|
Иван Федорович Паскевич
Генерал-фельдмаршал светлейший князь Варшавский, граф Эриванский Иван Федорович Паскевич — из когорты самых блестящих полководцев не только Российской империи. Во всемирной военной истории мало кто может сравниться с ним по изяществу замысла планировавшихся операций и красоте одержанных побед.
А о степени народной любви к нему свидетельствует письмо к генерал-фельдмаршалу автора бессмертной комедии «Горе от ума»: «Вот вам депеша Булгарина об вас, можете себе представить, как это меня радует: «Граф Паскевич-Эриванский вознесся на высочайшую степень любви народной. Можно ныне смело сказать, что он, победив турок, победил и своих завистников. Общий голос в его пользу. Генералитет высший, генерал-адъютанты, офицеры, дворянство, чиновники, литераторы, купцы, солдаты и простой народ повторяют хором одно и то же: «Молодец, хват Эриванский! Вот русский генерал! Это суворовские замашки! Воскрес Суворов! Дай ему армию, то верно взял бы Царьград!» и т. п. Повсюду пьют за здоровье Эриванского: портреты его у всех. Я еще не помню, чтобы который-нибудь из русских генералов дожил до такой славы. Энтузиазм к нему простирается до невероятной степени».
Однако при жизни он не избежал клеветы тогдашней «демократической оппозиции», суть которой гениально раскрыта в образе Смердякова. Как всегда, ее поддерживают и наши «национально сознательные», делающие все возможное, чтобы вычеркнуть великого полководца из пантеона воинской славы Украины. Чтобы в его родной Полтаве восстановить память о великом полководце, нам пришлось воевать несколько лет. И результат был достигнут только при нынешней власти.
Главной причиной единодушия в ненависти к воину Отечества была не только его верность присяге и самоотверженная ратная служба (что само по себе ненавистно для приверженцев «общечеловеческих ценностей»), но и участие в подавлении восстаний в Польше и Венгрии.
При этом игнорировался тот неоспоримый факт, что победа польского восстания означала бы восстановление жесточайшего национального и религиозного угнетения православных украинских крестьян.
Лучше всего суть цивилизационного противостояния во время польского восстания выразил Пушкин в следующих строках:
Куда отдвинем строй твердынь?
За Буг, до Ворсклы, до Лимана?
За кем останется Волынь?
За кем наследие Богдана?
Признав мятежные права,
От нас отторгнется ль Литва?
Наш Киев дряхлый, златоглавый,
Сей пращур русских городов,
Сроднит ли с буйною Варшавой
Святыню всех своих гробов?
Что касается морализаторства по поводу действий Паскевича в Венгрии и Трансильвании, то следует напомнить о том, что русские войска там находились по призыву австрийского императора. Отдельный вопрос, что решение о поддержке Франца Иосифа I стало трагической геополитической ошибкой. Именно ошибкой, а не преступлением. Утверждающим обратное стоит посмотреть на войска НАТО, которые считают себя вправе находить мишени для стрельбы в любых точках земного шара без каких-либо приглашений законных правительств.
Во всяком случае Паскевич показал себя в Венгрии не только полководцем, но и человеком с высокими понятиями о чести солдата. Светлейший князь Варшавский сделал все возможное, чтобы спасти сдавшихся русским войскам повстанцев от расправы «проникнутых началами подлинно европейской гуманности и законности» австрийцев. Он попытался уговорить императора не выдавать пленных (которых сразу же казнили по приговорам австрийских военно-полевых судов), направив ему следующую просьбу: «Можно ли мне отдать на виселицу всех, которые надеются на Вашу благость? За то только, что они сдались перед Вашими войсками?». К сожалению, рыцарский порыв генерал-фельдмаршала остался неуслышанным самодержцем, считавшим более важным поддержание с Веной — уже во время Крымской войны отплатившей за это черной неблагодарностью — союзнических отношений.
Михаил Николаевич Муравьев-Виленский
Генерал от инфантерии граф Михаил Николаевич Муравьев-Виленский — одна из наиболее демонизированных фигур в Российской империи. После клеймения его либералами «Муравьевым-вешателем» большинство историков просто опасалось сказать что-либо в защиту этого выдающегося военачальника и государственного деятеля, много сделавшего для освобождения белорусских и литовских крестьян от польского гнета.
Особенно отвратительно, когда Муравьева клеймят отечественные, а не польские историки и публицисты. Со стороны последних это как раз выглядит логично — подавив польское восстание в Северо-Западном крае, он положил конец надеждам на восстановление имперской Речи Посполитой с включением в нее украинских, белорусских и литовских земель. Но когда подобное повторяют в России, это или полное невежество, или предельный цинизм — ведь очевидно, что ожидало бы православное и литовское население в случае победы инсургентов [4].
__________________________________________
4 Инсургенты — вооруженные отряды гражданского населения, противостоящие властям.
Что касается акцентуированного либералами «вешания», то Муравьев казнил 127 участников восстания — не за слова, а за убийства, в том числе мирного населения, не желавшего поддержать цели чуждого им восстания. Для сравнения — за этот же период в Северо-Западном крае было убито более 4000 только военнослужащих и гражданских чиновников, и генерал-губернатор обязан был прекратить террор против защитников порядка, а также всех литовцев и белорусов.
Через несколько десятилетий по аналогичной технологии оппозиционерами в Думе был оболган Столыпин, спасший страну от захлестывавшего ее насилия: измышленный их предшественниками термин «муравьевский воротник» они переиначили в «столыпинский галстук». Правда, огласивший эту подлость с трибуны кадет Родичев, когда узнал о его вызове главой правительства на дуэль, предпочел сколь быстро, столь и трусливо отказаться от своих слов.
Но были люди, которым изначально ясна была суть развернутой против Муравьева кампании травли — исчерпывающую отповедь клеветникам дал Тютчев в строках, обращенных к внуку генералиссимуса Суворова, обманутого, как и многие его современники, пафосом фальшивого гуманизма либералов:
Гуманный внук воинственного деда,
Простите нам, наш симпатичный князь,
Что русского честим мы людоеда,
Мы, русские, Европы не спросясь!..
Как извинить пред вами эту смелость?
Как оправдать сочувствие к тому,
Кто отстоял и спас России целость,
Всем жертвуя призванью своему
Кто всю ответственность,
весь труд и бремя
Взял на себя в отчаянной борьбе —
И бедное, замученное племя,
Воздвигнув к жизни, вынес на себе?..
Кто, избранный для всех
крамол мишенью,
Стал и стоит, спокоен, невредим —
Назло врагам — их лжи и озлобленью,
Назло — увы — и пошлостям родным.
Так будь и нам позорною уликой
Письмо к нему от нас, его друзей!
Но нам сдается, князь, ваш дед великий
Его скрепил бы подписью своей.
Дмитрий Андреевич Толстой
Один из образованнейших людей своего времени граф Дмитрий Андреевич Толстой (заслуженно ставший президентом Императорской Академии наук) при жизни подвергался ожесточенным нападкам либералов. Мало что изменилось и спустя более чем столетие после его кончины. Клевета приняла вид патины старой бронзы (хотя создавалась из совсем иного, дурно пахнущего материала), и только немногие, не желающие потреблять старую пропагандистскую жвачку, знают правду (или хотя бы часть ее) об этом выдающемся деятеле.
Как и многие другие отечественные государственные деятели, он был сторонником традиционных ценностей и законности и проявлял твердость в их отстаивании. Естественно, оппозиционеры обвиняли его во всех смертных грехах. Благо, занимавшиеся Дмитрием Андреевичем должности министра внутренних дел и шефа жандармов давали адептам хаоса богатую возможность для клеймения «царского палача» (которого можно разве что упрекнуть в излишнем гуманизме по отношению к проявившим себя во всей мерзости нигилистам).
Однако особо ожесточенной травле Толстой подвергался в первую очередь не за силовые меры в отношении террористов, а за деятельность на посту министра народного просвещения. Этот факт более чем симптоматичен — нигилисты осознавали, что противостояние в сфере духа и мысли глобально более значимо, чем самое действенное силовое. Именно поэтому граф Толстой до сих пор ненавистен ниспровергателям духа, более чем, скажем, другой министр — выдающийся профессионал полицейского дела Петр Дурново. Автор пророческой записки о гибельности для империи союза с Британией нанес значительно большие физические потери «бесам революции», но все-таки его решающая битва проходила в сфере духа. И здесь министр народного просвещения (насколько же точно наименование должности соответствовало сути сделанного Толстым!) добился неоспоримой победы.
Фундаментом реформы Толстого было преобразование средней школы. Ее министр прозорливо рассматривал в качестве основы развития страны. Он впервые в мире принципиально изменил концепцию среднего образования — школа, по его мнению, должна была в первую очередь давать ученикам не нагромождение фактажа (большая часть которого забывается немедленно после сдачи экзаменов) по множеству дисциплин, а приучать самостоятельно мыслить. Для этого основой обучения были избраны древние языки и точные науки как предметы, наиболее развивающие навыки самостоятельного творческого мышления и логического запоминания, являющиеся своеобразной, как говорил министр, «умственной гимнастикой».
И для антиправительственной оппозиции образовательная реформа стала сильнейшим ударом — самостоятельно мыслящего человека намного труднее соблазнить примитивными разрушительными стереотипами.
Проведенные министром образования реформы сделали отечественную школу одной из лучших в мире. Сегодня, когда воспитание способности к самостоятельному мышлению вновь должно стать целью образования (в первую очередь в средней школе), реформу Толстого следует внимательно проанализировать и взять из нее самое ценное.
Евгений Михайлович Феоктистов
Начальник Главного управления по делам печати Евгений Михайлович Феоктистов уже в силу занимаемой должности стал одним из главных объектов нападок либералов, сделавших слово ударным оружием разложения и разрушения. Особую непримиримость длившейся долгие годы клеветнической кампании против главного цензора придавало то, что он не был просто чиновником-исполнителем. Феоктистов прошел долгий и сложный путь духовного поиска, приведший в конечном итоге его к поддержке традиции и государственности против сил духовного разложения и хаоса.
В молодости будущий главный цензор был близок к петрашевцам, активно сотрудничал в антиправительственных изданиях и ему было потом крайне трудно морально порвать с этой не прощавшей ни малейшего инакомыслия средой. Кроме того, Феоктистов был талантливым историком, автором ряда не утративших до сих пор ценности работ по истории России и международных отношений, обладал острым пером, что при всем желании не давало возможности объявить его примитивным бюрократом, способным лишь на подавление «творческих личностей».
Постепенно либеральный тоталитаризм начинал все более претить Феоктистову, и он отошел от антиправительственной оппозиции. Эволюция мировоззрения видна уже по журналу «Русская речь», который он некоторое время редактировал. Издание нельзя назвать традиционалистским и проправительственным, но в нем прослеживается неприятие былого нигилистического радикализма.
Представляется, что полное духовное перерождение Евгения Михайловича произошло во время польского восстания 1863 г., продемонстрировавшего не только лицемерие европейских правительств, поощрявших пролитие как можно большего количества русской и польской крови. Еще более его поразило поведение либеральных кругов, не скрывавших ненависти к собственной армии и презрительного равнодушия к судьбе украинских, белорусских и литовских крестьян.
Это и предопределило дальнейший жизненный выбор — Феоктистов поступил на государственную службу, где благодаря проявленным способностям дослужился в 1883 г. до должности главного цензора. Принятое решение потребовало от Феоктистова гражданского мужества — людей, выбиравших эту нелегкую стезю долга, оппозиционные торквемады немедленно подвергали остракизму и изобретательной травле, не щадя и членов семьи. Печальная традиция — у нас почти во все времена значительно большим мужеством должны обладать сторонники власти, а не оппозиции, обычно пользующиеся фактической безнаказанностью при демонстративном нарушении закона.
Цензорская служба для Феоктистова была вовсе не примитивным «тащить и не пущать». Он понимал, что именно слово лежит в основе последующего за ним действия, и моральное поощрение в печати насилия обязательно его воскресит. Главный цензор совсем недавно воочию наблюдал, как терроризм в царствование Александра II встречал плохо скрываемое одобрение либеральных СМИ, делавших убийц из «Народной воли» почти национальными героями. В свою очередь это порождало новое насилие, когда некоторые из обманутых малых сих начинали жаждать пролития крови «во имя народа».
Свою миссию Феоктистов видел не столько в репрессиях (за время службы им были закрыты всего два издания), сколько в создании атмосферы искреннего сотрудничества правительства и печати. Конечно, в нездоровой атмосфере с водруженными на пьедестал либералами идолами «свободы», ставшими объектом поклонения немалой части интеллигенции, это было нереально. Но во всяком случае ему удалось прекратить поддержку печатью нигилистической вседозволенности, что сделало возможным спокойное созидание в короткую, но величественную эпоху Александра III.
Список выдающихся государственных деятелей, ставших жертвами клеветы, можно продолжать. Для отечественной истории выработался привычный алгоритм. Любой государственный деятель, честно выполняющий свой долг, отказывающийся становиться марионеткой внешних сил — и в прошлом, и в настоящем немедленно подвергается изощренной травле самозваных «оппозиционных» судей. Но действует эта оппозиционная загонная охота лишь на слабые души, а сильных укрепляет в сознании своей правоты и правильности избранного пути служения народу.
Доктор исторических наук,
профессор
Дмитрий ТАБАЧНИК
Источник: 2000.net.ua.
Рейтинг публикации:
|
