Протоиерей Артемий Владимиров: «Россия медленно, но верно становится ведущей державой современности»

– Отец Артемий, ровно сто лет назад нашу страну потрясли две революции – февральская и октябрьская. Драматические события того рокового года повлияли на весь ход российской истории. Ураган революции разъединил семьи; первые декреты большевиков были против религии, Церкви и верующих; мир раскололся на две системы, стремившиеся подавить друг друга. Огромнейшее влияние оказало распространение атеизма. Но даже спустя век не остыли еще отголоски тех революционных страстей. Смута, как мне кажется, царит в умах до сих пор. Что вы думаете о прошлом? Можно ли по прошествии стольких лет дать объективную оценку тем событиям?

– История является лучшей из всех учительниц для разумных учеников, готовых делать выводы, извлекать уроки как из своей жизни, так и из опыта ушедших поколений. В начале XX столетия, по Божиему попущению, произошла великая трагедия, – великая по своим беззакониям, ужасная по своим последствиям, безбожная по своему характеру и существу, – антихристианская революция. Слово «революция» в русском языке означает «насильственный переворот».

Непосредственная участница событий преподобномученица Елизавета Феодоровна (человек высочайшей не только духовной, но и светской культуры, с сильным умом, умеющим обобщать, делать аналогии) говорила: «Да, великая Россия гибнет, рушится, распадается, но Святая Русь сохранится». Думаю, что Великая княгиня оценивала историческую государственную мощь России и её духовный стержень, именуемый Святой Русью, примерно так же, как Господь соотносит тело и душу человека: ...не бойтесь убивающих тело и потом не могущих ничего более сделать» (Лк. 12, 4).

Великая княгиня верила в Святую Русь – ядро русской культуры, историческое русское Православие. Вместе с тем говорила, что нельзя отождествлять бесчинства, ужасы, которые творились тогда по всей стране, с самой Россией, с её народом. Сегодня-то мы знаем, что не только революционный вирус, бацилла нигилизма, но и сами беспорядки были импортированы, инициированы профессионально обученными провокаторами, растлителями, соблазнявшими наш народ.
К числу лютых врагов России принадлежал главный кровавый правитель Троцкий, который писал: «Нужно задать такую кровавую баню русской интеллигенции, чтобы та дошла до полного отупения, озверения и одичания».

Да, это было время, когда уже нельзя было ничего изменить. Но Господь даёт нам всё необходимое и достаточное для спасения, самые ошибки наши и предков наших обращая к благим для нас последствиям. Примем это убеждение за истину! Христианин – не затравленный зверёк, который повсюду видит лишь действия враждебных ему сил. Христианское миросозерцание – светлое и чистое.

Взирая на наше историческое прошлое и извлекая из него уроки, мы конечно же должны вспомнить свидетельства многих новомучеников. Если мы знаем свою историю, если умеем проводить аналогии, если пользуемся присловием «Всё познаётся в сравнении», то для нас слишком очевидна разница между двумя эпохами: предреволюционной и послереволюционной.

Нам, прошедшим закалку в октябрятской, пионерской, комсомольской организациях, нам, детям бунтарского, революционного века, отравленного нигилизмом, ложными французскими утопическими идейками, нелегко сразу добраться до жизненной философии православного христианина России.

Имея возможность взглянуть на ХХ век с высоты ХХI столетия, мы должны подходить к истории Отечества с большой мудростью и осторожностью. В каждом великом событии прошлого, равно как и в деятельности великого исторического лица, необходимо видеть духовную доминанту, результирующую силу и привходящие обстоятельства эпохи или индивидуальные свойства характера, личностные мотивы.

Не будем скрывать, что мы мало знаем историю ХХ века. И разрешение президента открыть засекреченные дотоле архивы, убежден, позволит пролить свет на многие тайны до- и послевоенного времени. Как сегодня в нашей стране, по существу, есть только две партии – созидатели и разрушители, так было и в советскую эпоху. Для того чтобы иметь здравое суждение о прошлом, должно вычленять созидающий вектор в историческом процессе или в человеческой судьбе, не смешивая его с векторами разрушительного характера.

«Власть от Бога, а безбожие не от Бога», – говаривали мудрые люди. Носителями и проводниками государственной идеи в России были по преимуществу созидатели, хотя и не избежавшие серьезных ошибок в силу обстоятельств воспитания и особенностей времени.

Сегодня мы должны воздать подобающую честь созидателям, под какими бы знаменами они ни совершали свой подвиг.

– Недавно я на одном дыхании прочла вашу книгу «Священство». Это автобиографические воспоминания, рассказы о первых годах вашего пастырского служения, о встречах с известными людьми. Она похожа на исповедь. Так ли это? И чем для вас является исповедь?

– Думаю, то, что вы подметили, лучше назвать исповедальностью стиля писателя. Для меня это достаточно важная вещь. Я убежден, что в наше непростое время можно и должно делиться с читателем, а не поучать и не назидать его. Люди с доверием относятся к проповедующему, когда он раскрыт навстречу своим слушателям. Если мы, проповедники, искренни, непосредственны, если мы испытываем желание поделиться своими душевными сокровищами, то люди невольно отзываются на наше слово. По опыту человека, который много беседует с современниками, специализируется на публичной речи, хочу сказать, что подобная открытость, исповедальность – единственное, что может действительно привлечь слушателя к предмету разговора, по-хорошему задеть его, откликнуться на наше признание. Вот почему я стараюсь сохранять абсолютную доверительность, искренность интонации.

Что касается Исповеди как таинства, к которому мы бываем причастны в Божием храме, через общение с пастырем – носителем благодати священства, то для меня это основа основ духовной жизни. С юных лет обретя духовника, я до сих пор стараюсь с известной регулярностью бывать у него. Если не представляется такой возможности, то я исповедуюсь у батюшек, служащих в нашей обители. Это то, что помогает священнику хранить совесть чистой, а значит, открытой для воздействия Божественной благодати.

– В вашей книге есть история о том, как известный театральный режиссер Арсений Сагальчик после таинства Крещения, воспринятого через вас в реанимации, пришел в сознание, а затем встал на ноги. Это чудо?

– Думается, что каждый священник, мало-мальски послуживший людям, имеет в своей практике такие или подобные чудесные исцеления. О чем они говорят? О том, что поверх пастыря, через его руки и уста действует Своей благодатью воскресший Христос. Это подтверждает ту мысль, что нам, священникам, не дано измерить веру обращающегося с духовными нуждами человека. В данном случае, может быть, речь идет о чаяниях супруги режиссера, уже приговоренного врачами если не к смертному одру, то к годам бессознательной жизни.

Чудо ли это? Об этом лучше всего спросить врачей, которые в течение нескольких недель говорили родственникам, что он останется «овощем». И, конечно, они сами потом делились друг с другом, с супругой, что этот случай выходит за рамки их врачебного понимания. На самом деле, врачи, которые ежедневно сталкиваются с жизнью и смертью, слово «Бог» пишут с большой буквы. Что касается меня, то я, тогда еще совсем молодой священник, точно понимал и чувствовал, что свершившееся не связано с моей личностью, но это замечательное свидетельство того, что через руки православного священника струится благодать всемогущего и всеблагого Бога. Можете себе представить, какая у меня была радость на душе, когда через несколько месяцев я увидел в своем храме высокого красивого мужчину. Это был Арсений Сагальчик, который пришел с супругой. По-моему, они успели повенчаться.

– На встречах с вами всегда много людей, там всегда интересно, это совсем непохоже на лекции. Как вы думаете, кого на этих встречах больше - почитателей вашего писательского таланта или прихожан?

– Это зависит от времени, места и действия. Если говорить о столице, то я, будучи коренным москвичом, замечаю, что сейчас число людей, просвещённых верой и находящихся в пространстве отечественной культуры, заметно возрастает. И это несмотря на разрушительные процессы, которые мы, увы, замечаем в сфере образования, культуры и искусства.

Нет писателя без читателей. В свое время я, как и многие, за сутки прочел книгу «Несвятые святые» отца Тихона (Шевкунова), ныне епископа, нашедшую удивительный спрос в нашем обществе благодаря доступности языка, «режиссуре» каждой отдельной главы и упомянутой нами искренности, доверительности тона. Мои книги, может быть, не имеют такого хождения. Но мне очень отрадно, что и прозаические, и поэтические сборники протоиерея Артемия Владимирова тоже весьма востребованы теми, кто любит русский язык, литературу. В этом отношении мы живем в замечательную эпоху, потому что очень радостно писать не в стол, как это было в XX веке, а для своих современников, которые с нетерпением ждут выхода новой книги.

– Когда к вам пришла мысль о священническом призвании? Как был пройден этот непростой духовный путь?

– Если ответить развернуто на ваш вопрос, то я предложил бы интересующимся найти мою книгу «Священство». Это последняя книга моих воспоминаний. Всего их четыре. Мысль о священстве не могла прийти ко мне в детстве, потому что мы, три брата, были крещены, но и только. Поступив в Университет и став прихожанином одного из намоленных московских храмов Пророка Божия Илии, что в Обыденном переулке, я с нескрываемым любопытством, более того, с затаенным интересом, смотрел на священников, которые стали для меня героями нашего времени. И отрешившись от глупых и нелепых представлений о батюшках, почерпнутых в советское время, я уже на первом курсе филологического факультета МГУ четко и ясно сформулировал: нет призвания лучшего, высшего на земле, чем пастырство, потому что оно вбирает в себя и учительство, и призвание врача, и народного трибуна.

Однако я никогда не считал себя достойным стать священником. У нас на Руси, в отличие, может быть, от Западной Украины, священство никогда не воспринималось как работа или специальность, но именно как служение и призвание свыше. Скажу только, что подготовкой к нему стали учительские труды еще в советской школе, затем преподавание языков в течение 10 лет в Московской духовной семинарии и академии. Предложение ректора духовной академии принять рукоположение в диаконы я встретил со смешанным чувством – абсолютного недостоинства и великой радости и готовности послужить Богу и людям. Пять месяцев спустя, на Рождество Христово в 1988 году, в год тысячелетия крещения Руси, я стал пастырем. И наверно, самая главная мысль, которая меня посетила в эту рождественскую ночь: свершилось то, что должно было свершиться! Я обрел точку опоры и то основание, которое и поныне чувствую под ногами.

– Когда вы впервые оказались в храме, сразу же пришло понимание своей духовной миссии?

– Впервые в храме я оказался в раннем детстве. Это был праздник Пасхи. Мы, дети, не слишком понимали происходящее. Когда мне исполнилось 10 лет, бабушка безуспешно пыталась завести меня в храм. И только после ее кончины моя душа оказалась под его сводами в совершенно необычном для себя состоянии. Она как губка впитывала всё, что я слышал, что меня окружало. Но, конечно, не было никакой мысли о миссии, предназначении. Было желание очиститься, хотя я и не знал, как. Читателей, которые помышляют о возрождении собственной личности, я адресую к первой книге своих воспоминаний, которая называется «С высоты птичьего полета». Завершается эта книга главой «Исповедь». Именно с исповеди начался мой духовный путь.

– Что было самым сложным для вас как для священника в первые годы?

– Думаю,[СН1] исповедь. Это особое таинство, которое требует от священника величайшего напряжения душевных сил, внимательности. Ведь мы все куда-то торопимся, спешим, часто нервно поеживаемся, когда нас кто-то задерживает. А от священника требуется совершенно противоположное. Он должен «раствориться» в говорящем, ему нужно не только внимательно выслушать, а еще и посочувствовать, разобраться в хитросплетениях и переживаниях души. Несмотря на помощь Божественной благодати, это дается только с годами. Если бы вы меня спросили, что изменилось сейчас в моей исповедальной практике, я бы ответил: «По милости Божией я перестал уставать от исповеди, она мне приносит большую радость, потому что опыт, помноженный на благодать, делает вас способным помогать людям раскрывать драму, а иногда и трагедию души».

– Кто больше повлиял на выбор стать священником? Семья, окружение, обстоятельства? Или есть еще какие-то тайные, глубокие причины?

– Я думаю, что последнее. В нашем роду никогда не было священнослужителей. Были шотландские пираты, офицеры царской армии, народные судьи, поэты и художники. О каких глубоких и тайных причинах может идти речь? Во-первых, о молитвах святых, к которым обращается юный христианин. Познакомившись с жизнеописанием Царя Мученика Николая, праведного Иоанна Кронштадтского, преподобного Серафима Саровского – духовного солнца русской истории, я чувствовал незримую связь с этими Божиими угодниками, и особенно с Николаем Чудотворцем. Вновь отсылаю вас к своим мемуарам, поскольку в рамках интервью не могу рассказать подробно, как именно благодаря святителю Николаю я стал священником, а ведь именно с ним связано обретение мною пастырского призвания.

– У вас талантливые родственники. Есть старший брат, брат-близнец Дмитрий – талантливый пианист. В вашем роду есть поэты. Поговаривают, что вы в родстве с Сергеем Михалковым, а ваш дед – муж знаменитой детской поэтессы Агнии Барто… Так ли это?

– Начнем с последнего. Мой дед – замечательный поэт, которому Агния обязана не только фамилией (это был ранний брак деда, окончившийся разводом), но и развитием своего поэтического мышления. В нашем семейном архиве хранятся книжечки 30-х годов, подписанные именами Павла и Агнии Барто: «Девочка-ревушка», «Наша Таня громко плачет» и т.д. Все эти перлы пионерской поэзии они создавали вместе. Я, правда, не очень представляю себе саму ткань творческого процесса. Но зная о прагматизме и жизненной энергии Агнии Воловой, подозреваю, что дедушка готов был ей отдать все, даже свою поэтическую харизму. Из семейных рассказов я помню, что при расставании Агния требовала, чтобы дед отказался от своей фамилии, потому что она стала «брендом» детской поэзии. Однако тот не продал первородства за чечевичную похлебку.

Сообщу читателям «Столетия», что мой дед, Павел Николаевич Барто, является едва ли не единственным в мире поэтом-орнитологом. Изучив в совершенстве голоса и повадки птиц, он уже в конце 70-х годов прошлого века получил возможность издавать свои произведения, поражающие совершенством формы и содержания.

Что касается Сергея Михалкова, то он действительно двоюродный брат моей бабушки. Той самой, которая вышла замуж за Павла Барто после его развода с Агнией. Таким образом, Никита Михалков – мой четвероюродный дядя.

– Вам довелось знать таких выдающихся духовников, как митрополит Антоний (Блум), архиепископ Василий (Родзянко), архимандрит Кирилл (Павлов), архимандрит Иоанн (Крестьянкин), протоиерей Николай Гурьянов. Наверно, это были очень знаковые и даже сокровенные беседы?

– Безусловно, когда вы соприкасаетесь с неординарной или, как сейчас любят говорить, харизматичной личностью, когда сердце вашего собеседника дышит любовью, чистотой, радостью, то подобные встречи остаются в памяти на всю жизнь. Более того, они представляются мне сейчас вехами, маяками. И свет от встреч с этими уважаемыми людьми до сих пор не угас в моей душе. Их слова становились нравственным императивом для тех, кто к ним обращался.

Мне и моей супруге посчастливилось несколько раз удостоиться полуторачасовой беседы с отцом Иоанном (Крестьянкиным) в его келье. Что касается владыки Василия, митрополита Антония, архимандритов Кирилла (Павлова) и Павла (Груздева), протоиерея Николая Гурьянова, то это были короткие встречи. Но все, что сказали эти люди, я запомнил и запечатлел в своей книге «Священство». И самое, наверно, удивительное состоит в том, что эти души ушли в лучший мир, но оказались нерушимыми ниточки общения, соединяющие «век нынешний и век минувший». Поэтому с любовью поминая этих замечательных духовных деятелей, я тешу себя надеждой, что они молятся за всех, кто с доверием и любовью брал у них благословение при земной жизни.

– Есть мнение, что ходить в храм необязательно. Можно разговаривать с Богом и без этой «процедуры». Что для вас молитва?

– Можно ли разговаривать с Богом без хождения в храм? Не только можно, но и нужно. Для того-то мы и ходим в храм, чтобы, очистив сердце исповедью, освятив его в таинстве Причащения, самим стать живым храмом Божества и даже далеко за церковной оградой не переставать разговаривать с Отцом Небесным. Раскроем с вами послания Апостолов и увидим, что именно к этой добродетели и призывает нас Господь: всегда и всюду, на всяком месте и во всякое время молиться Богу духом. Ну покажите мне хотя бы одного человека, который, будучи крещеным, то есть имея в себе Божественную искру, но по каким-то неуважительным причинам (собственному невежеству, гордости, нераскаянности в грехах) не ходя в храм, мог бы похвалиться тем, что он беседует с Господом, что его сердце стало лампадой, в которой мерцает огонек чистой молитвы. Такой молитвы, о которой говорит поэт: «В минуту жизни трудную, Теснится ль в сердце грусть, Одну молитву чудную Твержу я наизусть» (М.Ю. Лермонтов). Смею вас заверить, что неходящие в Божий храм люди имеют звание телеприхожан, завсегдатаев Интернет-«подвалов».

Что касается молитвы, то для меня она, как и для всякого христианина, есть и свет, и воздух, и пища, и питие. Это несущая конструкция души, духовный стержень, без которого происходит незаметное распадение ядра личности.

– Каков он, нынешний прихожанин? Изменились ли прихожане за последние годы? Тянутся ли к священнику люди в наше время?

– Россия совершенно особенная страна. К священнику тянутся люди везде и всюду, особенно в аэропорту: «Батюшка, вы случайно не летите в Ташкент? – Случайно нет, я лечу в Дербент. – Ах, как жаль. Может быть, вы поменяете билет на Ташкент?» Действительно, в наше турбулентное и опасное время людям очень хочется, чтобы на борту самолета был батюшка. (Улыбается.)

Итак, для многих людей священник остается героем нашего времени. И никакая дезинформация и жареные истории, взятые из желтой прессы, не в состоянии поколебать уважение современного человека к носителю сана священства. Дай Бог, чтобы мы, пастыри, были этого достойны!

Нынешние прихожане, конечно, меняются, и не всегда в лучшую сторону. В наше время, когда люди испытывают стрессы, редко кто может светло смотреть на окружающую действительность. Много тревог, страхов, беспокойств, депрессивных состояний. И все-таки я оптимистично отношусь к нашему времени. Мне кажется, что сегодня все население России – это потенциальные прихожане храмов. И старшеклассники общеобразовательных школ, и пенсионеры, собирающиеся в досуговых центрах, и сливки общества, посещающие консерваторию и Зал им. П. И. Чайковского.

– Как, на ваш взгляд, будет меняться отношение общества к Церкви? Церковь видоизменится?

– Церковь – невеста Христова. И в ней есть совершенно неизменная сторона – это благодатная жизнь, церковные таинства. Но сами священнослужители, конечно, меняются, равно как и все крещеные люди. Ведь Церковь – это не только священная иерархия – диаконы, епископы, священники. Церковь – это все крещеные читатели нашего сегодняшнего выпуска. «Я, ты, он, она – вместе целая страна» – собраны в Церкви.

Мы все нужны друг другу. Скажем, загляните сегодня в Интернет-ресурсы, и вы найдете блоги, которые ведут священники. Зачем они ныряют в этот виртуальный мир? Конечно, за «золотыми рыбками» – бессмертными человеческими душами. Но вот каких бы изменений я не хотел в жизни Церкви, это, безусловно, оскудение потенциала добра и любви в человеческих сердцах. Посмотрите на молодежь Европы: она превращается в манкуртов, скинхедов, бандеровцев, пушечное мясо. Сегодня идет война с самим биологическим видом человека. И убежден, что только вхождение в Православную Церковь, Святую, Соборную, Апостольскую, дает шанс современному молодому человеку оставаться самим собой, более того, развивать свои нравственные качества. Потому что без Христа в человеке может не остаться ничего человеческого, как справедливо сказал один современный философ.

– Служение Богу вы много лет совмещаете с педагогическим служением. В Академии ракетных войск стратегического назначения имени Петра Великого вы являетесь заместителем декана факультета Православной культуры. Вам приходится встречаться и с курсантами, обучающимися в вузах нашего ведомства. Каково оно ныне – молодое поколение воинов? Похоже ли оно на тех защитников, которые отважно стояли на страже Отечества в годы разных лихолетий?

– Мы живем в удивительное время, когда возрождается русский мир, когда наша Отчизна обретает суверенитет, медленно, но верно становится ведущей державой современности. Не в финансовом, не в экономическом отношении, но в духовном и нравственном смысле. И сейчас как никогда высоко звание защитника Отечества, воина. Хочу выразить отдельную благодарность руководству нашей страны за то чудо, которое оно совершило в самые тяжелые двухтысячные годы, когда, казалось, не оставалось надежды у России, проданной, раздробленной, находящейся под угрозой майдана. Но Россия вновь осознала себя цельным государством.

Я считаю, что сословие священства ближе всего к сословию служивых людей. Мы – офицеры духовного ведомства. У нас есть форма и устав, у нас свои главнокомандующие, у нас общие цели и задачи. Я рад, что среди моих прихожан есть замечательные воины, потенциальные герои: будь то доблестные воины, выполняющие свой долг в Сирии, борясь с международным терроризмом, будь то служители вашего ведомства. История России пополнилась многими героями, и на ее духовном небосводе появились новые немеркнущие звезды – судьбы тех, кто положил жизнь за други своя...

– В одном из интервью вы говорили о том, что вам еще не удалось. И сказали такую фразу: «Не удалось отрастить крылья вдохновенной молитвы, которую ожидают от батюшек прихожане». Что вы имели в виду?

– Обращали ли вы внимание на необычный покрой рясы, которую носят священники? Ее рукава напоминают крылья. У нас в России народ по-особому относится к пастырям. Он ценит в них не только качества богословов-теоретиков, но хочет видеть в священнике пророка Моисея, который ходатайствует за народ пред Божиим Престолом. Вот почему отрастить крылья гораздо труднее, чем бороду.

И завершая наше интервью, хочу попросить всех, кому была интересна наша беседа, помолиться обо мне, чтобы и в моей душе зажегся светильник непрестанной молитвы ко Господу Богу за наше общее Отечество, за Божию Церковь, к которой принадлежим все мы, за родную хату и за великое будущее России.

Беседу вела Елена Шершень

Рейтинг публикации:

11

Комментарии (0) | Распечатать

Добавить новость в: