То, что мир стремительно скатывается к новой большой войне, стало расхожим местом в аналитике и прогнозах, с которыми выступают многие эксперты в разных странах. Соответствующие тенденции в международных делах получили развитие сразу же после распада СССР, что было вполне предсказуемо. Умные люди не уставали тогда напоминать ошалевшей от радости «окончания Холодной войны» общественности, что историческое развитие имеет трехфазовый цикл: война — послевоенное восстановление — предвоенное накопление противоречий. Грубо говоря, война — это способ получить лучший мир, который, в свою очередь, выступает средством подготовки к новой войне. И распад Советского Союза в этой схеме — не что иное, как переход глобального развития из послевоенной фазы в предвоенную. В 1990-е годы с их ликвидационной динамикой кое у кого на Западе возникли надежды выигрыша новой войны «по Сунь Цзы» — без войны, точнее, без боевых действий, средствами сугубо гибридной агрессии. После Мюнхенской речи Владимира Путина стала понятна эфемерность этих надежд, продававшихся широкой общественности Запада и зависимых стран под ширмой глобализации, то есть глобальной унификации под стандарты Запада.
Фазы имеет и подготовка к любой крупной войне, неотъемлемой частью которой является формирование военно-политических союзов, блоков и коалиций. Похоже, что эти процессы набирают ход, и речь идет не только о пресловутой «Евро-Атлантике», где противостоящими сторонами выступают НАТО и ОДКБ, но и об АТР, где буквально в последние недели и дни произошли серьезные изменения геополитической расстановки сил. Все началось с внешне неожиданной, но тщательно подготовленной смены власти в Японии, которая произошла в середине сентября и ознаменовала завершение эпохи «наведения мостов» с Россией под прикрытием «Курильской темы». Вскоре стало понятно, куда торопились. Уже 6 октября в Токио, новые власти которого подтвердили статус альянса с США как краеугольной основы всей внешней политики, состоялась четырехсторонняя встреча в формате Quad или QSD — Quadrilateral Security Dialogue. Страны-участницы — США, Япония, Австралия и Индия — были представлены главами МИД. А еще через три недели, 27 октября, в Дели, в рамках двусторонних переговоров в формате индийско-американского стратегического диалога с участием глав внешнеполитических и оборонных ведомств, было подписано соглашение BECA (Basic Exchange and Cooperation Agreement for Geo-Spatial Cooperation).
Если отбросить словесную шелуху и выйти в сухой остаток, то речь идет о совмещении технологических стандартов в военной сфере, а также о допуске с его помощью индийской стороны к информации со спутников американской орбитальной группировки. Поскольку такое практикуется только в отношении союзников, имеются все основания утверждать, что властями Дели сделан шаг, переступающий «красную черту», которая отделяет расширявшуюся все последние годы «многовекторность» индийской политики от вступления с Вашингтоном в прямой военный альянс. Тем более, что к этому Индия плавно подходила на протяжении ряда лет; если оставить за скобками давний и общий, рамочный документ 2002 года — соглашение о защите информации военного характера, то меморандум по логистическому обмену (2016 г.) и соглашение о совместимости средств связи и безопасности (2018 г.) — это шаги, которые явно подготавливали нынешний разворот. А вооруженные столкновения, имевшие место летом нынешнего года на индийско-китайской границе, в которых Дели обвинял Пекин, как теперь выясняется, были спровоцированы, скорее всего, именно индийской стороной в оправдание ее сближения с Вашингтоном. К этому можно добавить последовательное свертывание военно-технического сотрудничества и связей Дели с Москвой, которые замещаются за счет системного расширения контактов с США.
В связи с этим необходимо еще раз вернуться к сенсационным заявлениям, которые были сделаны В. Путиным не недавнем заседании Валдайского клуба. Ведь обращает внимание не только сам факт, что рассуждения российского лидера о возможности военного союза между Россией и Китаем на нем последовали впервые после 50-х годов прошлого века, когда такой союз был зафиксирован соответствующим договором. Но и что они прозвучали в ответ на вопросы китайских участников заседания, представляющих общественную науку КНР, — Чжао Хуашена, профессора Фуданьского университета в Шанхае, и профессора Янь Сюэтуна, декана факультета международных отношений пекинского университета Цинхуа. Учитывая широкую известность и крупный масштаб обоих ученых, отнести эти вопросы к случайности мы не можем, ибо налицо все признаки «домашней заготовки», причем двусторонней.
И понятно, что помимо политического резонанса, который отозвался во всем мире, заявления российского лидера в свете происходящего в индийско-американских отношениях, безусловно, имеют и сугубо военную сторону, о которой, кстати, тоже было сказано. Как отмечали СМИ, ссылаясь на индийские дипломатические круги, Дели обеспокоен российско-китайским сближением в военной сфере. Ну, так и российская сторона, неоднократно предпринимавшая значительные посреднические усилия по урегулированию индийско-китайских пограничных разногласий, последний раз не далее как в середине сентября, на полях саммита глав МИД стран ШОС в Москве, была и остается озабоченной многим. И не столько свертыванием двустороннего военно-технического сотрудничества с Дели, сколько активизацией его связей с США и деятельным, как выясняется, участием в упомянутой Quad. Ведь многие небезосновательно считают «четверку» прообразом «восточной НАТО». Свои озабоченности до индийской стороны Москвой, без сомнения, доводились. Однако ответ последовал, если можно так выразиться, асимметричный. По сути, презрев российские опасения развитием региональной и глобальной ситуации, Дели через своего посла в Москве Венкатеша Варму пригласил Россию в антикитайский «индо-тихокеанский» альянс, участие в котором, помимо всего прочего, означает прямое встраивание в фарватер Вашингтона, ибо сам конструкт «ИТ-региона» является волюнтаристским изобретением США. Случайных совпадений в политике не бывает: тогда же, в конце июля, одновременно с индийским послом, в пользу вовлечения России в союз с США против Китая высказался госсекретарь Майк Помпео. Чуть позднее к нему присоединился и президент Дональд Трамп, который еще до этого носился с идеей «возвращения» России в «большую семерку» в обход Пекина, который такого приглашения по понятным причинам не получал. (Для справки: тема «ИТ-региона», впервые появившаяся в середине 2000-х гг., получила концептуальное оформление в 2016 г., в канун прихода к власти в США Д. Трампа, формально принадлежавшее японскому премьеру Синдзо Абэ).
С одной стороны, в Дели по-прежнему настойчиво заявляют о сохранении «многовекторной» ориентации, замешанной на приверженности идеям неприсоединения. С другой же стороны, нельзя забывать, что эта политика, как и активное развитие индийско-советских связей, в свое время осуществлялись под воздействием двух факторов. Первый: сохранявшееся вплоть до 80-х годов безраздельное лидерство в Индии партии Индийский национальный конгресс (ИНК) во главе с семейством Ганди, которое внесло громадный вклад в освобождение страны от британского колониального владычества и питало дружественные чувства к поддерживавшей эту борьбу Москве. Второй фактор: тактическое совпадение интересов с СССР в ходе советско-китайского противостояния 70−80-х годов прошлого века. Что теперь? ИНК не просто находится в глухой оппозиции, но и фактически маргинализована прочно укрепившимися у власти в Дели националистами; отношения Индии с Китаем в этих условиях еще более обострились. И в настоящее время только в пограничных вопросах, причем лишь в двустороннем аспекте, существуют три узла противоречий. Это область Ладакх в западном секторе индийско-китайской границы. Это плато Доклам (кит. — Дунлан) в центральном секторе. И это территория штата Аруначал-Прадеш в восточном секторе; именно там в 1962 году развернулись боевые действия скоротечной китайско-индийской войны. Еще одним очагом противоборства Индии, уже с Пакистаном, который является союзником Китая, является застарелый, но периодически вспыхивающий локальной конфронтацией, территориальный, с элементами межконфессионального, конфликт в штате Джамму и Кашмир. Российская дипломатия, как могла, сохраняла добрые отношения и с Пекином, и с Дели, понимая, что худой мир между ними лучше доброй ссоры, и что пока такие отношения сохраняются с обеими сторонами, существует и потенциал миротворческого посредничества в случае обострения ситуации. Эти соображения и эта логика были далеко не последними, когда Москвой и Пекином принималось решение об одновременном удовлетворении заявки Индии и Пакистана на вступление в ШОС. При наличии доброй воли Исламабада и Дели, на которых соответственно Пекин и Москва могли влиять, организация превращалась во «внутренний» евразийский контур и одновременно инструмент кризисного урегулирования, препятствующий его интернационализации с участием рвущегося в АТР-ИТР Вашингтона.
Ныне фактическим вступлением в военный союз с США Индия этот баланс нарушает. Причем нарушение усугубится и превратится в его полное разрушение в случае, если соглашение BECA и решение Госдепа и Пентагона о размещении в Азии американских РСМД являются звеньями одной цепи, совпали во времени не случайно, и в повестку дня внесено размещение таких ракет в Индии. Оговоримся: национальным интересам этой страны подобный поворот событий однозначно противоречит: территория, с которой исходит угроза, неизбежно становится мишенью для ответного удара, который «автоматом» закладывается во все стратегические планы, являясь их неотъемлемой частью. Но интересы народов и элит совпадают не всегда, а международные союзы, в особенности те, что заключаются с участием США, в 99,9% случаев сопровождаются обязательствами всесторонней военно-политической поддержки «мирового гегемона», включая предоставление ему своих территорий под передовые пункты военного базирования. Пусть в Дели на этот счет не обольщаются и поинтересуются опытом стран НАТО или Японии, которые превратились в полигоны, невзирая ни на какие протесты их прогрессивной общественности.
Поэтому имеются основания рассматривать заявления В. Путина на Валдае своеобразным предупреждением преобразованию Quad в «новое НАТО». И если Япония и Австралия — давние и «естественные» союзники США в силу своего островного положения и удаленности от мировых центров, а в случае с Токио — еще и исторического бэкграунда, то Индия — совсем другое дело. Ее участие в этих играх, по сути, легализует трансформацию АТР в ИТР, предоставляя под нее территориальную и геополитическую базу. Помимо регионального, у этой конструкции появляется и глобальное измерение. Сегодня, как ни крути, что Северная Атлантика, что «расширенный» до Океании и Австралии Дальний Восток — это самостоятельные театры военных действий (ТВД), разделенные Индийским океаном. С точки зрения геополитики, вопрос о военном союзе России и Китая до блокового оформления Quad не стоит, в том числе и по этой причине. Сферы стратегической ответственности Москвы и Пекина в сфере безопасности пересекаются лишь в северной части Тихого океана, а в основном они разные. Поэтому наши страны преимущественно выступают друг для друга в возможных конфликтах на том или ином ТВД в виде дружественного стратегического тыла, который негласно обеспечивает помощь и поддержку. Продолжение же процессов, запущенных соглашением BECA, угрожает объединением двух театров в единый, глобальный, трансокеанический и трансконтинентальный ТВД, который в случае агрессии поджигается одновременно на обоих краях. И не с запада или востока, а с юга, откуда можно достать до обеих оконечностей Большой Евразии. В случае появления угрозы такого характера и, главное, масштаба существенной корректировке в сторону теснейшей координации, без сомнения, подлежат все стратегические планы России и Китая. Ибо кардинально повышается вероятность того, что агрессия против обеих наших стран будет осуществлена одновременно; именно этот сценарий вооруженные силы США все чаще отрабатывают в ходе стратегических маневров. Раздельные угрозы для Москвы и Пекина сливаются в одну, общую, глобальную. Пока это сугубо гипотетическая ситуация, и именно в этом контексте о ней говорил российский президент. Но куда важнее не эта условность, а тот факт, что геостратегические построения в результате происходящих событий из гипотез превращаются в угрозы, требующие определенного реагирования. Пока — в форме простой констатации. Дальше — как пойдет дело, в зависимости от эффективности тормозов противостоящих сторон и готовности, преодолев, по-видимому, уже значительную инерцию, на эти тормоза нажать.
И последнее. К сожалению, и в России, и в Китае после заявлений В. Путина прозвучали пусть негромкие, но услышанные как общественностью, так и потенциальным противником, голоса против укрепления стратегического взаимодействия Москвы и Пекина. Не будем строго судить сказанное на китайской стороне, в частности, в пекинском университете Жэньминь. Здесь могли вмешаться и фактор инерции мышления, и просто недостаток у некоторых представителей экспертного сообщества опыта «игры в высшей лиге»; никуда, как ни крути, не деться и от внутриполитических раскладов, учитывая близость источника подобной оценки не к концептуальному партийному руководству, а к органам исполнительной власти. Что касается нашей страны, то здесь автору этих строк на протяжении целого ряда лет приходилось наблюдать, а порой и вести достаточно жесткую полемику против точки зрения, рассматривающей Индию «главным» стратегическим союзником России. Поэтому мне хорошо известно, что оправдание этому подходу порой отыскивается даже не столько в геополитике, сколько в эзотерической зауми построений, апеллирующих к некоему «арийскому» фактору «общего» происхождения, якобы уходящего корнями в доисторическую «глубину времен». Подход демагогический и не новый — тем же самым опосредованным, по Фрейду, отношением к реальности страдают и сторонники восстановления европейской ориентации России в духе столь же известной, сколь и доказавшей отсутствие функциональности, концепции «Париж — Берлин — Москва».
С этой точки зрения и с учетом происходящего понятно, что сказанное российским президентом на Валдае, произнесено исключительно вовремя. И ровно в той мере, в какой было необходимо, чтобы участники этой «большой игры» получили возможность осмыслить ситуацию, свои действия и их возможные последствия. И здесь просто-таки напрашивается историческая параллель с перегруппировкой советских войск в Восточной Германии, предпринятой в июне 1945 года, ясно показавшей почти уже бывшим «союзникам» весь авантюризм и всю неосуществимость их замыслов и планов. Результатом стало проведение Потсдамской конференции и «штатное» завершение Второй мировой войны. А ведь, как мы с некоторых пор хорошо знаем, вполне могло случиться и иначе. История, разумеется, не ходит по кругу. Но очень жестоко наказывает за невыученные уроки. Будем надеяться, что это — не наш случай.
Павленко Владимир
