Давно это было, а может и недавно, кто как сказывает.
Жил Гонтмахер в городах драконовских, в районах мрачных, отгороженных, где люди-тени передвигались по ночам, пугаясь даже кошек, так как и кошки там были сексотами, и кидали ему огрызок хлеба, чтоб станцевал «Фрейлехс» спившимся вологодским охранникам. И водили его под конвоем, ребёнка малого, к зипуну рваному звезду желтую пришив, на завод ликероводочный – работать от зари до зари, во имя русской идеи. Идея та, человеконенавистническая, должна была весь мир водкою залить и царствие свое установить на веки, над всеми народами и тварями, коих аж 20 % набралось в тех краях дремучих.
Учил Гонтмахер ночью при лампаде по учебникам, для особо избранных, отпечатанным в славном городе Лондоне, что ни какая это и не Россия, а Россияния, а русские на самом деле россияне, поскольку не французы они и судьба их многонациональная, особая.
Да и страна у них, как одеяла ими любые лоскутные, где живут и плодятся все народы на радость, потому как они на своих землях живут, и имена свои имеют, а вот т.н.россиянам ни имен, ни земли не полагается, поскольку продали они Христа и отца, и забыли своё россиянство богоугодное и обернулись чумою коричневою.
Ехал Гонтмахер, в вагонах без сортира, на страшные, никому неведомые станции. Голыми руками березы да ели валил, чтоб печи жарче горели, да только не ведал он еще куда те березы идут и кого они напоследок греют… И гнали его русские национал-социалисты в баню, помыть обещали… Да, так помыли, что он до сих пор от бани как черт от ладана шарахается, а от пепла крематориев волосы поседели, и стали как береза январская.
Но смилостивился Б-г над Гонтмахером, налетели на супостатов дивизии европейские, под знаменами толерантными, освободили из лап нелюдей.
Жизнь вроде и наладилась, да недолго радовались, и пришли времена лютые, реформаторские.
Бежал Гонтмахер из страшных русских городов, бросив дом и скарб, схватив детишек в охапку, где на улицах лежали неубранные трупы, где дым от горящих еврейских домов и магазинов выедал его карие иудейские глаза, и где ежедневно плевали ему в лицо – «Жидовская морда, ты, когда свалишь отсюда? Да, сам-то вали, а баб своих нам оставь, нам нужны еврейские бабы, уж больно они охочие до ентого дела».
Сидел Гонтмахер в дремучих Муромских лесах, как раб на цепи, ложки вырезал со свастикою, под хохлому, для местных нацистов. Да ещё по весне гоняли лёд ломать на реку, и ржали на берегу – ставки делали, потонет, али нет этот махер? Годами тосковал, по ночам пел тихонько «Лехаим», чтоб речь родную не забыть, уж не чаял дождаться избавления, да по странному случАю, под Рождество, русские все перепились как свиньи и передохли как собаки, и ушел Гонтмахер колобком из волчьей пасти.
Выдали Гонтмахеру паспорт особенный, с корочками нерусскими, в оккупанты записали, и заставили старославянские аки-буки учить, а всю родню его погнали со всех мест теплых, да хлебных, выселили из обжитых, уютных квартир ими оккупированных, так как, мол, своим местов и жилплощади не хватает, понаехали тут, понимаешь.
Ходил Гонтмахер в поганых русских одежках - в лаптях, кушаком подпоясавшись, лишь бы внимание к себе не привлекать, дабы соблюсти их православные каноны, а то эти рожи варварские еще чего заподозрят, начнут измываться публично, в штаны заглядывать, или того хуже - дубинами осиновыми забьют до смерти. Эти могут, они такие!
Гнали Гонтмахера с работы, а на его место сажали черносотенца с правильным носом картошкой, да так гнали, что только и успел Гонтмахер докторскую диссертацию написать, да замминистром чуток поработать, а что вы хотели – они же такие фашисты, разве можно здесь честному еврею карьеру сделать?
Пугали Гонтмахера подпольщики невидимые, хоругвеносцы, да так запугали, что пришлось самому сесть в президиум еврейского конгресса, ну чтобы бороться с этими людоедами антисемитами эффективнее.
И глубоко задумался Гонтмахер над национальным вопросом.
День ли думал, год ли – нам неведомо, но только, по пришествии Алёши Муромца, выдал он ему все свои думки.
Алёша Муромец пока молчит, на печи лежит, а моя сказка конца не имеет, поскольку страдальцев и мучеников таких, как Гонтмахер, на Руси развелось куда как больше муромцев.
И видятся им картины дивные, в которых блестит как звезда Вифлеемская Россияния с пасущимися стадами добрых и молчаливых россиян, блаженных в своем россиянстве, а пастухами там гонтмахеры, гонтмахеры, гонтмахеры…
p.s. упреки в антисемитизме принимаются искл-но в порядке общей очереди, для инвалидов действуют скидки.
