность афганских национальных сил безопасности. Это невозможность установления регионально-этноплеменного баланса в афганской политической элите, а значит и урегулирования в кратко- и среднесрочной перспективе. К этому необходимо добавить произошедшую в течение 2010 года "реинкарнацию" Исламского движения Узбекистана (ИДУ) и его активизацию в северных провинциях Афганистана, а также возобновление активности этого движения в странах Центральной Азии. Вторая половина 2010 года показала немало симптомов вероятного возобновления военно-политического конфликта в Таджикистане, который мгновенно объединится с афганским, прецедент какового был реализован с самого начала гражданской войны в Таджикистане в 1990-х.
Ситуация в Киргизии уже рецидивная. Налицо продолжающиеся трайбалистские и региональные внутриэтнические (киргизские) противоречия. Не факт, что не продолжатся провокации реваншистских сил со стороны Бакиевых и утративших с их изгнанием свои позиции ошских и джалалабадских кланов. Чрезвычайно опасной является конфликтогенная полиэтничность, обусловленная, в первую очередь, высочайшим уровнем современного киргизского агрессивного национализма, кульминацией которого стали известные июньские события 2010 года в Ошской и Джалалабадской областях. Межэтнический киргизско-узбекский июньский конфликт повлек за собой и определенные реваншистские настроения в узбекской общине киргизского юга, а также проявляющиеся антикиргизские тренды в приграничных областях Узбекистана. Если принять во внимание мощный потенциал религиозно-экстремистских сетевых структур - "Хизб ут-Тахрир", уже упоминавшегося выше ИДУ, а также синтез этнического и религиозного факторов в узбекской общине киргизского юга, ситуация выглядит вполне алармистской. Объявление джихада киргизскому государству лидером ИДУ Усмоном Одилом в августе 2010 года - не пустой звук. Фундаментальная исламская (точнее - исламистская) философия и соответствующая ей политика имеют обычно невысокую динамику, сказанное в 2010-м будет реализовано не быстро, но обязательно будет. А еще есть проблемы передела зон контроля над наркотрафиком, объем которого - более 90% мирового производства героина...
Движение в странах Арабского Востока идет по широкой атлантической дуге Африканского континента (Мавритания, Марокко, Алжир, Тунис, Ливия, Египет) и в своем азиатском выражении охватывает Иорданию, Сирию, Саудовскую Аравию, Иран, Бахрейн и Йемен. Направленность импульсов этого движения имеет очень широкий разброс. По своим средне- и долгосрочным последствиям это обязательно Европа, обязательно Китай, обязательно Россия и весь пост-СССР. Одна из целей нынешнего революционного сценария (в единственном числе, поскольку нет отдельных сценариев для Туниса, Египта или Таджикистана, это звенья общего плана) и состоит в принципиальном переформатировании существующей политической географии. Начало процессу было положено искусственным созданием и последующим признанием западным сообществом независимости Косова.
В 2008 году Россия сделала вынужденный для нее самой, хотя и в любом случае чрезвычайно опасный шаг - это признание независимости Южной Осетии и Абхазии. Процесс пошел. В рамках общего процесса трансформации мировой системы международных отношений и структуры международного сообщества к концу XX века принципиально меняется характер происходящих войн и конфликтов, они все более и более приобретают ассиметричный характер. На смену войнам территориальным и межгосударственным приходят локальные, иногда точечные конфликты, но обязательно с высокой степенью вмешательства внешнего фактора. Это гражданские конфликты с внешним влиянием, миротворческие операции и пограничные конфликты с участием международных контингентов, "гуманитарные интервенции" и так далее. Это уже инструментарий, наиболее эффективный для десуверенизации национальных государств, обладающих той или иной категорией ресурсов.
Существует известная геополитическая концепция американских правых неоконсерваторов под названием "Великий Ближний Восток" (Greater Middle East). Ее частью является проект "Большая Центральная Азия", официально, кстати, поддержанный в регионе только Казахстаном. В рамках "Большого Ближнего Востока" предполагается полностью изменить конфигурацию в регионе от Северной Африки до Южной Азии. В частности, предусматривается за счет существенных участков территории Турции, Ирака, Ирана и Сирии создание независимого Курдистана. Раздел на суннитский и шиитский сегменты Саудовской Аравии. Создание из иранских, афганских и пакистанских территорий независимого Белуджистана и так далее. Это глобально. Естественно, что в этих процессах учитываются и реально существующие территориальные, особенно этнотерриториальные претензии существующих пока государств. Все существующие противоречия, включая и исторические обиды, должны послужить материалом для реализации данного плана.
Проект "Большой Центральной Азии" прямо не предусматривает передела границ. В нем декларируется их размытие, нивелирование, объединение территории пяти постсоветских государств региона с Афганистаном, Пакистаном во имя, якобы, восстановления экономического и культурно-исторического единства. Я писал уже года четыре назад об этом проекте, что это очевидный "геополитический маразм". Тогда это казалось скорее теорией. Сегодня это уже не маразм, а принимающий черты реальности конкретный план хаотизации всего пространства Центральной Евразии. Представьте на минуту, как может происходить, например, создание государства под условным названием "независимый Уйгурстан", а еще и с проекцией на Казахстан? Я считаю, что это было бы просто кошмаром для огромного пространства и сотен миллионов людей...
Объективно, постсоветское пространство представляет собой огромное пространство неразрешенных конфликтов. Поэтому то, что началось на Ближнем Востоке и в Африке - это последнее предупреждение и для любого из государств Центральной Азии, как минимум.
Ну, и главное в происходящих процессах, наиболее точно несколько лет назад сформулировал, пожалуй, Александр Дугин: "Глобализация - это констатация установления в мировом масштабе американской гегемонии, где американская система ценностей, институтов, стратегических интересов и экономического устройства обязательны для всех. Глобальный мир - это задний двор мессианской Америки". Можно лишь дополнить: фактор, существенно корректирующий глобализационный процесс, представляет собой вектор фрагментации или "балканизации", охватившей не только полиэтнические и поликонфессиональные, но и моноэтнические и моноконфессиональные национальные государства. Дискутивным в оценке этого фактора можно считать соотношение субъективного и объективного начал, но отрицать его при всей очевидности гибели вестфальской системы и ялтинской модели мироустройства было бы неверным. Фактор этот чрезвычайно болезненный, a priori можно принять неготовность современного мира к столь кардинальному пересмотру роли и места самого института государства как одной из базовых единиц всего мироустройства.
Более того, начавшаяся с Восточного Тимора и четко зафиксированная разделом Югославии и фактом признания независимости Косова тенденция к парцеллированию, означает, скорее всего, новый и весьма продолжительный процесс попыток использования масштабного state-building'а как актуального геополитического инструмента. И здесь представляется необходимым вновь вернуться к вопросу "конца истории". Может быть, все происходящее закономерно и незыблемость государств и границ есть некий консерватизм мышления и Фрэнсис Фукуяма был прав, говоря о своем "конце истории"? Увы, Фукуяма не одинок. Доминирующая в западном, прежде всего, аналитическом сообществе геоэкономическая парадигма давно ставит под вопрос состоятельность доктрины национальных интересов, сформулированной в свое время под институты национальных государств.
При глобальной попытке развала многих из которых мы и присутствуем.
ИА REGNUM
Рейтинг публикации:
|
