Из всего, что мы обсудили в предыдущих статьях, следует ясный вывод: потребности человечества в доступной и дешевой энергии растут, а удовлетворять эти потребности становится все труднее. Энерговойны разных типов — прямое следствие этого обстоятельства.
Что можно сделать, чтобы снизить накал таких войн? Очень многие специалисты указывают, что нужно эффективнее расходовать те энергоресурсы, которые есть в нашем доступе. То есть полнее извлекать из недр, меньше терять и экономнее тратить.
И это справедливо. Ведь доступный для использования энергопотенциал теряется на всех этапах реализуемой человечеством «энергетической цепочки».
Так, практически все природные невозобновляемые энергоресурсы: нефть, газ, уголь — даже самыми высокотехнологичными компаниями добываются из недр далеко не полностью. В горнодобывающей практике это определяется как отношение количества полезного ископаемого (например, нефти), добытого в период от начала до завершения разработки месторождения, к тем извлекаемым резервам, которые выявлены при разведке. Называется это «коэффициент извлечения». Если, например, разведаны резервы в 100 млн тонн, а добыто 50 млн тонн, и затем месторождение брошено, то коэффициент извлечения — 50 %.
А это означает следующее. Либо месторождение некачественно разведали, завысив оценку реальных резервов. Либо месторождение технологически неправильно (некачественно) разрабатывали. Либо, наконец, корпорация-разработчик не хочет тратиться на извлечение остаточного сырья, которое добывать все сложнее и дороже.
Но высокотехнологичная разведка месторождений — от наземных геофизических исследований (и их интерпретации) до разведочного бурения, геофизических исследований скважин (и их интерпретации) — в руках немногочисленных корпораций высокоразвитых стран. Которые справедливо относятся к таким технологиям как важнейшему «геологоразведочному оружию», и «за бесплатно» ни с кем этими технологиями не делятся.
То же самое относится к такому «горнодобывающему оружию», как технологии и оборудование для наиболее эффективной разработки выявленных месторождений. Ведь большинство сравнительно доступных месторождений почти везде в мире уже найдены и полностью или частично отработаны. И сегодня стоит задача поисков, разведки и разработки все более труднодоступных и сложных месторождений, которые «по старинке» не освоить. Не случайно технологии добычи газа и нефти из сланцев методом гидроразрыва пласта в прессе нередко называют «новейшим американским энергетическим оружием».
К странам, имевшим лучшие технологии разведки и разработки месторождений, когда-то относился СССР (гидроразрыв пласта, например, придумали именно у нас). Однако сейчас в России почти все предприятия, способные на высоком современном уровне проводить полный цикл работ по разведке и оценке запасов (резервов и ресурсов) месторождений, а также по применению сложных и эффективных технологий их разработки, — либо просто исчезли, либо стали подразделениями крупнейших западных корпораций.
Отсюда следует, что перед странами (и корпорациями), не имеющими собственной современной геологической и геофизической разведки и современных технологий разработки месторождений, стоит простой — но весьма болезненный — выбор. Они должны или за большие деньги нанимать для этих целей западных «грандов», или выявлять месторождения, качество сырья, его резервы и ресурсы почти «на глазок», и пытаться разрабатывать месторождения в каком-то смысле наугад. И нести издержки возможной нерентабельности разработки месторождений и лишь частичного извлечения из них сырья.
Причем это еще не все «энерговоенные» проблемы для таких стран. Ведь страна, вынужденная «передоверить» зарубежным контрагентам такую важнейшую сферу своей экономики, как обеспечение стратегическим энергетическим сырьем (впрочем, и другим жизнеобеспечивающим сырьем), неизбежно и «по определению» теряет очень ощутимую долю своего государственного суверенитета.
Почему теряет? Потому что она становится стратегически зависимой от того, не решат ли «нанятые» зарубежные высокотехнологичные корпорации разорвать контракты или предъявить для их продления какие-либо жесткие экономические — или даже политические! — условия. То есть, на модном в нынешнюю эпоху языке гангстерских боевиков, «сделать предложения, от которых нельзя отказаться»... Очевидно, что все сказанное в еще большей мере относится к таким высокотехнологичным отраслям энергетики, как добыча и обогащение урана, а также строительство и эксплуатация АЭС. Здесь «энерговоенное» измерение потери суверенитета имеет еще большее значение.
Возвращаясь к традиционным углеводородным энергоносителям, замечу, что низкий коэффициент извлечения сырья — лишь часть потерь в «энергоцепочке».
Например, добытой нефтью можно просто топить котлы. Это и делалось во многих странах еще 50–70 лет назад. Об этом способе использования сырья Дмитрий Менделеев когда-то писал: «Сжигать нефть — это все равно, что топить печь ассигнациями».
Нефть можно перегнать в примитивном дистилляционном кубе, получить и продать плохой бензин, а остальное слить в землю. Этим и занимаются полукустарные фирмочки в слаборазвитых странах. И именно этим занимались, воруя сырье из магистральных нефтепроводов, многие криминальные структуры в Чечне в 90-х годах.
Наконец, нефть можно переработать на современном заводе, получив качественные авиационный керосин, бензин и дизельное топливо, топочный мазут, смазочные материалы и многое другое. Однако, опять-таки, построить, оборудовать и правильно эксплуатировать такой завод — по силам лишь ограниченному числу корпораций из высокоразвитых стран. И строительство, и «технологическое сопровождение» таких заводов — еще одно «энерговоенное» измерение технологий переработки сырья, непосредственно затрагивающее сферу национального суверенитета стран, которые «нанимают» поставщика подобных технологий.
Далее, уголь, газ или мазут можно сжечь в топках котельных или тепловых электростанций (ТЭС и ТЭЦ). Но итоговый коэффициент полезного действия, КПД (то есть степень использования энергии сжигаемого топлива) при этом может меняться очень сильно. И составлять от 15–20 % у примитивных малых котельных и ТЭС — до 65–70 % у современных теплоэлектроцентралей (ТЭЦ). Где максимально используется и энергия пара, и дымовых газов в турбинах, производящих электроэнергию, и тепло горячей воды для отопления и водоснабжения.
Однако и строительство эффективной (то есть, суперсовременной и высокотехнологичной) ТЭЦ — опять-таки, по силам не слишком широкому кругу корпораций из развитых стран. И нанимая такую корпорацию для проектирования и строительства подобной ТЭЦ (или даже только закупая для нее ключевой комплект оборудования), страна-наниматель неизбежно оказывается в более или менее глубокой зависимости от корпорации-исполнителя.
Еще одна сфера потерь энергии — ее передача от производителя к потребителю.
Не буду подробно описывать (видимо, хорошо известную нашим читателям) проблему потерь тепла в изношенной и устаревшей системе трубопроводов, поставляющих горячую воду от ТЭЦ или котельных на предприятия и в наши дома. Укажу лишь, что сейчас такие энергопотери в России составляют, в зависимости от климатической зоны и изношенности тепловой инфраструктуры, от 20–40 % до 60–80 %!
А есть еще потери электроэнергии в цепочке от производителя (электростанции) к ее потребителю (промышленному предприятию, городу или поселку, отдельному индивидуальному пользователю).
Ведь вырабатываемая электростанцией энергия (это, как правило, переменный ток напряжением до 20 киловольт) проходит много этапов преобразования.
Из школьного курса физики все знают, что потери энергии в проводах пропорциональны сопротивлению провода и квадрату силы протекающего тока. То есть, для передачи мощности с минимальными потерями нужно как можно сильнее повышать напряжение, чтобы снизить ток. Для этого на электростанциях ставят гигантские повышающие трансформаторы (уже определенная потеря энергии), а от них к удаленным на сотни километров потребителям строят высоковольтные линии электропередач (ЛЭП) напряжением 220, 330, 500, 750 и даже 1150 киловольт.
Высоковольтные ЛЭП позволяют снизить потери энергии на нагрев проводов при ее передаче. Но очень высокие напряжения в ЛЭП рождают другие проблемы и другие потери. Если воздух влажный или на проводах изморось, то вокруг высоковольтных проводов возникает так называемый «коронный разряд» с соответствующими потерями энергии. Кроме того, в длинных ЛЭП почти всегда возникает «неправильный» сдвиг фаз между током и напряжением в проводах, и тогда в ЛЭП происходят дополнительные потери энергии.
Далее, потребитель использует электроэнергию с низкими напряжениями — обычно 380 вольт для промышленности и 220 вольт для бытового применения. Да и в город ЛЭП высокого напряжения вводить крайне опасно. А значит, энергию от ЛЭП нужно пропустить через понижающие трансформаторы первого уровня (еще потери), чтобы подать на электрораспределительные узлы, а затем еще раз понизить напряжение на трансформаторах этих узлов (вновь потери) и, наконец, «развести» энергию с малыми напряжениями по проводам к потребителям (еще одни, причем очень чувствительные — до 10 % — потери).
Технологии передачи электроэнергии на постоянном токе имеют то преимущество, что нет потерь на фазовые сдвиги между током и напряжением. Но тогда все равно нужно увеличить напряжение на трансформаторах электростанции (потери в трансформаторах), затем преобразовать переменный ток в постоянный (потери в преобразователях) и затем «прогнать» его по ЛЭП (потери на нагрев проводов). А далее — вновь преобразовать в переменный ток, который нужно пропустить через понижающие трансформаторы (потери) и направить потребителям (опять-таки, потери).
Потому высокотехнологическая гонка в сфере доставки электроэнергии потребителям с минимальными потерями (газонаполненные кабели под давлением, сверхпроводящие кабели и др.) также является одной из сфер «энергетической войны».
Но в сфере энергопередачи наиболее распространен, увы, другой тип войны, не имеющий отношения к высоким технологиям. Вспомним, например, как во время войны в Сербии самолеты НАТО распыляли над сербскими электростанциями и ЛЭП сажу, вызывая короткие замыкания между проводами и в силовом оборудовании...
Кроме того, ЛЭП, в отличие от электростанций, как правило, не охраняются. И потому во многих странах (в Северной Африке, Юго-Восточной Азии и т. д.) на ЛЭП нередки диверсии. При этом обычно диверсионно-террористическая группа повреждает опору ЛЭП, дожидается в засаде прибытия ремонтной бригады с охраной, и затем уничтожает ремонтников и охранников…
Наконец, еще одна сфера проблем (и войн) в энергетике — передовые энергосберегающие технологии промышленного и бытового назначения. Которые — вновь подчеркну — оказываются в руках ограниченного числа корпораций развитых стран. И которые развивающимся странам чаще всего «не по карману».
В итоге человечество сегодня теряет в разных формах, по наиболее скромным оценкам, до 50–60 % достающейся с таким трудом энергии. Это — гигантское количество! И за то, чтобы терять меньше, идут (и будут идти с нарастанием и обострением!) «тихие» и громкие войны. Поскольку выигрышем или проигрышем в них все чаще оказываются не только деньги и энергия, но и государственные суверенитеты.
Однако поскольку кардинально сократить потери крайне сложно, главной сферой энергетических войн все же остается доступ к относительно дешевым и обильным энергоресурсам. То есть, взятие таких ресурсов под свой контроль и неограниченное использование. И, соответственно, помехи в достижении тех же целей стратегическим конкурентам. И странам, и корпорациям.
Яркий пример — произошедшее 16 января 2013 года террористическое нападение исламских боевиков на газовое месторождение Ин-Аменас на юге Алжира, при освобождении которого алжирскими войсками погибли около 40 иностранных специалистов. «Злые языки» настойчиво утверждают, что это нападение — «предупреждение» Франции и другим западным странам, которые решились на вооруженное вмешательство в Мали ради обеспечения своего контроля над ураном Нигера и Мали, нефтью Чада, а также недавно обнаруженными в Мали нефтегазовыми месторождениями...
Повторю: энергетика «по факту» является технологическим базисом современной цивилизации. Нашу цивилизацию просто невозможно представить без использования огромного количества энергии.
Потому энергетические войны еще долгое время будут являться одним из ключевых факторов развития ситуации не только в глобальной экономике, но и в глобальной политике. И потому наше обсуждение «большой энергетической войны» оказалось довольно длинным.
А в следующих статьях мы перейдем к рассмотрению других аспектов и других типов экономических войн.
