Андрей Десницкий
Резюме: Судя по всему, православный русский мир был взвешен на электоральных весах и, говоря словами одной древней книги, найден слишком легким.
Для начала – три как будто не связанных другу с другом наблюдения.
В торжествах по случаю принятия Крыма и Севастополя в состав России не участвовал ни один официальный представитель РПЦ. Конечно, церковь в России отделена от государства, но это не мешает патриарху не просто присутствовать на инаугурации президента или столичного мэра, но даже вполне официально благословлять их на дальнейшее служение.
Более того, от иерархов не было заметно ни одного внушительного заявления на тему «Крым наш!», а три крымские епархии (Симферопольская, Джанкойская, Феодосийская) по-прежнему относятся к УПЦ и подчиняются Киевскому митрополиту. Да, никакие каноны не требуют немедленно приводить границы поместных церквей в соответствие с государственными. Да, речь в любом случае идет о единой церковной структуре с центром в Москве. Но все равно такое безразличие выглядит удивительным на фоне победных реляций всех государственных органов и общественных организаций.
Академия наук, к примеру, уже в начале апреля начала активно обсуждать переход в ее юрисдикцию крымских научных институтов и обсерватории. А церковь никуда пока не спешит.
Зато 9-я статья конституции новопровозглашенной Донецкой республики, в частности, гласит: «...первенствующей и господствующей верой является Православная вера (Вера Христианская Православная Кафолическая Восточного Исповедания), исповедуемая Русской Православной Церковью (Московский Патриархат). Исторический опыт и роль Православия и Русской Православной Церкви (Московский Патриархат) признаются и уважаются, в том числе как системообразующие столпы Русского Мира». Насколько весом этот документ, проверить в настоящее время невозможно, но он, во всяком случае, существует.
А вот в только что опубликованном российском проекте «Основ государственной культурной политики» нет ни слова о христианстве, православии или чем-нибудь подобном, а только расплывчато упомянуты «общие для всех мировых религий нормы и требования».
Так православие становится нашей государственной религией, как пугали нас совсем недавно, или церковь подчеркнуто уклоняется и отстраняется от государственной политики? И какова роль РПЦ в украино-российском конфликте?
История эта началась не вчера. Ключевое понятие для патриарха Кирилла с самого начала его патриаршества – это «Русский мир», или «Святая Русь». Под ним подразумеваются все три восточнославянские страны, Молдавия, а иногда также Казахстан и вообще все территории, где традиционно проживают носители русской культуры. Впрочем, дело не в территориях, сам патриарх формулировал это так: «Святая Русь – это понятие не этническое, не политическое, не языковое; это духовное понятие… общность ценностей, общность духовной ориентации – и формирует наше духовное единство, которое превыше всяких политических границ».
Этот русский мир возник некогда вокруг Киева, но затем центр переместился в Москву, где и остается по сей день. Его главный стержень – православная вера как ключевой элемент русской культуры, его главный институт – Русская церковь, которую возглавляли в разные времена киевские и московские митрополиты или коллективный синод, а теперь – Московский патриарх. Он не претендует на политическую власть, но именно он задает своего рода духовный камертон для всех, кто, упрощенно говоря, по-русски читает сказки Пушкина своим детям, где бы ни жил такой человек. Именно так описывалась эта идея в Москве.
Она воспринималась разными людьми по-разному. На той же Украине всегда хватало православных, видевших в ней некую претензию на вторичность, ущербность украинской национальной идентичности. Да и украинские или молдавские представления об истории Восточной Европы сильно отличались от той прямолинейной схемы «Киев – Москва – Петербург – опять Москва в центре единого русского мира», которую с советских времен вытвердили в России.
В других политических мифах киевская линия продолжалась скорее в Великом княжестве Литовском, еще одном православном, но свободном государстве, которое затем было поделено империалистами – ляхами и московитами, – а древние вольности были уничтожены. Сами же московиты предстают в этой схеме славянизированными потомками угро-финнов, не имеющими никакого отношения к киевским древностям.
Какая версия точнее, спорить бессмысленно: исторические мифы вообще не отражают никакой исторической реальности, они скорее дают идеологические конструкты. Но споры эти до недавних пор носили спокойный, чисто умозрительный характер.
Все изменилось в марте, когда русский мир стал ключевым понятием российской внешней политики, а кремлевские пропагандисты начали чуть ли не дословно повторять тезисы патриарха и его команды.
Только выводы делались куда более практические: пересмотр границ, конфронтация с Западом, Россия как самодостаточная цивилизация, которой никто и ничто не указ. У патриарха такого все же не было.
Можно ли сказать, что Путин прислушался пусть даже не к нему лично, но к некоему авторитетному епископу или священнику и решил сделать выводы? Сказать-то можно, но не сильно наш президент похож на наивного юношу, который делает поспешные выводы из теоретических построений седовласых старцев. Скорее Кремль воспользовался чужими заготовками для проведения в жизнь своей собственной программы.
Собственно, нечто подобное мы уже видели два года назад, когда вдруг на первый план выступил образ «церкви в кольце врагов», а кощунницам по канонам Трулльского собора была присуждена «двушечка».
Государство словно бы выступило в роли защитника веры (defensor fidei, такой титул официально носят британские монархи), но на деле репутационные потери патриархии были огромны, а Кремль просто решал свою собственную задачу: раскалывал оппозицию. Она сразу очевидным образом поделилась на тех, кто против мракобесов-церковников, и тех, кто против атеистов-кощунников. А главное, те и другие были теперь друг против друга.
«Никогда такого не было, и вот опять», – цитата из Черномырдина сама просится здесь на язык. И вот опять Кремль перехватывает церковную по происхождению идею, делает ее своей и вместе с тем меняет до неузнаваемости, использует в идеологической и политической борьбе. А патриархии остается платить по чужим счетам.
Недавно украинские пограничники не пустили в страну митрополита Илариона (Алфеева), прибывшего с официальным визитом, хотя он, конечно, не имеет лично никакого отношения ни к крымским, ни к донбасским событиям. Они бы, вероятно, и российских министров не пустили, но те к ним и сами не поедут, так что отыгрались на митрополите.
Православных, относящихся к Московскому патриархату, на Украине много, и они сейчас переживают не самое лучшее время. Одни, как горячие донецкие парни, делают своей государственной религией даже не православие так таковое, а конкретный патриархат (не спросив его согласия), а другие приходят к выводу, что с русским миром уже покончено на блокпостах Славянска и что Украине нужна своя поместная церковь, независимая от Москвы.
Ситуация патовая, любой шаг патриархии в такой ситуации таит в себе колоссальный риск, и потому с самого начала кризиса ее спикеры ограничивались достаточно общими словами и, по сути, никак не отреагировали на перемену границ, не говоря уж о перемене государственной риторики.
Но есть в этом всем и еще одна сторона, самая для меня оптимистичная. Мы слышим о Севастополе как о городе русских моряков, за который проливалась кровь дедов и прадедов, как о важнейшей военно-морской базе, как о городе русской истории и культуры, и он в самом деле всем этим гордится по праву. Но мы не слышим на всех этих празднествах о крещальной купели князя Владимира, которая находится на территории этого города, в античном Херсонесе, или о том, как славянские учители Кирилл и Мефодий обрели в этом городе мощи святого Климента, папы Римского, хотя и это все было.
Судя по всему, православный русский мир был взвешен на электоральных весах и, говоря словами одной древней книги, найден слишком легким. Для пропагандистских нужд куда более пригодна причудливая смесь имперского наследия с советским социалистическим. Да и церкви говорить об этом самом «Русском мире» теперь уже будет очень сложно.
Но если кесарь без нее в принципе спокойно обходится и делиться своими кесаревыми успехами совершенно не собирается, то это отличный повод отдать теперь Богу – Богово, а с людьми говорить уже не о русском или ином каком мире, а о Христе и Евангелии. Чем, собственно, церкви и пристало заниматься.
| Газета.Ру
Рейтинг публикации:
|
