В июне 2016 г. на Международном экономическом форуме в Санкт-Петербурге премьер-министр Италии Маттео Ренци заявил, что выходом из тупика для Украины может стать урегулирование по типу Альто-Адидже (итал. Trentino-Alto Adige/Südtirol, нем. Trentino-Südtirol – автономная область на севере Италии. С 1972 г. основные административные функции переданы двум автономным провинциям, составляющим область – Больцано и Тренто. – Ред.). Не исключено, что итальянское правительство предложило модель Альто-Адидже лишь с тем, чтобы показать степень своего влияния в европейской геополитике. Однако сама идея положить в основу урегулирования конфликта на Украине и разногласий между ЕС и Россией некую договоренность о разделении полномочий может оказаться полезной. При более внимательном рассмотрении выясняется, что территориальные конфликты или, во всяком случае, возможности для их возникновения есть во многих частях Европы, а европейские государства изыскивают способы организации политической власти, которая могла бы удовлетворить разнонаправленные требования различных социальных групп.
Соответствующий опыт европейских стран, в том числе модель Альто-Адидже, может подсказать, как согласовать разные и, казалось бы, противоположные требования на Украине. Но это не означает, что мы имеем универсальную модель, применимую при любых обстоятельствах.
Разделение полномочий и консоционализм
Исходное положение состоит в том, что соглашения о разделе полномочий (СРП) отвергают некоторые основные принципы либеральной демократии либо допускают отклонения. Наиболее важное из них предусматривает, что большинство или даже относительное большинство голосов на выборах обеспечивает исполнительной власти мандат на определенный период времени. В рамках СРП может не соблюдаться приоритет прав личности над правами коллектива.
Фактически в условиях СРП признается, что обеспечение равных прав для всех и простое большинство голосов на выборах не только не гарантируют сохранение прав той или иной группы, но и подвергают ее определенному давлению. Например, канадская провинция Квебек использует дарованную ей Конституцией юрисдикцию в сфере языка и образования для обеспечения французскому языку статуса государственного в пределах своей территории. Все новоприбывшие обязаны отправлять детей во франкоязычные школы: таким путем создается гарантия того, что демографические изменения со временем не приведут к вытеснению доминантного языка и превращению его в язык меньшинства. Там, где главенствуют либерально-демократические принципы, подобного рода положение о языке рассматривалось бы как нарушение основных прав человека, таких как право на выбор языка обучения и трудоустройства. Но в глазах квебекских руководителей оно было единственной гарантией сохранения незначительным франкоговорящим большинством, затерянным на просторах англоязычной Северной Америки, своей культуры и идентичности.
Признание положения о групповых правах и их защите, его включение в принципы политического урегулирования открывает возможности для гармонизации прав и интересов различных групп и индивидуальных прав. Изучив ситуацию в ряде стран (от Ливана до Бельгии), американский политолог голландского происхождения Аренд Лейпхарт разработал популярную модель, помогающую понять принципы СРП. Для обозначения последних и проведения различий между СРП и так называемыми мажоритарными системами он использует термин «консоционализм». В мажоритарных системах политическая власть сосредоточена в центральных институтах, в частности на уровне исполнительной власти, что позволяет большинству осуществлять контроль над политикой и принятием решений. «Консоционализм» предусматривает систему сдержек и противовесов, ограничивающих возможности большинства контролировать политические институты и принятие решений, например относительно передачи территориальных полномочий, фрагментации исполнительной власти и гарантированного представительства наиболее значимых социальных групп.
В Европе соглашения о разделении полномочий действуют давно: швейцарский федерализм, автономные области Испании и федеральное устройство Бельгии. Федерализм особо пригоден для разработки различных вариантов урегулирования споров, так как в его основе – постулат о возможности управлять совместно при одновременном разделе полномочий. Такая «федеральная воля», по словам Уильяма Райкера, порождается интересами и расчетами политических акторов, полагающих, что многие проблемы, имеющие отношение к общественным благам, можно решить в рамках широких соглашений, тогда как другие – путем передачи полномочий на места или на законодательном уровне. Это удобный механизм для разрешения вопросов, связанных с культурным разнообразием и урегулированием споров в отношении экономических ресурсов. Важнейшим элементом СРП, федерализма и решений о передаче власти на места является обязательство править совместно при одновременном разделении полномочий. Успех или неуспех определяется не столько институциональной или конституционной архитектурой, сколько политическим выбором и ресурсами, которые политики способны мобилизовать.
Разделение полномочий в Европе
Пятая Французская республика почти уникальна в том отношении, что провозглашает себя «единой и неделимой». Большинство европейских стран, в том числе Соединенное Королевство, выработали асимметричные схемы властных отношений – как с территориями, так и с общественными и культурными группировками.
Альто-Адидже/Южный Тироль – гаранты разделения полномочий. Сложность взаимоотношений с немецкоязычным районом Италии отражена в его названии. Итальянское население называет его Альто-Адидже, тогда как у немецкоязычных граждан по-прежнему в ходу его историческое наименование – Южный Тироль, под которым он был известен, когда находился в составе Австро-Венгерской империи Габсбургов. Хотя объединение большинства итальянских земель было завершено к 1870 г., вопрос об австрийской оккупации территории к югу от перевала Бреннер оставался открытым вплоть до конца Первой мировой войны.
В рамках послевоенного урегулирования вопрос о том, что делать с немецкоязычным культурным сообществом, неожиданно оказавшимся в составе итальянского государства, не был решен. Не смогли справиться с этой проблемой в межвоенный период и итальянские фашисты с их безрассудной мечтой об «итальянизации» всей страны, породившей продолжительную напряженность и лишь затруднившей последующие попытки выработки линии поведения в отношении лингвокультурного меньшинства, тесно связанного с соседним государством, в этнически однородной Италии.
Итальянские и австрийские политические лидеры осознавали сложность задачи. Еще в 1946 г. премьер-министр Италии Алкиде Де Гаспери и министр иностранных дел Австрии Карл Грубер пришли к соглашению о том, что район останется в составе Италии, но получит степень автономии, обеспечивающую права местного немецкоязычного большинства. Первый шаг сделан авторами Конституции Италии 1948 г., согласно которой этот район стал одним из пяти регионов с особым статусом. Немецкому языку (и языкам других этнических меньшинств) была гарантирована защита. Однако юридические гарантии сохранения языка и конкретные инструменты для осуществления самоуправления в условиях официально унитарного государства появились только с принятием в 1972 г. «Особого статута об автономии» (в который впоследствии вносились поправки). Провинции Больцано, как и Трентино, составляющей вторую часть региона, переданы исполнительные, законодательные и фискальные полномочия, что позволяет их руководству принимать важнейшие политические решения по большинству вопросов общественной жизни (за исключением внешней политики и безопасности). Статус территориальной автономии означает, что регион поддерживает с центральным правительством отношения иного рода, нежели остальные области Италии.
Важно обратить внимание на отношения Италии с Австрией и роль последней в урегулировании продолжительного конфликта. В послевоенный период итальянские и австрийские политические лидеры и официальные лица вели переговоры по всем вопросам, связанным с заключением СРП, для урегулирования конфликта и ослабления напряженности между языковыми сообществами. Австрия отказалась от притязаний на эту территорию, но настаивала на заключении международного соглашения, позволяющего защитить местную немецкоязычную общину. Тот факт, что оба государства являются членами ЕС, используют единую валюту и имеют между собой открытую границу, позволил возродить в трансграничном еврорегионе многие из прежних экономических, социальных и даже политических связей исторического региона Южный Тироль. Единение государств-гарантов и открытость границ означает, что конституционные гарантии защиты меньшинств и особые права автономии находят конкретное выражение в политической и экономической жизни.
Бельгия: институциональный федерализм, политический застой. В Бельгии дела обстоят иначе, нежели в двух других случаях, которые мы здесь рассматриваем, ибо там отсутствует меньшинство, имеющее тесные связи с соседним государством. Во многих отношениях политическое развитие Бельгии определялось стремлением двух ее крупнейших языковых общин – французов в Валлонии и фламандцев во Фландрии – отстоять свою независимость, соответственно, от соседней Франции и Нидерландов. Образованное по итогам наполеоновских войн, бельгийское государство не было единым. Размежевание поначалу было обусловлено глубоко укоренившимися различиями не столько языкового, сколько идеологического и культурного характера. На политической и социальной сцене действовали соперничающие либеральные, социалистические и католические группировки. Борьба проходила под руководством политических партий, управлявших частями разделенного общества и их взаимоотношениями через посредство многочисленных механизмов: от профсоюзов – до групп взаимопомощи. Распределение полномочий осуществлялось не через территориальную децентрализацию, а путем соглашения между элитами, обеспечившего защиту интересов всех трех сегментов общества в центральных учреждениях и при принятии политических решений.
Этот этап политического развития Бельгии примечателен тем, что языковые различия не были определяющими. Политические партии (например, социалисты) представляли собой структуры, объединявшие тех, кто был разделен в обществе. Лингво-территориальный вопрос начал выходить на передний план в 60-е гг. прошлого века отчасти потому, что политические партии уже не могли руководить своими сегментами общества, члены которых во все большей степени чувствовали себя обделенными. Разногласия между фламандской и франкоязычной общинами (в Бельгии есть еще и немецкоязычное меньшинство) вышли на поверхность. Решение искали в территориальной децентрализации: различные районы страны получили самоуправление, а языковые «сообщества» обрели определенный объем полномочий. По Конституции бельгийское федеральное государство состоит из трех общин (французской, фламандской и немецкой) и трех регионов, которые не обязательно совпадают с ареалами проживания языковых сообществ. Федеральные институты устроены так, чтобы гарантировать невозможность преобладания какой-то одной группы. На этот случай имеется механизм, обеспечивающий представительство фламандских и валлонских партий в органах исполнительной власти.
В итоге образовалась сложная федеральная структура с широким распределением полномочий между территориальными единицами и языковыми сообществами и ограниченным мандатом федерального государства. Общины уполномочены решать вопросы в сфере культуры, включая язык и образование, а также социального обеспечения и здравоохранения. Региональная юрисдикция распространяется на традиционные проблемы территорий, включая экономическое развитие, транспорт, сельское хозяйство и даже охрану окружающей среды. Несмотря на отсутствие привязки к определенной территории, общины имеют законодательные органы, формирующиеся путем выборов, которые проводятся среди контингентов избирателей по языковому принципу. В бельгийском варианте СРП отражена попытка распределить политическую власть по территориальным и общественным единицам, но так, чтобы глубоко разделенное общество оставалось в рамках общего федерального государства. Бельгийское государство, которое часто называют «искусственным», продолжает оставаться суверенным и как таковое служит примером СРП, выходящим за рамки только территориальных единиц.
Впрочем, центробежный характер политической власти предопределил периоды политической стагнации (на национальном уровне стали возникать затяжные кризисы), затрудняющие процесс выработки решений. В качестве примера можно привести недавний шквал критики по поводу внутренней безопасности (после терактов в Брюсселе). Неудивительно и то, что в федеральном бюджете Бельгии высок уровень государственной задолженности (соотношение между суммой долга и ВВП превышает 100%), так как сложный процесс выработки решений и необходимость находить компромиссы приводят к росту государственных расходов.
Разъединенное Соединенное Королевство. Великобританию часто представляют в качестве образца политической стабильности и хранителя демократических ценностей. Государство, в том виде как мы его знаем сейчас, сформировалось к 1707 г. вследствие долгой оккупации Англией Ирландии и фактической аннексии Уэльса и Шотландии. Под одной политической властью объединились по меньшей мере четыре разных политических образования. Королевство оставалось относительно единым до начала ХХ века, но в 1922 г. после провозглашения Ирландией независимости в южной части острова образовалась Ирландская Республика, а на севере – «юнионистская» Северная Ирландия, оставшаяся частью Соединенного Королевства. Не так давно с требованием о реформе системы политической власти и территориальных отношений выступили шотландские и, в меньшей степени, уэльские националисты.
Нас интересует то, как формально унитарное государство и образец мажоритарной институциональной архитектуры, избирательная система которого направлена на создание парламентского большинства и сильной исполнительной власти, развивает асимметричные отношения с различными частями своей территории.
Большую часть времени с начала 70-х до 90-х гг. прошлого века на Британских островах разворачивался кровавый конфликт, так как волнения в Северной Ирландии зачастую приводили к всплескам насилия на территории Англии. Главная проблема состояла в том, какую линию поведения выбрать в отношении расколотого населения, которое желало присоединиться к двум разным суверенным государствам. В Северной Ирландии многие республиканцы продолжали питать надежду, что в один прекрасный день Ирландская Республика распространит свой суверенитет на все пространство острова, тогда как сокращавшееся юнионистское население полагало, что может выжить только в составе Соединенного Королевства.
Решение, известное как Соглашение Страстной пятницы, было сформулировано в 1998 г. после переговоров между представителями британского и ирландского правительств и политических партий при посредничестве США. Ирландия официально отказалась от притязаний на шесть северных графств, которые остались в составе Соединенного Королевства, а британское государство передало законодательные и исполнительные полномочия властям в Белфасте. Было создано региональное собрание, наделенное законодательными полномочиями, и исполнительный аппарат, включающий представителей обеих политических общин. Предприняты шаги по созданию трансграничных структур, которые должны заниматься вопросами, представляющими взаимный интерес для обеих ирландских территорий, и открыть границу между двумя государствами.
Разрешение североирландской проблемы не замедлило процесс дальнейшей территориальной децентрализации власти. Националисты в Уэльсе и особенно в Шотландии все громче требовали расширения исполнительных и законодательных полномочий своих государств. В 1997 г. к власти пришло правительство Тони Блэра, который был твердо намерен провести такую реформу. В 1999 г. после ряда референдумов приступил к работе Шотландский парламент и Национальное собрание Уэльса. Передача полномочий на места означает, что руководство важнейшими сферами жизни общества, такими как здравоохранение, образование, социальное обеспечение и судопроизводство, в соответствии с местными законами теперь осуществляется на местном уровне и может принимать различные формы в разных частях Соединенного Королевства. Последствия передачи полномочий на места интересны тем, что теперь Шотландия, Уэльс и Северная Ирландия обладают собственными региональными собраниями и полномочиями, одновременно оставаясь в составе национальных институтов, тогда как Англия, самая большая из четырех частей Соединенного Королевства, таковых не имеет.
Но передача полномочий не успокоила националистов, особенно в Шотландии, которые продолжают выдвигать новые требования и заявлять о новых претензиях. В 2014 г. состоялся референдум об отделении Шотландии от Соединенного Королевства. Противники отделения победили с незначительным перевесом после того, как шотландцам было обещано дальнейшее расширение местных полномочий. Нынешняя ситуация чревата новыми проблемами, так как на референдуме Шотландия единодушно проголосовала против выхода из Евросоюза. Главы исполнительной и законодательной власти Шотландии заявили, что выход Великобритании из ЕС может стать основанием для проведения нового референдума. Это демонстрирует еще одну проблему: регионы с расширенными полномочиями могут иметь иные политические предпочтения в том, что касается участия в региональных и международных организациях и соглашениях.
Выводы
Исследование вопроса, касающегося СРП и передачи власти на места в странах Европы, позволяет извлечь как минимум три полезных для Украины урока. Во-первых, использованию СРП для урегулирования конфликтов могут способствовать внешние акторы, но удачный исход обеспечен, только если вовлеченные в конфликт стороны видят в СРП средство защиты и продвижения своих интересов. Более того, необходимо, чтобы внешние игроки вели переговоры добросовестно, стремясь действительно урегулировать конфликт между глубоко враждебными друг другу частями общества, а не преследовать узкие политические цели. Внешние акторы должны признать, что урегулирование конфликта в их обоюдных долгосрочных интересах. Также не будет лишним, если внешние игроки предпримут попытку укрепить собственные двусторонние связи, как это сделали Италия и Австрия, а позднее Ирландия и Соединенное Королевство.
Во-вторых, СРП подразумевает применение сложных и зачастую обременительных процедур, в рамках которых приоритет отдается достижению политического урегулирования, а не эффективности самого процесса принятия решений. Зачастую сделать поиск компромиссов более гладким помогает государственное финансирование. Но это не довод против распределения власти: просто внешние акторы должны осознать, что урегулирование конфликтов отличается от других видов политической деятельности. В случае Украины с ее серьезным финансовым кризисом таким внешним игрокам, как МВФ и Европейский союз, возможно, имеет смысл сбалансировать экономические приоритеты и необходимость найти политическое решение. Наконец, как мы видели на примере Шотландии и ЕС, становится все труднее навязывать единообразные международные или региональные соглашения территориям, пользующимся расширенными полномочиями. Эксперты по урегулированию конфликтов должны признать, что внешние интересы различных территориальных единиц и социальных групп разнятся. Важно, чтобы все акторы, как местные, так и международные, стремились к наибольшей открытости и гибкости.
Легких путей к урегулированию конфликтов в глубоко разделенных обществах не бывает. Соглашения о разделении полномочий не способны творить чудеса, примирять конкурирующие интересы, искоренять вражду или корыстные вожделения. Но они открывают путь к самоуправлению и решению общих политических проблем. Для успеха необходимо найти баланс как между местными интересами, так и между внешними акторами, которые видят в урегулировании конфликтов возможность достижения общих целей – обеспечения мира, процветания и безопасности.
Данный материал вышел в серии записок Валдайского клуба, публикуемых еженедельно в рамках научной деятельности Международного дискуссионного клуба «Валдай». С другими записками можно ознакомиться по адресу http://valdaiclub.com/publications/valdai-papers/.
