Чему учат в школе
Ольга Андреева, корреспондент отдела «Науки» журнала «Русский репортер»
Григорий Тарасевич, редактор отдела «Науки» журнала «Русский репортер»
Юля Морская, автор «Русский репортер»
Учебный год закончился под аккомпанемент споров и скандалов вокруг единого госэкзамена (ЕГЭ). Технологии оценки знаний — вещь, безусловно, очень важная, но не главная. Мы все время пытаемся что-то менять в школьной программе, что-то сокращать, что-то добавлять, почти не обсудив, чему, собственно, должна учить наша школа. Какое место должен занимать на уроках биологии дарвинизм? Кого должна готовить информатика — программистов или продвинутых пользователей? Стоит ли возвращать астрономии статус самостоятельного предмета? Чем должны заниматься дети на уроках труда? Как рассказать им трагическую историю ХХ века? Можем ли мы договориться о том, чему должна учить наша школа, то есть о том, каким мы хотим видеть будущее России и ее граждан?
История
О чем спор: можно ли оправдывать тиранов? Нужно ли учить любить власть? Стоит ли «историю царей и войн» заменить «историей людей»? Что важнее — методы или факты?
История — самый «идеологический» школьный предмет.
Наибольшие споры вызвала опубликованная на сайте издательства «Просвещение» записка «О концепции курса истории России 1900–1945 гг.», подготовленная под руководством профессора Александра Данилова. В ней говорится: «Сталин действовал в конкретно-исторической ситуации, действовал (как управленец) вполне рационально». Основной идеей этого курса стало оправдание действий власти: дескать, иногда она поступала не совсем хорошо, но такое уж было время. «История» в интерпретации Данилова уже вызвала много протестов, но ее продолжают навязывать школам как основной комплект учебных материалов.
Вообще насколько история должна быть беспристрастной?
— Есть такая известная позиция, что историк — исследователь, а не следователь, это правда. Но историк не должен быть и бесстрастен, — считает Леонид Кацва, автор одного из учебников и учитель истории в московской гимназии № 1543. — История требует нравственной позиции. Иначе она скучная и никому не нужна. Особенно когда речь идет об относительно недавних событиях. Понимаете, точно так же, как о Великой Отечественной войне нельзя говорить отстраненно, пока не умер даже не последний ветеран, а последний ребенок, переживший эвакуацию или бомбежку, точно так же нельзя отстраненно говорить о сталинских репрессиях, пока жив последний ребенок, у которого увели отца или мать.
Существует такое понятие — нравственный релятивизм. Должен ли школьник ужасаться зверствам какого-нибудь фараона, если в Древнем Египте это не считалось зверством? Леонид Кацва предлагает простую формулу — преступлением можно считать те действия, которые воспринимались как злодеяния в то время, когда совершались: «Марию Кровавую не мы назвали Кровавой — ее так современники прозвали».
Но история — это не только факты и оценки. Многие считают главной задачей этой дисциплины развитие навыков работы с информацией.
— Школьный курс истории подводит учащихся к вопросу, а откуда те или иные историки знают то, о чем они повествуют. Какова их источниковая база? Насколько она надежна и полна? Как согласуются выводы историка с им же добытыми данными? Историкам приходится быть Шерлоками Холмсами: искать следы событий, сопоставлять разные свидетельские показания, допрашивать не только людей, но и камни, и папирусы, и старинные монеты… Таким образом наших подопечных подводят к идее метода исторической науки — сопоставлению источников друг с другом, сверке их с различными документами: фото, письмами, медалями, газетными вырезками и многим другим, — считает академик РАО Борис Бим-Бад.
Многие учителя с удовольствием согласились бы потратить несколько уроков на анализ документов. Но ни требования ЕГЭ, ни насыщенность программы этого не позволяют.
Биология
О чем спор: должны ли в школе преподавать альтернативы эволюционной теории
Дарвину не повезло. Сегодня даже среди домохозяек, парикмахеров и сантехников можно найти идейных борцов с эволюционной теорией.
Согласно опросам ВЦИОМ, 20% российских граждан считают, что концепцию Дарвина нужно вообще исключить из школьных учебников биологии. А 65% опрошенных считают, что нужно преподавать либо только божественную теорию происхождения человека, либо обе теории на равных основаниях.
Вроде бы существует демократичное решение — сказать школьникам, что есть разные точки зрения: мол, одни ученые считают, что жизнь, многообразие видов и сам человек появились естественным эволюционным путем, а другие полагают, что здесь постарался бог, мировой разум или инопланетяне. На этом спор можно было бы закрыть — ведь в школьной программе немало других вопросов, а креационисты, слава богу, не отрицают ни митохондрию, ни инфузорию туфельку, ни даже поджелудочную железу.
— Я на своих уроках стараюсь рассказать обо всех гипотезах происхождения человека, а дети имеют полное право выбрать для себя ту или иную точку зрения. Я никоим образом с пеной у рта не буду доказывать правильность теории Дарвина, — рассказывает Светлана Тутурова, учитель биологии из школы № 92 Барабинска Новосибирской области.
Но не все так просто. Во-первых, допуская идею божественного творения на урок биологии, мы меняем статус этого предмета — он перестает быть отражением академической науки. Ученый сколько угодно может верить в бога, но не станет «использовать» его в своих исследованиях.
— Лично я не знаю, что преподавать в креационизме, кроме одной фразы: «Существует мнение, что все виды не изменялись, а созданы свыше». Мне вообще трудно понять креационистов. Они либо просто необразованны, либо не хотят думать, либо выпендриваются, — считает учитель биологии из школы «Интеллектуал», кандидат биологических наук Александр Доброчаев.
Вторая проблема. Представьте, что в первом классе на уроке природоведения детям говорят: «Одни считают, что Земля круглая и находится в космосе, а другие полагают, что она плоская и опирается на трех слонов. Вы можете сами выбрать, какая точка зрения вам ближе…» Сможет ли потом этот ребенок нормально изучать географию?
Сергей Ястребов, преподающий биологию в том же «Интеллектуале», признается, что просто не может понять, как он будет учить детей, признав эволюционизм лишь «одной из многих теорий».
— На эволюционной парадигме построен почти весь объяснительный аппарат современной биологии. Без нее предмет на 90% превратится в тупое заучивание готовых фактов.
Этой весной в Брянске проходила конференция, посвященная 200−летию Дарвина. На ней выступала Оксана Шевко, учитель биологии из местного лицея № 27. Она проанализировала тексты пособий по биологии для абитуриентов и обнаружила, что дарвинизм занимает лишь 1–2% их общего объема.
В трехтомнике «Биология» из почти 2000 страниц на Дарвина не выделено ни одной:
— В преподавании наблюдается стойкая тенденция к уменьшению значения дарвинизма и эволюционной теории в курсе биологических дисциплин… В курсе ботаники, зоологии и анатомии основной упор делается на строение и функции отдельных организмов и органов. Программа сводит изучаемый предмет к набору конкретных, логически разрозненных и не всегда значимых фактов… Как следствие этого у большинства учеников нет целостного восприятия органического мира. Не сформировано логическое и биологическое мышление. Наблюдается полное отсутствие критического мышления…
Кстати, один из традиционных упреков в адрес эволюционной теории — это ее недостаточный гуманистический пафос (есть даже статьи, где Дарвина напрямую объявляют предвестником фашизма и сталинизма). Оксана Шевко считает, что эволюционная теория вполне пригодна и для нравственного воспитания.
— Только осознание того, что приспособленность и целесообразность любого организма — это результат страдания и гибели миллиардов его предков в течение миллиардов лет, способно сформировать трепетно-бережное отношение к жизни любого существа, и своей в частности.
Труд
О чем спор: должны ли сохраниться в школе уроки ручного труда или лучше обучать школьников «офисным» специальностям?
Обычная московская средняя школа, родительское собрание.
— Зачем наших девочек заставляют работать на швейных машинках!? Они что, швеями-мотористками станут?! Лучше бы компьютеру учили!!! — одновременно несколько мам переходят на крик, убеждая классную руководительницу отменить уроки труда. Та морщится от громкого звука, но понимающе кивает.
Если девочек в этой школе заставляют работать руками, то мальчиков на уроках труда обучают основам черчения. Но они тоже возмущаются:
— Почему мы должны рисовать эти дурацкие круги и квадраты!? Лучше бы дали что-нибудь построгать или попилить…
В 90−е годы граждане нашей страны дружно решили, что их дети непременно будут юристами или экономистами, на худой конец менеджерами. И в большинстве российских школ преподавание труда свелось к минимуму, за счет чего удалось увеличить время на информатику.
Но вот московская школа для одаренных детей «Интеллектуал». Казалось бы — элита из элит: ее выпускники неизменно поступают как минимум в МГУ. И там почему-то вовсю гремят токарные станки и швейные машинки.
— Совершенно очевидно, что выпускники нашей школы будут работать исключительно головой. Однако это не мешает нам проводить уроки труда. Они существуют у нас, скорее, как творческие мастерские, где ребенок занимается самовыражением — ковкой, керамикой. Эти занятия необязательные, но на них всегда полно ребят, — рассказывает директор «Интеллектуала» Евгений Маркелов. — Невозможно полноценное развитие личности без ручного труда. Для этих занятий мы искали разные станки, технику. И где бы вы думали их находили? На свалках, куда другие школы выкидывали ненужное им оборудование!
Обучение труду, как ни крути, имеет огромные плюсы. Во-первых, школьники могут приобрести практические, житейские навыки. Грубо говоря, стать «квалифицированными» мужьями и женами. Во-вторых, это всегда была отдушина для детей — устав работать головой на других уроках, они очень хорошо восстанавливались, делая что-то руками.
Математика
О чем спор: нужно ли удалять высшую математику из школьной программы
Изучаем расписание уроков в одном из московских лицеев. Профиль этого учебного заведения — культурология, журналистика, дизайн. Количество уроков математики здесь больше, чем занятий по литературе, мировой художественной культуре и обществознанию вместе взятых. Тут-то и возникает искушение: а может, математику действительно стоит как-то поужать? Подобные идеи высказывались не раз.
— Был момент, когда пронесся слух, будто собираются отменить геометрию, и тогда Владимир Арнольд и другие уважаемые люди встали на ее защиту. В последнее время вроде бы ничего подобного не слышно, — вспоминает Дмитрий Шноль, учитель математики в школе «Интеллектуал» и один из руководителей Зимней пущинской школы.
Знаменитый математик Владимир Арнольд известен как активный защитник математического образования от всевозможных «урезаний». Вот пример его выступления в Госдуме:
— При обсуждении проекта реформы с его создателями я обнаружил, что они хотят изгнать из школьной математики прежде всего логарифмы, считая, что «ни приведение к виду, удобному для логарифмирования, ни таблицы Брадиса в век компьютеров больше не нужны». Я пытался объяснить необходимость экспонент и логарифмов и в физике, и в экологии (закон Мальтуса), и в экономике (сложные проценты и инфляция валюты, включая, например, подсчет сегодняшней стоимости царских долгов).
Большинство атак на математику пока удавалось отбить.
— За последние 20 лет содержание курса математики практически не изменилось за исключением того, что добавлены в небольшом количестве элементы теории вероятностей и математической статистики, — рассказывает Дмитрий Шноль.
Впрочем, у концепции «урезания» появляются все новые сторонники. Уже в этом учебном году из уст самого министра образования и науки Андрея Фурсенко прозвучало: «Я глубоко убежден, что высшая математика в школе не нужна. Более того, высшая математика убивает креативность». Правда, никаких ощутимых изменений программа после этих заявлений не претерпела. И учителя настроены спокойно.
— Предмет такого спора не так уж важен, поскольку содержание математического анализа в школе настолько выхолощено, что от высшей математики в нем остались только термины. А подход совершенно школьный: делай по таким-то правилам так-то и так-то, — заключает Дмитрий Шноль.
Литература
О чем спор: какие произведения включать в школьную программу? В какой степени литература должна быть наукой, а в какой — воспитанием личности?
Кого оставить: Тютчева или Фета, Шолохова или Довлатова? В каком объеме изучать Льва Толстого?
В этом споре точка не будет поставлена никогда.
— Я опираюсь на старую советскую программу и стараюсь буквально «впихнуть» в свои уроки максимальное количество и литературных источников, и авторов. Делаю это из-за того, что дети часто не понимают писателя по одному только произведению. Например, ребенок не воспринимал Достоевского до тех пор, пока не прочитал «Идиота», — говорит Мария Абрамова, учитель русского и литературы, заведующая кафедрой филологии школы «Интеллектуал».
Один из наиболее спорных трендов — сокращение объема зарубежной литературы.
— Просто возмутительно, что сейчас отменяют западную литературу! — восклицает Татьяна Макарова, учитель литературы тульской гимназии № 2. — Ребенок вообще не будет представлять, как развивается литература с течением времени, как и почему в ней происходит смена стилей.
Вслед за вопросом, какие произведения изучать, встает следующий: зачем это делать. С одной стороны, литература выполняет воспитательную функцию: в книгах затрагиваются практически все аспекты несчастной подростковой жизни — мораль, честь, долг, семья. Согласитесь, тему любви лучше обсуждать на примере «Облака в штанах» Маяковского, нежели на основе «жизненных историй» из глянцевых журналов.
Но есть и другой подход, предполагающий полную беспристрастность к предмету изучения. Тогда уж поэмы Маяковского рассматриваются с точки зрения рифмы, размера, исторического контекста и т. д.
— Есть два типа преподавания литературы, — говорит Борис Панов, учитель московской школы для одаренных детей «Лига школ» (№ 1199). — Можно условно определить их как «нравственный», то есть анализирующий этическую сторону сюжета, и «безнравственный», где мы разбираем само произведение. Так вот я думаю, что литературу надо изучать «безнравственно». Детей и так учат жить и рассказывают, что хорошо, что плохо. Куда еще? Ведь морально-нравственная оценка претендует на абсолютность. Ведь в хороших книжках авторы никогда не указывают точно, кто прав, а кто виноват.
Информатика
О чем спор: на что нужно делать акцент — на программирование или на развитие навыков пользователей компьютера?
— Есть разные позиции. Одни считают: нужно обучать тому, что поддержано многолетней практикой (например, программированию на языке Паскаль). Другие полагают, что нужно давать больше тех тем, которые пригодятся в жизни, — описывает направление дискуссии Андрей Гнедов, учитель информатики гимназии № 610 Санкт-Петербурга.
«Программистский» курс хорошо тренирует мозги. К тому же обилие качественных программистов — это национальный ресурс (вспомним опыт Индии). С другой стороны, тонкости Паскаля и Си++ пригодятся в жизни немногим, а с компьютером будет работать практически каждый.
Возникает еще вопрос: а с каким именно программным обеспечением нужно учить работать? Предлагая школьникам системы типа MS Office или Photoshop, школа фактически лоббирует интересы корпораций Microsoft и Adobe. Можно изучать свободно распространяемое программное обеспечение, но оно в нашей стране куда менее популярно.
— Практические навыки работы привязаны к конкретному прикладному программному обеспечению, и любое обучение, описание этого ПО в учебниках, упоминание в ЕГЭ — это реклама производителя, — предупреждает Виктор Устинов, учитель информатики из села Белоево Пермского края.
Русский язык
О чем спор: грамотность или язык как система? Нужно ли учить читать и писать в старших классах?
Вроде бы нет ничего более устойчивого, чем русский язык в школе. Пока, правда, не обходится без серьезных «но».
Прежде всего правила. Их, как известно, много, и запоминаются они тяжело.
— Правила сформулированы так, что их трудно запоминать и применять. Они сформулированы без учета тех особенностей, которые давно используются при создании рекламных роликов или правил техники безопасности. Ну, например, активные конструкции запоминаются лучше, чем пассивные. А как у нас формулируются правила: тра-та-та, при таких-то условиях ставится запятая. Мы не учитываем те психологические закономерности, которые давно открыты, — считает Борис Панов, учитель русского языка «Лиги Школ».
Но, даже переписав правила, мы все равно упремся в необходимость их запомнить. В результате ученики счастливо избегают понимания того, что язык — это не некий «символ веры», который нужно выучить наизусть, а весьма логичная и живая конструкция, где все имеет свою причину. А поспособствовать такому пониманию могли бы элементы исторической грамматики — экскурсы в древнерусский и старославянский. Совсем не лишними оказались бы начала древнегреческого и латыни.
Подавляющее большинство учителей сходятся в том, что российская школа неплохо учит грамотности, то есть писать без ошибок. Это доказывают и международные исследования: по формальной грамотности мы всегда в первой десятке. Но если владение языком понимать шире — как умение извлекать информацию из прочитанного, использовать разные стили речи, — тут наши школьники заметно отстают от зарубежных сверстников. Получается забавный парадокс: программа учит писать, но почти не учит читать.
«…Для того чтобы совершенствовать обучение грамотности чтения, прежде всего необходимо согласиться с его широким пониманием, то есть осознать важность использования прочитанного в различных жизненных ситуациях. Необходимо расширить диапазон текстов и заданий к ним… Знакомя на уроках родного языка, например, с официально-деловым стилем речи, авторы пособий предлагают лишь простейшие тексты (заявление, автобиография)», — говорится в аналитическом докладе о результатах международного тестирования PISA. Речь идет о том, что учить читать и писать нужно не только в начальной школе, но и в старших классах. На другом уровне, конечно.
Кстати, владение различными стилями речи вовсе не ограничивается умением грамотно написать заявление в собес. Чувство стиля подросткам требуется чуть ли не каждый день, ведь вне урока школьники разговаривают на живом и динамичном языке. Лексика и стилистика эсэмэсок или интернет-переписки, мягко говоря, не совсем те же, что в учебниках.
— Не могу не восхищаться оборотами вроде «он вчера так зажигал», — смеется Мария Абрамова, заведующая кафедрой филологии в школе «Интеллектуал».
Физика
О чем спор: должна ли астрономия быть частью физики? И должна ли физика быть частью «естествознания»?
— На мой взгляд, последние лет пятьдесят содержание школьной программы по физике особенно не менялось. Можно сказать, что физика вне политики, — восклицает Григорий Ищук, преподаватель физики лицея № 33 в Иваново.
Но в интеллектуальном доме физической науки оказался жилец, для которого многие требуют отдельную квартиру. Это — астрономия. В последние годы этот курс был практически ликвидирован и стал частью курса физики.
— Мы тут вместе с Натальей Шароновой (профессором кафедры теории и методики обучения физике МПГУ. — «РР») приблизительно подсчитали: после объединения с физикой количество часов, выделяемых на астрономию, сократилось раза в три, — говорит Алексей Селиверстов, кандидат педагогических наук, преподаватель физфака МГУ и гимназии № 1543.
Действительно, в современной науке грань между астрономией и физикой очень расплывчата (кстати, профессия «астрофизик» встречается чаще, чем просто «астроном»). К тому же программа перегружена, у школьников уже нет времени просто побегать-попрыгать. Но утрата «самостийности» астрономии вызывает недовольство у многих.
— Какой мы хотим видеть свою страну в недалеком будущем?! Кучкой сырьевых придатков Европы и Америки или по-прежнему космической державой? — возмущается директор школы «Интеллектуал» Евгений Маркелов. — Мы должны преподавать астрономию, чтобы расширить сознание ребенка, чтобы он знал, что существует огромная Вселенная, а не оставался человеком Средневековья.
Есть и другой подход к естественным наукам — строго противоположный. Существует курс под названием «естествознание». Одну из версий программы «Эволюция Вселенной» для 10–11−х классов гуманитарного профиля разработал физик и автор многих учебников Валерий Касьянов.
— Время, отводимое на изучение курса, делится поровну между учителями физики, химии и биологии, как бы последовательно комментирующими видеофильм, снятый воображаемой видеокамерой, включенной 14 миллиардов лет назад и запечатлевшей все происходившее за это время со Вселенной, — рассказывает автор программы.
Все начинается с Большого взрыва. Дальше — краткая история нашего мира. После того как учитель физики дошел до образования в звездах ядер тяжелых элементов, он передает эстафету своему коллеге — химику. Тот от звезд переходит к таблице Менделеева. Вполне логично из этого вытекает вся неорганическая химия. А от нее рукой подать до химии органической: полимеры, белки, синтез аминокислот. Дальше вступает в свои права биолог, которому достается отрезок от появления жизни до отношений человека и природы.
Но с такой концепцией не все согласны. Например, Алексей Селиверстов считает, что логика развития Вселенной не соответствует логике усвоения материала. Более традиционный курс был ближе не к истории мира, а к истории науки, что намного проще для восприятия. К тому же в российском образовании принят принцип «одна наука — один предмет». И всевозможные гибриды пока получаются плохо.
Обществознание
О чем спор: может ли существовать предмет, в котором объединены разнородные дисциплины? Насколько школьный курс должен зависеть от текущих политических трендов
Обществознание, которое в советские времена называлось обществоведением, а среди школьников именуется «общагой», — одна из самых спорных школьных дисциплин. Впрочем, cама идея-то выглядит вполне симпатичной. Как заметил кто-то из учителей, в стране никогда не будет 140 миллионов математиков, физиков или биологов, но хорошо бы иметь 140 миллионов сознательных граждан.
Нужны ли подросткам основы права? Нужны. А основы экономики, социологии, психологии, политологии, философии? Тоже вроде бы нужны. Вот все эти предметы и интегрировали в один бокал обществознания. Но коктейль получился неудачным.
Например, право — наука четкая. На момент проведения каждого конкретного урока существует только одна Конституция и только один Уголовный кодекс с закрепленными в них однозначными определениями и правилами. А в той же психологии есть десятки различных школ — бихевиоризм, когнитивизм, психоанализ и т. д. — со своими принципами и терминами.
— Вопрос стоит о существовании этого предмета в его нынешнем виде. Попытки органично соединить философию с юриспруденцией, социологией и психологией пока явно не удались, — считает Борис Бим-Бад, академик Российской академии образования, доктор педагогических наук, профессор.
Как и положено академику, он высказывается аккуратно. Другие выражаются резче:
— Курс обществознания — это способ разрушения сознания личности, это такая мерзкая эклектика, которая вызывает у ребенка отвращение к гуманитарному знанию! Все авторы учебников в разных вариациях несут традицию научного коммунизма, — говорит Александр Богатырев, кандидат исторических наук из Екатеринбурга, который 15 лет преподавал обществознание и историю в школе, а сейчас работает в УрГУ.
С основами марксизма-ленинизма «общага» имеет как минимум одно сходство: факты и теории подаются как нечто точно установленное, не требующее ни научных доказательств, ни альтернативных точек зрения (парламент — не место для дискуссий, улица — не место для демонстраций, школа — не место для размышлений).
Конечно, не все настроены столь критично.
— Этот предмет лишним назвать никак нельзя. Другое дело — подкорректировать содержание… Неплохо было бы право и экономику вести отдельными предметами, как это и делается в профильных классах, — считает Елена Грачева, учительница из села Усть-Курдюм Саратовской области.
Вообще сделать единый курс по социальным наукам теоретически вполне возможно, и во многих западных странах он существует. Но нужно делать поправку на то, что, во-первых, социальные науки очень молодые — в них нет даже подобия консенсуса, и надо знакомить учеников с разными подходами и школами. Во-вторых, это все-таки науки, а значит, идеи и факты добываются с помощью определенных методов, а не просто появляются в голове того или иного мыслителя. И если школьникам хоть чуть-чуть дать возможность провести собственные исследования, тогда есть шанс воспитать критически мыслящих людей с иммунитетом к социальной демагогии и экстремизму.
Но у обществознания есть и еще одна проблема — идеологичность. В прошлом году появился учебно-методический комплекс для 11−х классов под редакцией Леонида Полякова. Педагогическая общественность почитала эти книжки и испуганно ойкнула.
Предложенный курс выдержан в идеологии изоляционизма — Россия в кольце врагов, кругом подрывные элементы, например журналисты: «Вмешательство СМИ мешает власти исполнять законно делегированные ей народом функции… <…> Отказавшись от вторжения в сферу свободы СМИ, демократические правительства рискуют лишиться общественной поддержки в своих важнейших мероприятиях, а то и столкнуться с “пятой колонной” внутри общества». Интересно, как одиннадцатиклассники должны соотнести эти утверждения с Конституцией, которую они проходили до этого? То же самое и с гражданским обществом — некоммерческие организации прямым текстом объявляются наймитами Запада.
Писать учебник под политический заказ, конечно, выгодно. Но уж больно недолговечной оказывается идеологическая мода. Не успел этот учебный комплекс разойтись по школам, как большинство изложенных в нем идей «наверху» уже перестали признавать актуальными.
К тому же попытка сделать «новый и правильный» курс обществоведения оказалась еще и педагогически неграмотной. К примеру, не принято в учебной литературе использовать термины, не вошедшие в широкий научный оборот.
«В учебниках “новаторов” не нашлось места не только правам человека, но и правовому государству, верховенству закона, разделению властей… Зато есть другие, более важные “ключевые понятия”. Такие, как “геокон”, “глобальные трансмутации”… и прочие умные вещи, без которых школьник не “может стать истинным гражданином современной России”», — говорится в отчете, который Московская школа прав человека подготовила по заказу ЮНЕСКО. Кстати, «суверенную демократию», которой отведена львиная доля курса, тоже нельзя назвать устоявшимся термином.
— Учебник Полякова с этого учебного года нам настоятельно «рекомендуют» изучать. Но написан он тяжелым, непонятным для учеников языком. Кроме того, его содержание абсолютно не соответствует материалам, вошедшим в ЕГЭ, где глобализации посвящено не более двух вопросов, — сетует Олеся Недельская, учитель истории и обществознания 78−й школы Краснодара.
Правда, хороший учитель (а таких в стране немало) способен справиться с неудачной концепцией курса, а странный учебник просто отложить в сторону. Но защитить своих учеников от сдачи единого экзамена он никак не может. И если вопросы по истории или литературе кажутся вполне корректными, то задания ЕГЭ по обществознанию требуют полной переработки. Мы специально показывали образцы вопросов ЕГЭ ведущим академическим ученым-гуманитариям. Они недоуменно чесали в затылках: «Такое могли придумать только очень безграмотные люди…»
Вот ставший уже хрестоматийным пример. Вопрос: «Какая из перечисленных наук изучает межнациональные конфликты и пути их разрешения?» Варианты ответа: «1. Антропология. 2. Культурология. 3. Социология. 4. Философия». Выберите один верный вариант. Но ведь одного правильного ответа здесь как раз и нет — все четыре науки могут изучать межнациональные конфликты, хотя ни для одной из них эта тема не является ключевой.
— Действительно, в обществознании часто нет единственно верного ответа. Все жду, когда же родители начнут подавать в суд на качество тестов и ключей. Но они пока пытаются сопротивляться экзамену как таковому, — недоумевает Николай Белозеров, учитель вологодской школы № 1.
* Федеральный базисный учебный план
*** Данные Минобрнауки за 2008 год
** Исследование фонда «Общественное мнение» за 2007 год (процент школьников, опрашивались их родители)
Источник: "Эксперт Online".
Рейтинг публикации:
|
