Военачальник милостью божьей
В феврале нынешнего года генералу армии Виктору Дубынину исполнилось бы всего 60...
2003-02-14 / Виктор Николаевич Литовкин - военный обозреватель РИА "Новости"
Начальник Генерального штаба Вооруженных сил РФ Виктор Дубынин.
Фото из книги |
ОН - ПРЕДПОСЛЕДНИЙ командующий 40-й армии в Афганистане и первый начальник Генерального штаба Вооруженных сил России. И хотя его нет с нами уже ровно десять лет, о нем до сих пор помнят. Причем - не только друзья и сослуживцы. По мнению многих, будь Дубынин на своем посту - история Российской армии пошла бы совсем другим путем. Не было бы расстрела Белого дома, позора чеченской войны, шараханий из стороны в сторону под названием "военная реформа", да и авторитет высшего военного руководства никогда не подвергался бы сомнению. Ни в войсках, ни в обществе.
Впрочем, когда вспоминаешь некоторые факты из жизни этого человека, ассоциации с сегодняшним днем возникают сами по себе. И с этим уже ничего не поделаешь.
"Я ОБЯЗАН ЕМУ ЖИЗНЬЮ"
Полковник Владимир Исаков и генерал-майор Виктор Дубынин были друзьями. Такими, какими могут стать офицеры только на войне. Жили в Кабуле в одном доме, квартира под квартирой. И два года мотались вместе по всему Афганистану - в вертолетах и на бронетранспортерах. Генерал, тогда еще заместитель командующего 40-й армии, отвечал за организацию боевых действий. Полковник, заместитель начальника тыла армии, - за материально-техническое обеспечение этих боев.
Сразу же после Дня Победы полковнику Исакову пришел вызов на учебу в Академию Генерального штаба. На операцию по замене афганских пограничников у Парачинарского выступа вместо него должен был отправиться другой офицер.
Выступ прикрывал кратчайший караванный путь из Пешавара на Джелалабад и Кабул. По нему из Пакистана вместе с самой разной продукцией регулярно шли в Афганистан машины с боеприпасами, снарядами к самодельным душманским системам залпового огня, с выстрелами к американским переносным зенитным комплексам "Стингер", с другим оружием. И раз в год, обычно весной, наши войска проводили там операцию по замене афганских погранзастав, что контролировали дорогу. Занимали в ущелье господствующие высоты, перекрывали границу, организовывали беспрепятственный и сравнительно безопасный проход-выход подразделений.
Исаков складывал чемодан, когда к нему подошел Дубынин и попросил:
- Ты столько раз ходил со мной на операцию, сходим еще разок. Напоследок.
У полковника, как он мне рассказывал пятнадцать лет спустя, впервые за все эти годы что-то заныло в груди:
- Извини, Виктор Петрович, почему-то не хочется.
- Ну, если боишься, - не ходи, - пожал плечами Дубынин.
После таких слов отказаться Исаков не мог.
Они приземлились на Парачинарском выступе, где накануне операции, вечером был оборудован армейский КП. А утром, едва рассвело, на гору обрушился массированный огневой налет реактивных снарядов. "Эрэсы" били по командному пункту с пакистанской территории. И очень точно. Видно, душманы за зиму успели как следует пристреляться. Исаков и еще несколько офицеров угодили под первые же залпы. Не спасли ни каска, ни бронежилет. Двадцать четыре стальных осколка извлекут потом из тела полковника армейские хирурги.
Генерал Дубынин бросился к рации.
- "Ноль седьмой", - вызвал он командира вертолетного звена, что кружило над ущельем, - срочно ко мне, забрать раненых.
- Не могу, товарищ "первый", - прокричал в ответ пилот, - собьют меня.
- Если ты не приземлишься, - гаркнул в микрофон Дубынин, - я собью тебя сам.
И приказал расчету зенитно-пулеметной установки дать очередь в сторону вертолетов. Через минуту "вертушка" пошла вниз, прямо под разрывы "эрэсов". Истекающего кровью Исакова, других раненых несли к Ми-8 под градом осколков. Но им здорово повезло, разрывы никого окончательно не добили. А пара лишних пробоин на ногах и руках уже не считаются.
Вертолет взял курс на Кабульский госпиталь, а "эрэсы" все молотили и молотили по Парачинарскому выступу, по склонам гор, что нависли над дорогой, по окопам, где укрылись наши батальоны. Но ответить и подавить душманские реактивные установки Дубынин не имел права: они находились за пределами афганской территории. Он позвонил главному военному советнику в Афганистане, представляющему Министерство обороны Союза:
- Разрешите открыть ответный огонь.
- Мы с Пакистаном не воюем, - отрезал тот. - Знаешь, что с нами будет, если Карачи направит в Москву ноту протеста?!
Дубынин знал это, но жизнь солдат и офицеров 40-й армии, видимо, значила для него гораздо больше, чем крушение карьеры. Заместитель командующего, нарушая все законы субординации, позвонил через все головы прямо начальнику Генерального штаба. Но ответ оказался тем же. Тогда он сам поднял в воздух армейскую штурмовую авиацию и развернул на Пакистан стволы своей реактивной и ствольной артиллерии. Несколько залпов "Ураганов" и "Гвоздик", ракеты "Грачей" разметали душманские "эрэсы".
Ноты протеста из Карачи почему-то не последовало.
А через пару дней, когда операция под Парачинаром была завершена, Дубынин появился в палате Исакова. Принес апельсины, бутылку коньяка. Наполнил рюмки.
- Прости меня, Володя, - сказал он. - Не понял я тебя тогда.
- Чего уж там, - только и ответил Исаков.
Исаков, рассказывая мне о том далеком эпизоде из своей "афганской молодости", несколько раз повторил, что никогда не забудет, кому обязан жизнью. Не приземлись тогда под огнем вертолет и не попади он своевременно на операционный стол - вспоминать было бы нечего. А у меня перед глазами стоял другой эпизод, с нынешней чеченской войны. Трагическая гибель 18 января 2000 г. в Заводском районе Грозного заместителя командующего 58-й армии Михаила Малофеева. Погибшего генерала бросили на поле боя. Его тело не могли найти больше недели. Никто не знал, где оно - то ли осталось под завалами рухнувшего дома, то ли унесено боевиками. Почему в Чечне у наших войск не оказалось таких генералов, как Дубынин, для меня навсегда останется неразрешимым вопросом.
УМЕЛ ДЕРЖАТЬ УДАР
В Афганистане бывало всякое.
Летом 1986 г. по непостижимой случайности наши летчики вдруг отбомбились по детскому приюту в Кандагаре. Беда страшная. Погибли малыши, их воспитатели. Разрушены дома. Как объяснить населению страны, и так не очень доброжелательно относившемуся к "шурави", что это трагическая ошибка? Как загладить вину перед теми, кого уже не вернешь? Врать, что из городских кварталов кто-то обстрелял наши "Грачи" из крупнокалиберных пулеметов и "Стингеров" и потому в ответ полетели ракеты?
Такого не было, и Дубынин, уже командующий 40-й армией, не мог себе позволить подобного поведения.
- Я находился в кабинете генерала Дубынина, когда ему позвонил генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачев, - рассказывал мне военный врач Юрий Немытин. - Командующий как раз ставил нам задачу вылететь в Кандагар, принять все меры для спасения раненых, оказать пострадавшим всю необходимую помощь.
Звонок по ЗАСу (засекреченная связь) и предупреждение телефонистки, с кем предстоит говорить командующему, никак не отразились на его лице. Хотя генеральный секретарь ЦК крайне редко напрямую обращался к командующему армией в Афганистане. И такой звонок не мог обещать генералу Дубынину ничего хорошего. Но он даже не попросил присутствующих в кабинете офицеров, как бы поступил на его месте любой другой человек, оставить его один на один с Верховным главнокомандующим. Даже не изменился в лице, только остался стоять у стола, как и стоял до этого, разговаривая с врачами, снабженцами и военными строителями.
- Вопросов мы не слышали, - рассказывал мне Немытин. - Но по ответам Дубынина можно было догадаться, о чем его спрашивал Михаил Сергеевич. Чувствовалось, главный человек в государстве интересовался, что и как произошло, кто виноват, какие приняты меры, чтобы как-то исправить, скомпенсировать крайне неприятную для нашей страны и армии ситуацию.
Дубынин подробно, с деталями, не сгущая красок и никого не обеляя, спокойно и хладнокровно рассказал о происшедшем. С чувством собственного достоинства, без подобострастия, но с подчеркнутым уважением к собеседнику - главе государства, партии и Вооруженных сил. А на вопрос, кто виноват в ЧП, прямо сказал:
- За все происшедшее в армии отвечает командующий.
После недолгой паузы, вызванной, наверное, какими-то словами генсека, начал доклад о принятых мерах по исправлению ситуации, о политических переговорах, проведенных ночью с правительством Афганистана, и о том, какие действия запланированы по лечению пострадавших и по оказанию конкретной помощи их семьям…
- Меня поразило, - вспоминал военный врач, - как кратко, четко и исчерпывающе полно доложил о проделанной и запланированной работе командующий. Настолько внятно и ясно, что у Михаила Сергеевича не появилось ни одного дополнительного вопроса. И еще я почувствовал, что Дубынин умеет быстро собраться в сложной психологической ситуации и держать удар, каким бы сильным он ни был.
Что тогда прежде всего требовалось афганскому населению? Медицинская помощь. И она была оказана. Генерал Дубынин послал в Кандагар группу из двенадцати врачей и медицинских сестер. Это были уникальные специалисты - сотрудники Военно-медицинской академии имени Кирова, имеющие богатый опыт работы на войне. Врачи отправились в провинцию буквально через считанные часы после трагедии в приюте и сразу же начали спасать детей. Работали, не покладая рук, сутками напролет, но сумели сохранить жизни шестидесяти мальчишкам и девчонкам. Их семьям по приказу Дубынина выделили много продовольствия - сотни килограмм муки, зерна, сахара, круп, вещевого и прочего имущества. Наш строительный отряд за две недели восстановил все здания и постройки детского приюта, жилье для персонала… Мы вышли из той неприятной ситуации с достоинством. И политически, и по-человечески.
- Уверен, - сказал мне Немытин, - это удалось только благодаря Виктору Петровичу, который проявлял незаурядное мужество и редкую для государственного деятеля и военного руководителя честность. Хотя никто, конечно, не знал и не догадывался, чего стоили ему эти качества, как он все переживал, сжигал своими душевными муками собственное здоровье. Я понял это, когда узнал, что он родился в ГУЛАГе, куда по чьему-то навету отправили его отца - простого металлурга, и эту боль он носил в своем сердце всю жизнь. Это произошло через пару лет после Афганистана, когда Дубынин оказался на операционном столе госпиталя Вишневского с тяжелейшей болезнью, от которой обычно не поправляются...
...А в голове - опять Чечня. Почему нам недостает мужества и честности, чтобы признать свои ошибки? Когда наши войска наверняка по ошибке - на войне всякое бывает - иногда обстреливают мирные села и убивают ни в чем не повинных людей. Нет Дубыниных?
ОН ПЕРЕЖИВАЛ ЗА КАЖДОГО
Командиром дивизии полковник Барынькин стал в Афганистане. Прибыл "за речку" 7 июля 1986 г., принял 108-ю мотострелковую и - как с корабля на бал - на Панджшерскую операцию. Говорит сегодня, сам напросился.
Конечно, получил подробный инструктаж от командующего, познакомился с командирами полков и даже батальонов, побывал в их расположении, увидел, как тут, в Афгане, живут и служат. Оказалось, что некоторые части дивизии ведут бой в горах. Где должен быть в этот момент комдив, спросил себя полковник? Конечно, среди воюющих. Обратился к Дубынину: разрешите убыть в район боевых действий.
Тот дал "добро". Мало того, прилетел за Барынькиным на вертолете, высадил его на КП дивизии в районе Майданшахр, представил командирам и отправился дальше. Полковник стал вникать в ситуацию. Воевать до Афганистана ему никогда не приходилось, даже учения в горах не организовывал. Так что на душе у него не то чтобы кошки скребли, но было очень и очень неспокойно.
Дубынин появился на КП 108-й за день до начала операции. С ним прилетел и генерал для особых поручений начальника Генерального штаба. Командующий заслушал доклад комдива о его решении на ведение боевых действий, сделал ряд уточняющих замечаний и утвердил замысел. Расписался в командирской карте Барынькина, сказал:
- Выполняйте!
Но тут представитель НГШ принялся высказывать свои замечания. Они коренным образом отличались от решения, предложенного командиром дивизии. Дубынин мягко остановил его:
- Думаю, комдиву виднее, как решать поставленную перед ним боевую задачу. Он на КП не первый день.
Но московский генерал не унимался. Тогда не выдержал и командующий.
- Кто здесь командир?! - вскипел он. - Кто будет отвечать за результат операции - вы или Барынькин?!
Представитель Генштаба примолк.
- Выполняйте свое решение, - приказал Барынькину Дубынин.
- Есть!
Комдив начал отдавать соответствующие распоряжения.
Каждый из присутствовавших тогда на КП 108-й, а там были не только офицеры управления дивизии, но представители входящих в нее полков, даже солдаты, понимали - представитель НГШ мог потом нажаловаться на Дубынина своему начальнику. Тот из ложного, не всегда справедливого представления, что вышестоящий командир всегда прав, спустил бы на командующего армией всех собак и, что опаснее всего, мог объявить ему взыскание. Это надо было командарму?! Вряд ли. Но не защитить своего комдива на глазах у его сослуживцев тот тоже не мог. Авторитет офицера, честь подчиненного, жизнь воина для Виктора Петровича, говорил мне потом Барынькин, всегда были выше и значительнее, чем какие-то мелкие карьерные соображения.
Есть тут и еще один очень важный момент. На войне за все отвечает один человек. Тот, кто командует на поле боя. Его решение, правильное или неправильное, но доведенное до конца, до полной реализации задуманного, может обсуждаться только после выполнения операции. А в ходе сражения любые посторонние "реплики", "добрые советы" и настойчивые требования любых "варягов" всегда губительны. Так как искажают замысел командира и часто приводят к необоснованной гибели людей. Что, кстати, из-за несогласованности в работе командования и нарушения принципа единоначалия мы регулярно наблюдаем в Чечне.
Дубынин подобного не допускал. И все командиры были бесконечно благодарны ему за этот подход.
В другой раз командирские качества генерала Дубынина, рассказывал Барынькин, ему довелось узнать в ходе операции в зеленой зоне Панджшерской долины в районе Чарикара осенью 1986 г.
Бой для 108-й дивизии сложился неудачно. Техника залезла в "зеленку" (сады) слишком глубоко. Хотели окружить и расчленить достаточно крупное бандформирование, а потом начать уничтожать его огнем артиллерии и авиации по частям. Но, оказалось, душманы - не лыком шиты. Они пустили в виноградники воду, боевые машины увязли в глине, а духи открыли по танкам и БМП огонь из колодцев (кяризов). Выстрелят и мгновенно пропадают в подземных лабиринтах.
Наши войска начали нести потери. Погибли девять человек, 50 были ранены. Трое воинов пропали без вести….
Барынькин доложил командующему по телефону все, как есть, не утаивая ни одной подробности, не приукрашивая картину. Дубынин спросил:
- Что собираетесь делать?
Комдив ответил, что приостановил операцию до выяснения ситуации с захваченными в плен солдатами.
Дубынин сказал, что вылетает на КП. Через пару часов он действительно там появился и сразу потребовал уточнить обстановку. При этом - ни одного грубого слова в адрес комдива, никакой нервозности. Но озабоченность чувствуется. За каждого погибшего в Афганистане, знал Барынькин, Москва спрашивала так, что мало не покажется. До командиров самых разных уровней доходили слухи, как кричат порой в трубку, распекая командующего: мол, никто в 40-й армии воевать по-настоящему не умеет, а люди гибнут не в бою, а по пьянке…
Командарм приказывает Барынькину снова зайти в "зеленку" и во чтобы то ни стало освободить из плена прапорщика и двух солдат. А комдив уже собрал из окрестных кишлаков старейшин и отправил их к душманам на переговоры. Чтобы освободить пленников мирным путем. Просит:
- Давайте подождем возвращения аксакалов.
Проходит час, другой, третий... Ночь на исходе. Нет ни старейшин, ни пленников. Командарм не прилег ни на минутку. Не спал и Барынькин. Все это время они обсуждали, что делать. Начать новую операцию в "зеленке" - значит потерять еще не один десяток людей. Даже если освободить из плена своих, что маловероятно и нет уверенности, что они живы, соотношение потерь будет далеко не в пользу дивизии. Но и уходить, не зная, что с бойцами, тоже невозможно.
Аксакалы появились только к полудню. На носилках, боясь прикоснуться к трупам неверных, они принесли тела трех пропавших. На Дубынина невозможно было смотреть. Он как будто постарел на глазах. Барынькин рассказывал мне, что командарм, конечно же, понимал: на войне без жертв не бывает. Но каждую смерть переживал, как свою личную трагедию. Привыкнуть к потерям не мог.
Кстати, во время руководства Виктором Дубыниным 40-й армией в Афганистане наши войска понесли самый малый урон - за полтора года 1215 человек. Это в два раза меньше, чем мы теряем за то же время в Чечне. У некоторых генералов, воспитанных Дубыниным, до сих пор хранятся альбомы с фотографиями всех погибших солдат и офицеров, с описаниями причин и обстоятельств их смерти, ее даты и места, где воин похоронен, чем награжден. Фамилия, имя и отчество его родителей, их адрес и социальное положение. Чем Министерство обороны им помогло.
Когда вспоминаешь о мытарствах матерей погибших солдат в Чечне, о сотнях неопознанных трупов, становится не по себе. Нет на некоторых сегодняшних отцов-командиров Дубынина. И с этим ничего не поделаешь.
А "афганцы" до сих пор помнят, как он "воспитывал" Героя Советского Союза, начальника штаба одного из полков, человека исключительной личной храбрости. До безрассудства. В бою с Ахмад-Шахом Масудом возле Саланга он лично возглавил атаку батальона. Бросился в горы на противника без каски, бронежилета, с автоматом наперевес, оставив на дороге под обстрелом колонну из двадцати машин боевой техники и цистерны с горючим. Душманы отступили, но техника была сожжена, погибли люди. Да и сам офицер получил пулю в живот.
- Кому нужна такая безоглядная храбрость, если из-за нее такие потери, - возмущался Дубынин.
Он завел в 40-й армии традицию. Командирам, ставшим под его началом генералами, вручал погоны с собственных плеч. У Барынькина их три пары - генерал-майора, генерал-лейтенанта и генерал-полковника. Он называет эти подарки "семейной реликвией".
ЧЕСТЬ - ПОНЯТИЕ НЕРАЗМЕННОЕ
Командующий ВДВ Павел Грачев занял пост министра обороны России случайно. Об этом он не стесняется говорить и сам. Дважды отказывался от этой должности. Но президент Борис Ельцин настоял, подписал в мае 1992 г. соответствующий указ, и деваться было уже некуда. А стать главой военного ведомства и быть им - не одно и то же.
Грачев почувствовал это с первых же шагов. Что делать, как быть? Министр - фигура публичная. Скажешь что-то не то, сделаешь не так - мало того, что газеты засмеют, армия не поймет. А ее нужно реформировать, перестраивать. От Вооруженных сил СССР России достались, по большому счету, только тылы, флот, сильно ощипанная авиация, да еще Ракетные войска стратегического назначения, которых бывший десантник не знал и не понимал. К тому же руководить такой неповоротливой махиной человеку, который никогда не командовал даже военным округом, практически невозможно. На кого опереться?
Соратники по афганской войне посоветовали Грачеву взять себе первым замом, начальником Генерального штаба генерал-полковника Виктора Дубынина, командующего Северной группой войск. Министр его помнил еще по 40-й армии. Когда Дубынин приехал в Афганистан, Грачев уже успел там повоевать. И первая просьба, с которой обратился заместитель командующего, генерал к полковнику, командиру полка была "научите меня воевать, поделитесь опытом. Я не знаю ни гор, ни реального боя". Такие просьбы не забываются.
Но знал Грачев и о том, что Дубынин смертельно болен. Ему недавно сделали очень серьезную операцию, и вряд ли он справится с нагрузками, которые выпадают на долю НГШ. Правда, начальник госпиталя имени Вишневского Юрий Немытин заверил министра, что генерал Дубынин идет на поправку. Решение созрело в один день. Зайти к президенту Ельцину и подписать указ для Павла Сергеевича не было проблемой.
На следующий день генерал-полковник Виктор Дубынин занял кабинет НГШ на пятом этаже в доме на Арбатской площади. Герои Советского Союза генералы Руслан Аушев и Валерий Востротин рассказывали мне, что, когда они зашли туда его поздравить, у Виктора Петровича не нашлось никакого крепкого напитка, чтобы отметить это событие. Таким неожиданным оно для него стало. Но в работу он впрягся с первой же минуты. И главное, что сделал, предложил Грачеву назначить заместителями министра самых опытных и уважаемых в войсках генералов - командующих военными округами Бориса Громова, Валерия Миронова, Георгия Кондратьева… Эти люди и начали реформу армии, мотались по фронтам, которые вдруг возникли в Южной Осетии, в Абхазии, Приднестровье, Таджикистане.
Правда, вскоре до Грачева дошло, что в узком кругу замы отзываются о нем не очень доброжелательно. Мол, не дотягивает министр до должности, как ни крути. Десантник - есть десантник. Три минуты - орел, остальные - лошадь. И кругозора, государственной мудрости, политической зоркости ему явно не хватает. Да и дела по-настоящему не знает.
Докатились эти слухи и до Дубынина. Он пришел к Грачеву, попросил разрешения собрать коллегию Министерства обороны.
- Какой вопрос будем обсуждать? - спросил Павел Сергеевич.
- Разрешите мне объявить его на заседании.
- Хорошо, - согласился Грачев.
В зале коллегии не было никого лишнего. Только заместители министра, начальники главных управлений МО и Генерального штаба. Слово попросил Дубынин.
- Товарищи генералы, - сказал он. - Мы знаем друг друга не первый год. Поэтому для меня стало очень большой и крайне неприятной неожиданностью, что кое-кто из вас опустился до недопустимых высказываний в адрес министра обороны, подрывает принцип единоначалия, на котором держится армия. И хотя слова эти прозвучали в узком кругу, я прошу вас, чтобы этого никогда больше не повторилось. Иначе я больше не подам руки таким людям и приложу все силы, чтобы они навсегда расстались с погонами.
Больше выступающих на коллегии не было.
В ноябре генерал Дубынин слег в госпиталь имени Бурденко. Неимоверные нагрузки, которые он взвалил на себя на посту начальника Генерального штаба, обострили старую болезнь. Спасения от нее уже не было. Он это знал и мужественно встречал свою судьбу.
В середине месяца Грачеву сообщили, что жить Дубынину осталось всего несколько дней. Министр помчался к президенту с бланком указа о присвоении НГШ звания генерала армии. Он был тогда генерал-полковником, а его заместитель становился в воинском звании на ступень выше.
- Как же так? - удивился Ельцин.
- Это тот случай, - ответил ему Грачев, - когда я считал бы за честь быть у него простым помощником.
Утром следующего дня министр принес в палату, где лежал НГШ, новенький китель с погонами генерала армии. Виктор Петрович встал с кровати. Они обнялись... Через три дня Дубынина не стало.
Он похоронен на Новодевичьем кладбище. И дважды в год, 22 ноября - в день его смерти и 15 февраля - в день вывода наших войск из Афганистана, на его могилу приходят много генералов и полковников. Те, кто служит в армии до сих пор, и те, кто давно в ней не служит. Они молча выпивают по рюмке и так же молча расходятся.
Что говорить? Такого человека, как генерал Виктор Дубынин, у нашей армии до сих пор нет. А что случилось с ней после него, какие отношения сложились между ее военными и невоенными руководителями, всем нам достаточно хорошо известно.
Лучше помолчать.
Рейтинг публикации:
|
