У 2008 года есть все шансы войти в историю в качестве переломного или поворотного момента. Такими же были: 1989-й, когда пала Берлинская стена и рухнул «железный занавес»; 1944–1945 годы – окончание Второй мировой войны, создание Организации Объединенных Наций, подписание Бреттон-Вудских соглашений, начало фанатичной гонки двух новых сверхдержав за превосходство; 1919, 1814–1815 и 1648 годы, когда соответственно был заключен Версальский мирный договор, состоялся Венский конгресс и подписан Вестфальский мир. Все это вехи, ознаменовавшие завершение одной эпохи и возвестившие о наступлении новой эры в истории человечества.
Летом 2008-го почти одновременно произошли три примечательных и имеющих далеко идущие последствия события, которые, на мой взгляд, можно считать предвестниками (а возможно, и следствиями) нового мирового порядка.
В августе Россия вторглась в Южную Осетию. Для всех это стало неожиданностью, и не только потому, что Москва продемонстрировала доминирующую роль на Северном Кавказе. Прежде всего это явилось свидетельством того, что после двух десятилетий слабости и распада Москва вновь оказалась готова и способна навязывать соседям свою волю военными средствами, а также вести агрессивную энергетическую политику.
В том же месяце в Китае открылись летние Олимпийские игры, а спустя всего несколько недель первый китайский космонавт успешно вышел в открытый космос. Эти два события проиллюстрировали впечатляющее возвращение этой огромной страны в ряды великих держав, хотя до поры до времени речь идет лишь об экономическом усилении. Я умышленно употребил фразу «до поры до времени», поскольку было бы наивно полагать, что КНР как сверхдержава ограничится лишь экономическим взлетом. Вслед за экономическим возрождением неизбежно последует прорыв в военно-политической сфере.
Затем в конце лета и в начале сентября мировой финансовый кризис набрал полный ход. Хотя уголья тлели в США уже несколько месяцев, настоящий пожар разгорелся лишь после того, как многочисленные финансовые учреждения были вынуждены признать, что выдали массу чрезвычайно рискованных кредитов без надлежащего обеспечения. Как следствие, банки пали жертвой взаимных подозрений и перестали ссужать друг другу деньги. Подобное межбанковское кредитование жизненно необходимо, поскольку позволяет финансовым учреждениям сглаживать пиковые нагрузки по долговым выплатам и обеспечивать себя достаточной ликвидностью в периоды спада экономической активности. В то же время убытки по текущим операциям неизбежно привели к распродаже активов, что, в свою очередь, стало причиной раскручивания негативной спирали новых убытков и новых продаж.
В результате кризис на американском ипотечном рынке постепенно перерос в мировой кризис ликвидности и платежеспособности на финансовых рынках, что со временем привело к краху фондовых рынков и резкому падению биржевых индексов. Пострадали все учреждения (страховые и перестраховывающие компании, пенсионные и хеджевые фонды), а впоследствии это привело к резким колебаниям валютного курса, от которого больше всего страдают развивающиеся страны.
Как бы к этому ни относиться, глубокий экономический кризис в виде рецессии мировой экономики представляется неизбежным. Первые его признаки уже налицо. Экономический рост, по сути дела, остановился. Сталелитейные компании временно сворачивают деятельность. Портфели заказов, недавно сформированные на несколько лет вперед, сжимаются до нескольких месяцев. Растет безработица.
ВОЗВРАТ К МНОГОПОЛЯРНОМУ МИРУ
Однако последствия этого кризиса выйдут за пределы экономики. Экономический упадок на Западе, и в частности в Соединенных Штатах, вне всякого сомнения, отразится на политическом превосходстве Запада. Этому доминированию не придет конец в одночасье: во всяком случае мощь США слишком велика и многогранна. В ближайшем будущем абсолютное могущество Америки останется колоссальным, но ее относительная мощь резко ослабеет, что будет означать важный сдвиг в балансе сил на мировой арене. В то время как вес других государств и блоков (Китай, Индия, Россия, Бразилия и т. д.) возрастает, Соединенные Штаты совершенно очевидно достигли пика своего влияния.
Короче говоря, мир, с которым столкнется новый американский президент Барак Обама, кардинально отличается от того, который Джордж Буш-младший унаследовал от Билла Клинтона восемь лет тому назад. И избрание Обамы лишь ускорит эту эволюцию. Не то чтобы нужно было опасаться какого-то изоляционизма, а лидерство Америки станет несколько иным. В годы президентства Буша США занимали позицию доминирующей сверхдержавы, чему способствовали война с террором, а также конфликты в Ираке и Афганистане. Теперь же под давлением обстоятельств Вашингтону придется сосредоточиться на устранении дисбаланса у себя дома (экономический кризис, здравоохранение, изменение климата) и проводить менее активную внешнюю политику.
С избранием Барака Обамы пробудилась надежда на то, что Соединенные Штаты опять превратятся из надменной сверхдержавы в страну с большими возможностями для всех и вновь будут подавать всему миру пример открытого общества, где не имеют значения происхождение, раса или национальная принадлежность. Бесчеловечное стремление к абсолютному господству должно уступить место нравственному лидерству.
Это будет свидетельствовать о более радикальном сдвиге в международных отношениях, чем мы сегодня можем себе представить, и станет предвестником бесповоротного конца недолговечного однополярного мира, в котором мы жили после распада советской империи. В этом мировом порядке доминировала одна-единственная держава – Соединенные Штаты, и в его основе лежало глобальное распространение двух систем – политической демократии и свободной рыночной экономики.
На самом деле уже теракты 11 сентября 2001 года ясно дали понять, что однополярный мир не является неизбежностью, а история будет идти своим чередом вопреки теориям Фрэнсиса Фукуямы. Наверно, было самонадеянно предполагать, что распад советской империи ознаменует начало тысячелетнего господства/гегемонии Запада либо Америки. В действительности похоже, что 2008-й станет началом нового многополярного мира, «нового века империй».
Подобные кардинальные изменения в мировой политике – не новость. Мы можем стать очевидцами пятого крупного сдвига в геополитическом пространстве за последние 100 лет. Когда в 1914 году разразилась Первая мировая война, Европа и внушительных размеров часть остального мира все еще жили в эпоху империализма: большая часть Европы, почти вся Африка и значительная часть Азии находились во власти шести европейских империй.
Не прошло и четырех лет, как исчезли четыре из них: Германская, Австро-Венгерская, Российская и Османская. Лишь Британская и Французская империи продержались немного дольше – благодаря своим колониям в Африке и Азии. Однако век европейского империализма подошел к концу. Главным победителем (по крайней мере, в краткосрочной перспективе) стало национальное государство. В некоторых европейских странах оно уходило корнями в давние политические традиции, но именно распад колониальной системы позволил ему начать стремительно набирать обороты в Европе начала 20-х годов прошлого века.
К сожалению, крушение целых империй и колоссальный вакуум власти, образовавшийся в Европе, расчистили путь не только для национального государства, но также и для наиболее агрессивных разновидностей этнического национализма – национал-социализма в Германии, фашизма в Италии, а также национал-большевизма и коммунизма в России. Все это ввергло европейский континент в страшную пучину Второй мировой войны. Во многих отношениях национальное государство пережило Вторую мировую войну, несмотря на поражение фашизма и нацизма. Однако дивиденды из этого извлекли реальные победители: новые сверхдержавы – Соединенные Штаты и Советский Союз.
В промежутке между 1945 и 1989-м они были сильнее любого другого из предшествовавших им государств, но для Европы такое изменение ознаменовало начало эпохи «устранения» из мировой политики. На протяжении 44 лет Европу разделял «железный занавес», который, по словам Уинстона Черчилля из его знаменитой фултонской речи, простирался от «Щецина на Балтике до Триеста на Адриатике». Это была эпоха, в которую США и СССР с их холодной войной, постоянно угрожавшей всему человечеству, создали биполярный мир не только в Европе, но и по всему земному шару. Для других стран подобный мировой порядок был еще хуже, чем для Европы. То, что в Европе осталось холодной войной вследствие гонки ядерных вооружений, в других частях планеты – от Кореи и Вьетнама на Дальнем Востоке до Южной Азии и Ближнего Востока, Африки и Латинской Америки – породило многочисленные «горячие войны».
Я далек от того, чтобы тосковать по мнимой стабильности биполярного мира. Мы заплатили за нее дорогостоящей гонкой вооружений и неослабевающей угрозой ядерной войны, которую усугубляла сознательная политика сверхдержав по поддержанию состояния гарантированного взаимного уничтожения.
Мы заплатили за это и длительной эпохой, когда ничего не могли или не желали сделать для наших европейских «союзников», находившихся по ту сторону «железного занавеса». Даже во время венгерского восстания (1956) и подавления Пражской весны (1968) мы молчаливо наблюдали за происходящим, отказываясь протянуть руку помощи. Цена, которую мы заплатили за стабильность периода холодной войны, в действительности была несоразмерно высокой. Таким образом, решительное содействие странам Восточной Европы, желавшим присоединиться к ЕС в 1990-х, можно истолковать как компенсацию за трусливое бездействие во время холодной войны. Мы сделали то, что должны были бы сделать гораздо раньше.
ВОЗВРАЩЕНИЕ ИМПЕРИЙ
К сожалению, на смену биполярному миру времен холодной войны не пришла Европа, восстановившая свои позиции на политической карте мира. Европейский союз так и не выработал целостную внешнюю политику или политику в области безопасности. Япония погрузилась в дефляционную пучину, и экономический рост в этой стране фактически прекратился. А такие государства, как Китай и Индия, сделали первые шаги в направлении свободной рыночной экономики. Другими словами, ничто и никто не мог оспорить монополистическое могущество Соединенных Штатов, не говоря уже о том, чтобы бросить им вызов.
Наверно, самым впечатляющим аспектом американского превосходства была военная мощь. За прошедшее десятилетие военные расходы США составляли почти половину военных расходов всех остальных государств, вместе взятых. Американский оборонный бюджет более чем в два раза превышает соответствующие траты всех стран – членов Евросоюза. Если говорить о проведении наземных операций, то разница еще более впечатляющая. Эксперты в целом согласны с тем, что военный потенциал всех стран – членов ЕС едва ли достигает 10 % от потенциала Соединенных Штатов.
За 12 лет с 1989 по 2001 год (то есть до террористических атак на Нью-Йорк и Вашингтон, означавших одновременно высшую точку и фундаментальный поворот в отношениях между Европейским союзом и США) ни один государственный деятель не оспаривал американского лидерства. Мы, конечно же, сплотили ряды с нашим главным союзником и отправили войска в Афганистан, чтобы подрубить под корень международный терроризм. Однако далеко не все из нас поддержали войну в Ираке. Это стало первым наглядным признаком растущего понимания того, что Европа стремится самостоятельно отвечать за решение международных политических вопросов.
События последних нескольких месяцев, и в частности финансовый кризис, в большей степени, чем это зарождающееся осмысление Евросоюзом своей роли (тем более не разделяемое всеми политическими лидерами ЕС), служат предвестниками эпохи многополярного мира. Совершенно очевидно, что однополярное мироустройство доказало свою неэффективность и нежелательность. Новый биполярный мир, созданный по лекалу холодной войны, также не выдерживает критики. Столь же неуместным представляется возвращение к опоре на национальное государство, если учесть следующее: несколько последних десятилетий продемонстрировали, что ни одно государство не может считаться достаточно крупным и богатым, чтобы в одиночку противостоять глобальным вызовам. Даже связанное с другими странами на региональном уровне, национальное государство слишком мало.
Так что, нравится нам это или нет, мы в каком-то смысле возвращаемся к региональным империям и вступаем в новый век, когда вопросы, стоящие перед мировым сообществом будет решать дюжина реальных либо потенциальных политических и экономических мировых центров, более или менее равномерно распределенных по всему земному шару.
Я понимаю, что термин «империя» вызывает не самые хорошие ассоциации, особенно в национальных государствах, созданных как раз на обломках европейских империй. Не будем ввязываться в словесные игры. Под термином «империя» я понимаю вовсе не Пруссию времен Гогенцоллернов, не «двухголовую» монархию Габсбургов и не царскую Россию, а политико-экономическое образование, состоящее, возможно, из многих государств и народов, объединенное общими структурами и современными институтами, зачастую подпитываемое разнообразными традициями и ценностями и уходящее корнями в старые и новые цивилизации. В этом новом мировом порядке важная роль отводится многообразию империй и цивилизаций, а не доминированию какой-то одной цивилизации. Значение имеют политическая стабильность и экономический рост, который они могут обеспечить на региональном уровне, а не стремление той или иной державы властвовать над всем миром.
В двух словах: это не ностальгия по былому величию европейских империй. Речь идет о рождении политических организаций нового толка, созданных открытыми и свободными обществами, конкурирующими друг с другом на глобальном уровне, возводящими не стены, а скорее мосты. При этом каждая держава сохраняет свои региональные корни и обычаи.
Иными словами, сегодня национальное государство слишком мало для того, чтобы влиять на события, происходящие в мире. С другой стороны, ООН чересчур громоздка и медлительна, чтобы быть действенной организацией в быстро меняющихся условиях. Во всех отношениях новые образования могут возвести мост через существующие водоразделы, поскольку способны мобилизовать региональные возможности на субконтинентальном уровне и, следовательно, как об этом говорится в Уставе ООН, сыграть центральную роль в решении региональных и даже мировых проблем.
НОВАЯ МЕЖДУНАРОДНАЯ ФИНАНСОВАЯ СИСТЕМА
Мы живем в переломный момент не только с точки зрения мирового баланса сил, но и в идеологическом плане. Если 1989 год ознаменовался решительной победой свободной рыночной экономики и капитализма, то 2008-й, похоже, вынудит нас признать, что у необузданного капитализма есть определенные ограничения.
Само по себе это наблюдение не претендует на оригинальность и новизну. Об этом совершенно недвусмысленно предупреждал еще Адам Смит в своей книге «Исследования о природе и причинах богатства народов» (1776). Следовательно, вопрос не в том, согласны ли мы с поставленным диагнозом, а в том, как мы на него реагируем. В чем искать спасение? Какой интеллектуальный ответ мы можем дать на разразившийся кризис?
Ответы на нынешний кризис таят в себе риски. Первоначальная реакция и меры противодействия не сулят ничего хорошего. В любом случае они в высшей степени предсказуемы. Как и в предыдущих финансовых кризисах, сотрясавших мир в период между двумя войнами, главными ответами были (экономический) национализм и коллективизация либо их сочетание. Независимо от того, принадлежат страны к более широкой наднациональной федерации или нет, они осуществляют массовые интервенции ради спасения собственного национального достояния. Более того, без всяких угрызений совести они эксплуатируют сложившуюся ситуацию для спасения некоторых из потерянных «драгоценностей короны». Другими словами, престиж нации берет верх над соображениями международного сотрудничества.
Иллюстрацией могут служить все более громкое звучание в последние недели неонационалистических фанфар и разговоры о победителях и побежденных – во всем мире, как будто Европейского союза никогда не существовало. Нидерланды праздновали победу после скупки акций компаний Dutch Fortis и ABN-Amro. В Париже царило ликование по поводу «победы» в борьбе за компанию Dexia. И многие главы европейских правительств без обиняков заявили, что гарантируют только сбережения своих граждан.
Форма этих интервенций более или менее сходна в каждой стране, а именно: массированные денежные вливания государственных средств, а в некоторых случаях даже полномасштабная национализация для восстановления банков и страховых компаний, утрачивающих платежеспособность. Единственными общеизвестными исключениями из этого правила стали компании Lehman Brothers в США и Fortis в Бельгии, которые были просто закрыты либо проданы (Скандал вокруг продажи банка Fortis вызвал отставку правительства Бельгии. – Ред.). Государство также вмешивается с целью разрешения другой острой проблемы – возобновления межбанковского кредитования. Предоставляя государственные гарантии подобным кредитам, правительства стремятся устранить растущее недоверие между финансовыми учреждениями и тем самым поддержать их ликвидность на требуемом уровне.
Все эти интервенции, вне всякого сомнения, оправданны, если речь идет о спасении финансовой системы от полного краха в краткосрочной перспективе. Однако опасность заключается в том, что такая мера вскоре может привести к худшим последствиям, чем зло, с которым она призвана сражаться. Как и предоставление любых государственных гарантий, массированное вливание государственных средств в банки, терпящие бедствие, или в любую другую отрасль экономики требует крайней осмотрительности. Подобно тому, как обезболивающие средства типа морфина либо метадона следует принимать в малых дозах и довольно непродолжительное время, так и государственные вливания или гарантии надо использовать весьма ограниченно и избирательно. В противном случае они становятся наркотиком, привыкание к которому душит на корню и уничтожает всякий стимул к эффективному управлению внутри таких финансовых учреждений.
Для чего банку тщательно исследовать запрос на предоставление кредита другому банку, если государство берет на себя все риски? Для чего страховой компании стремиться к разумному и расчетливому управлению портфелем, если при первых признаках неблагополучия правительство покроет любые необеспеченные задолженности? А как насчет искажения конкурентной среды? Государство практически не делает различий между неплатежеспособными, плохо управляемыми учреждениями и платежеспособными, хорошо организованными корпорациями.
В конечном итоге государство даже начинает финансировать банки с высокой степенью капитализации, у которых изначально вообще не было никаких проблем и которые стали испытывать неудобства лишь потому, что банки-конкуренты на родине и/или за рубежом стали получателями государственной помощи. В данном случае уместными могут быть также краткосрочные экономические интервенции, однако ими вскоре начинают злоупотреблять, чем только усугубляют положение.
Эти опасения вполне обоснованны и в отношении недавно созданных «суверенных фондов», или фондов национального благосостояния. Какими бы благородными ни были стоящие перед ними цели (а именно защитить стратегические интересы Европы перед лицом возможной волны поглощений европейских компаний зарубежными фондами национального благосостояния), в действительности все обычно оказывается не столь благородно, особенно когда дело доходит до распоряжения фондами национального благосостояния. В любом случае аргумент в пользу создания подобных учреждений представляется сплошным лицемерием. Когда американские либо европейские компании вкладывают средства за рубежом и поглощают российское, китайское или индийское предприятие, эти действия приветствуются как пример глобализации либо интернационализации рынков. Когда же происходит обратное, это зачастую объявляется угрозой нашей независимости. Фактически мы видим повторение той реакции, которая несколько десятилетий тому назад сопровождала экспансию японских компаний на западные рынки. Тогда тоже звучали предупреждения о «желтой угрозе» и японский бизнес наталкивался на сопротивление.
Более того, нам придется задать себе вопрос: чьи финансовые активы остались преимущественно либо совершенно не затронутыми нынешним кризисом на фондовых рынках и, следовательно, кто способен мобилизовать огромные финансовые ресурсы для осуществления крупномасштабных поглощений, которых мы больше всего опасаемся? В течение нескольких недель паники Китай, Россия и Индия имели возможность скупить весь западный финансовый сектор. Однако если не считать разговоров о денежных вливаниях со стороны российских инвесторов в банковскую систему Исландии, то никаких признаков подобных действий со стороны Москвы замечено не было.
Российские олигархи и арабские королевские дома потеряли за последние несколько месяцев больше, чем наши так называемые институциональные инвесторы. И снова аргументы, которыми оправдывается создание фондов национального благосостояния, оказываются порой совершенно несостоятельными. Истинная причина заключается в том, что официальные лица, озабоченные интервенцией зарубежного капитала, видят в финансовом кризисе идеальный предлог для осуществления протекционистской политики якобы в целях защиты национальной промышленности, хотя раньше им было трудно оправдать подобный курс.
ЕВРОПЕЙСКИЙ ОТВЕТ
Существует реальная опасность того, что все эти национальные интервенции (государственные гарантии, финансовые вливания, фонды национального благосостояния) поставят под угрозу финансовое будущее. В конце концов это будет просто означать дополнительное долговое бремя, которое ляжет на плечи грядущих поколений. Невольно возникает вопрос: как страны с большим государственным долгом и отсутствием значительных пенсионных резервов будут справляться с социальным обеспечением своего стареющего населения? И разве подобные действия не являются неприемлемым «закладыванием нашего будущего» даже для тех государств, которые не обременены непосильными долгами?
Возьмем, к примеру, Ирландию: у этой страны весьма скромный государственный долг, но она выдает гарантии на все банковские депозиты на сумму 400 млрд евро. Даже если отрешиться от проблем, которые эти меры создают другим странам (финансовые средства которых начали стремительно перетекать в ирландские банки), сумма гарантий в два раза превышает нынешний ВВП Ирландии, в шесть раз – годовые доходы ирландского бюджета и почти в восемь раз – нынешний государственный долг страны.
А как быть с законом Европейского союза о честной конкуренции? А что делать с европейским Пактом стабильности и роста? Едва ли нужно говорить о том, что исключительная ситуация требует принятия исключительных мер, но может ли любая из стран – членов ЕС самопроизвольно, в одностороннем порядке рыть яму своим союзникам? Короче, куда смотрела Европа в разгар спада? Почему молчала Еврокомиссия? Если национальная замкнутость, коллективизация либо национализация так нежелательны, что следует предпринять?
Когда по той или иной причине на рынке ипотечного кредитования США разразился кризис, это негативно сказалось на экономике всего мира, поскольку сотни банков, страховых компаний и пенсионных фондов прямо либо косвенно заинтересованы в американском рынке. Сам по себе этот кризис является следствием усиливающейся секьюритизации (замена нерыночных займов и/или потоков наличности на ценные бумаги, свободно обращающиеся на рынках капиталов. – Ред.), что привело, например, к заключению таких соглашений о ссудах между банками и заемщиками, которые в былые времена считались бы чрезвычайно рискованными и неприемлемыми. В такой ситуации недосмотр либо отсутствие должного контроля в одной стране могут иметь негативные последствия для всего мира.
Однако было бы совершенно неправильно винить во всем глобализацию и замыкаться в национальных границах. Глобализация давно достигла такого размаха, когда сдерживать ее не представляется возможным. Напротив, правильный вывод состоит в том, что, хотя экономика уже стала глобальной, надзор за ней во многом остается, по сути, фрагментарным и национальным. Политическое управление глобальной экономикой практически отсутствует.
Введение единой европейской валюты служит убедительным доказательством того, что ответ на мировой финансовый кризис следует искать не столько в чрезвычайных экономических мерах, сколько в структурных реформах, таких, к примеру, как разработка нового, обязательного международного финансового договора. Если бы не было евро, то 10 и более европейских валют сейчас испытывали бы на себе колоссальное давление, какое испытывают бразильский реал, исландская и датская крона. И в том, что такого давления не ощущается, исключительно заслуга евро. Из этого успеха следует сделать выводы и утвердить всеобъемлющую, трансграничную политику и механизмы надзора во многих областях финансово-экономической деятельности. Как минимум, в зоне действия каждой валюты необходимо ввести единую систему благоразумного финансового надзора в качестве дополнения к руководящим денежно-кредитным учреждениям.
Между зонами действия разных валют должны заключаться обязывающие соглашения в рамках нового международного договора, чтобы мировая экономика имела единую систему глобального управления или, по крайней мере, единую глобальную сеть надзирателей, с помощью которой осуществлялся бы контроль за соблюдением всеми финансовыми контрагентами единых правил игры. Однако эти международные правила должны быть новыми во многих отношениях. Национальная раздробленность регулирующих механизмов – это, конечно же, не единственная причина возникновения нынешней ситуации: те механизмы международного регулирования, которые уже существуют, во многом оказались недееспособными.
Например, Базельские международные нормативные акты привели к недооценке рисков, многие из которых были классифицированы как «внебалансовые», тогда как действующие в настоящее время международные правила бухгалтерского учета (IFRS) не подходят, поскольку они слишком процикличные и не способны сдерживать нисходящую спираль падающих цен и вынужденных продаж. Необходимо также установить эффективный контроль над всеми видами новых финансовых продуктов. Это будет своего рода гарантией их безопасности.
Чтобы получить представление о том, как новая система может действовать, лучше всего начать с европейской политики. Помимо независимого Европейского центрального банка (ЕЦБ), еврозона безотлагательно нуждается в трех реформах (либо новых учреждениях), таких, как: единый европейский финансовый регулятор, входящий во всемирную сеть регуляторов, придерживающихся единых правил и норм; учреждение (возможно, подразделение ЕЦБ), в задачу которого будет входить одобрение запросов на межбанковское кредитование. Во всяком случае, это было бы более разумным решением проблемы восстановления доверия между банками и гарантирования рыночной ликвидности, чем выдача массированных государственных гарантий или создание «фонда европейских интервенций», равнозначного европеизации/коллективизации расходов на национализацию европейских экономик; наконец, правительство еврозоны, несущее ответственность за проведение политики социально-экономического сближения, или конвергенции, – именно сближения, а не согласования. В рамках этой политики необходимо разработать обязательные параметры развития разных экономик и стран – членов Евросоюза либо еврозоны, благодаря которым можно будет совместными усилиями построить более целостную и конкурентоспособную европейскую экономику. Важный шаг в данном направлении был предпринят на саммите еврозоны, который состоялся в октябре прошлого года.
Последняя рекомендация – признать тот факт, что финансовый кризис неизбежно вызовет замедление экономического развития в течение нескольких последующих лет. Это может стать предвестником значительного роста экономики таких стран, как Китай, Бразилия и Индия. В 2007 году по объему ВВП Китай уже был четвертой экономикой мира, тогда как Бразилия, Россия и Индия занимали соответственно 10, 11 и 12 места. Ожидается, что к 2050-му КНР будет экономикой номер один, превосходя США в два раза по объему ВВП, Индия выйдет на третье место, Бразилия – на четвертое, а Россия – на шестое. Это вынудит западные страны осуществить кардинальные изменения в сфере экономики. Но им не следует злоупотреблять механизмами рыночного регулирования, хотя финансовые рынки, безусловно, должны управляться достаточно жестко. Как ни парадоксально, усиление регулирования в финансовой сфере нужно сочетать с растущей либерализацией общей экономической политики.
В этой связи вызывает тревогу тот факт, что важность сбалансированного бюджета сегодня подвергается сомнению с такой же легкостью, с какой отстаивается потребность в национализации. Однако полагать, что рецессию можно победить за счет наращивания дефицита бюджета, – это отнюдь не меньшая иллюзия. Опасения бережливых людей и потребителей будут преодолены лишь тогда, когда мы начнем осуществлять реальные и жесткие меры борьбы с причинами финансового кризиса, вместо того чтобы искусственно накачивать покупательную способность семей. В сложившихся обстоятельствах они будут скорее копить, чем тратить. Более того, страны с большим государственным долгом и/или отсутствием пенсионных резервов вообще не могут позволить себе превышение расходов над доходами.
* * *
Ни у кого сейчас не может быть сомнений в том, что наш мир переживает поворотный момент. Финансовый кризис действует как своего рода «ускоритель частиц», форсируя наше движение к новому, многополярному обществу. Это особенно наглядно проявляется в экономике, однако в политической и военной сферах формирующиеся великие державы также начинают давать о себе знать. Россия и Китай в первую очередь, а также и Индия не упускают возможности продемонстрировать миру, что они являются силой, с которой необходимо считаться. Вопрос же состоит в том, сможет ли и пожелает ли Европа играть заметную роль в этом новом, многополярном мироустройстве.
Европа по-прежнему страдает от трусости. В то время как финансовый кризис привел в действие целую цепочку государственных интервенций, предпринятых отдельными странами-членами, реакция Евросоюза (за исключением евросаммита) в основном ограничилась несколькими благими пожеланиями. Однако не совсем понятно, что ждет Европу в будущем. Если она хочет играть сколько-нибудь заметную роль в многополярном мире и пережить «новый век империй», единственная альтернатива для нее – предпринять более решительные и смелые шаги в направлении дальнейшей интеграции. Если рассматривать нынешний финансовый кризис в этом разрезе, то это не катастрофа, а скорее золотая возможность позаботиться о своем будущем. Нашему политическому руководству нужно преодолеть трусость и страх и сделать решительный шаг вперед.
Ги Верхофстадт – премьер-министр Бельгии в 1999–2008 годах. Данная статья написана для фонда Бертельсманна; впервые опубликована фондом в ноябре 2008-го (оригинал на сайте http://www.bertelsmann-stiftung.de).
© "Россия в глобальной политике". № 1, Январь - Февраль 2009
|
