Резюме:Парламентских выборов в Нидерландах на прошлой неделе все боялись, опасаясь успеха очередных «популистов», но в итоге респектабельные политики по всей Европе смогли перевести дух. Накануне голосования случился примечательный эпизод, многое говорящий о том, как сегодня устроены отношения между государствами.

Парламентских выборов в Нидерландах на прошлой неделе все боялись, опасаясь успеха очередных «популистов», но в итоге респектабельные политики по всей Европе смогли перевести дух. Накануне голосования случился примечательный эпизод, многое говорящий о том, как сегодня устроены отношения между государствами.

Голландские власти не пустили в страну представителей руководства Турции, включая министра иностранных дел, намеревавшихся агитировать жителей Нидерландов с турецкими паспортами поддержать изменения конституции в пользу президентской власти. Референдум пройдет в Турции в середине апреля. Реджеп Тайип Эрдоган, который инициировал плебисцит, обрушился на Гаагу за то, что она принесла отношения с Анкарой в жертву предвыборной конъюнктуре.

Правительство Голландии действительно очень не хотело, чтобы за пару дней до выборов по стране «чесали» высокопоставленные турецкие эмиссары с особой миссией, давая крайне правым силам идеальный козырь.

До чего, мол, дожили, иностранцы: ведут себя как дома и даже считают часть нашего населения своим. Так что Эрдоган не так уж неправ, хотя к нему применима известная поговорка о том, какие из коров имеют право мычать, а какие нет. Потому что сам турецкий лидер беспардонно выплеснул свои внутренние проблемы на всю Европу, вовлекая Старый Свет в собственные электоральные игры.

На этом примере хорошо видно, как сместились приоритеты — от решения внешних задач к доминированию внутренних.

Лозунг «Моя страна прежде всего», возвращенный в политический лексикон Дональдом Трампом, означает фиксацию сдвигов, о которых заговорили еще несколько лет назад. Иван Крастев писал тогда о начале «антиимперской» эры. Если раньше государства стремились мобилизовать внутренние ресурсы для внешней экспансии, то теперь задача противоположная — использовать наибольшее количество внешних возможностей для достижения внутренних целей. Таково следствие глобализации, которая стирает границу между внешним и внутренним.

Правда, предполагалось, что ответ — более активное участие именно в глобальном, наднациональном управлении, мол, только оттуда можно защищать национальные интересы в новую эпоху. Но такой подход породил другие сложности — отрыв управляющего класса от своей базы.

Главный вопрос сегодня: а какого черта оно мне вообще все надо?

И звучит он из уст условного «простого» американца, бельгийца, француза, поляка и пр., который в какой-то момент перестал видеть для себя выгоду в глобализационных построениях собственных политиков. А потом начал усматривать в них и прямой вред. Отсюда и подъем пресловутых популистов, которые артикулируют накопившееся в обществе раздражение тем, что его насущные проблемы не решаются.

За год мы привыкли рассуждать на эту тему применительно к Западу, что объяснимо: именно там происходят сейчас наиболее существенные социально-политические перемены. Россия, однако, при всей специфике развития не изолирована от международных тенденций. И дело не только в упомянутой глобальной открытости, но и в исторической связи процессов в отечественном обществе с тем, что происходит вокруг, прежде всего на Западе.

Часто приходится слышать: а возможен ли в России феномен Трампа и вообще всплеск популистских настроений?

Ответ — конечно да, Россия не обладает иммунитетом ко всем тем социально-политическим деформациям, которые привели к изменениям на Западе. Однако анамнез заболевания и формы протекания болезни у нас свои, равно как и применяемые средства лечения. Буквально переносить на Россию западные матрицы бесперспективно. Но и отмахиваться, ссылаясь на собственную самобытность, не стоит.

Россия отличается по ряду параметров. Во-первых, период с конца восьмидесятых годов рассматривается у нас не как славная эпоха взлета к реализации мечты, а как время краха и мучительного восстановления.

Имея за плечами опыт распада прежней государственности и тяжелейшего социально-экономического и политического кризиса, российское общество и его политическая верхушка совсем иначе воспринимают большинство процессов современного мира. Окончательный разрыв в восприятии произошел в начале 2010-х — «арабская весна» комментировалась в России и на Западе диаметрально противоположно. Дальше темпы расхождения только нарастали. Наша трактовка мировой ситуации заметно разнится и с той, что присутствует в странах бывшего «третьего мира» и поднимающихся державах наподобие Китая или Индии.

Во-вторых, у России свои отношения с глобализацией. Страна никогда в полной мере не настраивалась на глобализационную волну, прежде всего ментально. В экономическом и политическом планах Россия, на самом деле, изрядно интегрировалась в транснациональную «ткань», на уровне сознания же оставалась настроена крайне подозрительно.

Это породило феномен, схожий с тем, что привел к брекзиту и Трампу, — отношение к значительной части правящей политической и экономической элиты как к антинародной.

В России пока что имеется предохранитель от всплеска «популизма» по западному сценарию — это Владимир Путин.

Справедливо или нет, но он, несмотря на концентрацию в его руках властных возможностей и огромное личное влияние, рассматривается большинством отдельно от «номенклатуры», как представитель этого самого большинства.

Отчасти благодаря сознательному выбору, который президент сделал на рубеже 2011–2012 годов, во время подъема протестных настроений среди «продвинутой» части российского общества. Тогда он отошел от роли лидера всех россиян, которую старался выдерживать на протяжении предшествующего периода, и сделал ставку на «национально ориентированное» большинство против «космополитического» меньшинства. Относиться к этому решению можно по-разному, однако оно перекрыло дорогу отечественным трампам, которые к тому самому большинству и апеллируют.

Дальнейшие события, в особенности украинский кризис, направили энергию на внешние сюжеты, консолидировав большинство и закрепив позицию Владимира Путина в качестве его лидера.

Крушение международного статуса нашей страны в конце ХХ века болезненно воспринималось населением.

Использование темы реванша (во избежание нехороших ассоциаций можно мягче назвать это стремлением восстановить историческую справедливость), ставшей лейтмотивом по мере того, как запутывался международный контекст, вызывало живой отклик в обществе. Отсюда пресловутые 86 процентов и прочее.

Российская внутренняя мобилизация в ответ на внешнее давление стала катализатором и внешних перемен — естественно, не Кремль вызвал волну на Западе, но российское фрондерство стимулировало там сомнения и неуверенность.

А вот дальше возникает противоречие. Результатом разворота на Западе становится резкое повышение внимания к внутренним задачам, и это, вероятнее всего, становится главной тенденцией на предстоящие годы. Правящему классу, чтобы одолеть «популистов», придется как можно скорее сокращать обратно отрыв от базы, то есть становиться менее ориентированными на мир и более — на себя.

В России же по мере повышения ее международного статуса происходит обратное — все больший упор на внешние темы, в том числе как инструмент управления внутренними процессами.

И тот факт, что «глобальный поход» Москвы мотивируется, по сути, антиглобалистскими устремлениями, не меняет иерархию приоритетов: внешнее выше внутреннего. И возникает риск отрыва от базы, хоть и, казалось бы, заход делается с противоположного направления.

Понятно, что избирательные кампании в России проходят по иным схемам, чем в Америке или Франции, в нашем случае имеются другие инструменты и возможности ограничения популизма. Однако есть одно общее обстоятельство: важно не промахнуться с повесткой, предложить обществу то, что по-настоящему способно его затронуть. (Яркий пример такого промаха в США — попытка штаба Клинтон напугать избирателя связями Трампа с Россией. Оказалось, что среднего американца это совсем не беспокоит, зато очень волнует другое.)

И здесь перед российскими внутриполитическими стратегами стоит нетривиальная задача. С одной стороны, набранная динамика во внешней сфере никуда не денется и данный сюжет станет неизбежным стержнем начинающейся кампании.

С другой — исходить из того, что внешняя политика продолжит служить возбудителем только по факту своего существования и пропагандистского поддува, рискованно.

Достаточно посмотреть на то, как бесконечные внешнеполитические ток-шоу превратились в итальянскую комедию дель арте с неменяющимся набором масок, характеров и гэгов, чтобы заподозрить, что жанр исчерпаем.

Мир, правда, глобален, тенденции в нем универсальны, и если остальные поворачиваются «к себе», то и российское общество ощутит эти веяния. Так что на следующем этапе помимо неизбежной дискуссии о том, какой должна быть внешняя политика (здесь явно не хватает свежих идей и четких концептов), может возникнуть и необходимость внятно объяснять обществу, зачем она ему нужна вообще. Помимо соображений престижа, которые важны, но не самоценны.

Газета.Ru