После окончания холодной войны большинство американских политиков были обмануты набором иллюзий относительно мирового порядка. В критических вопросах они видели мир таким, каким хотели бы его видеть, а не таким, каков он на самом деле.
Президент Дональд Трамп, который не является продуктом американского внешнеполитического сообщества, не подвержен этим иллюзиям. Трамп был разрушителем, и политика, основанная на его неортодоксальных представлениях, привела в действие ряд давно назревших изменений. Многие из этих необходимых корректировок были неправильно изложены или неверно истолкованы в сегодняшних ожесточённых, пристрастных дебатах. Но изменения, инициированные Трампом, помогут сохранить международный порядок, благоприятствующий интересам и ценностям США и других свободных и открытых обществ.
Под конец первого срока администрации Трампа Вашингтон должен подвести итоги порядка, который возник после окончания холодной войны, а теперь рушится, и наметить путь к более справедливому и безопасному будущему.
Россия – государство, которое уже давно манипулирует правилами либерального международного порядка в своих интересах. В основе внешней политики Соединённых Штатов должен лежать новый набор положений. Вопреки оптимистическим прогнозам, сделанным после распада Советского Союза, широкая политическая либерализация и рост транснациональных организаций не смягчили соперничества между государствами. Аналогичным образом глобализация и экономическая взаимозависимость не являются чистыми благами; зачастую они порождают непредвиденное неравенство и уязвимость. И хотя распространение цифровых технологий повысило производительность и принесло другие выгоды, оно также подорвало военные преимущества США и создало проблемы для демократических обществ.
Учитывая эти новые реалии, Вашингтон не может просто вернуться к комфортным ожиданиям прошлого. «Однополярный момент», наступивший после холодной войны, закончен, мир вступил в эпоху взаимозависимости и конкуренции, которая требует других стратегий и инструментов. Чтобы правильно ориентироваться в этой новой эпохе, Вашингтон должен отказаться от старых иллюзий, отойти от мифов либерального интернационализма и пересмотреть взгляды на природу мирового порядка.
Теперь все вместе?
По мере того, как двадцатый век катился к закату, всё больше стран перенимали демократические идеалы, это внушало Западу гордость и большие надежды на будущее. Сформировался консенсус относительно того, что сближение позиций на основании либеральной демократии приведёт к стабильному международному политическому порядку. Когда исчез Советский Союз и закончилась холодная война, президент США Джордж Буш-старший призвал к «новому мировому порядку», Pax Universalis, основанному на либеральных ценностях, демократическом управлении и свободных рынках. Спустя несколько лет в Стратегии национальной безопасности президента Билла Клинтона 1996 г. сформулирована основа политики вовлечения и расширения демократии, которая, как предполагалось, должна была способствовать улучшению «перспектив политической стабильности, мирного урегулирования конфликтов, а также создавать мир, в котором человечество пользовалось бы большими благами и имело бы надежду на лучшее».
Именно эта идея конвергенции на либеральной основе подтолкнула Запад к тому, чтобы разрешить Китаю вступить во Всемирную торговую организацию (ВТО) в 2001 году. Как отметил тогда Клинтон, это окажет «глубокое воздействие на развитие прав человека и политической свободы» в Китае. Остальная часть мира, как предполагалось, получит доступ к китайским рынкам и дешёвому импорту, а КНР – шанс принести процветание сотням миллионов, что, по мнению многих в Вашингтоне, повысило бы вероятность демократизации страны. Это был беспроигрышный вариант.
Но стало очевидно, что у Китая не было намерения сближаться с Западом. Коммунистическая партия Китая никогда не собиралась играть по правилам Запада; она хотела контролировать рынки, а не открывать их. И осуществлялось это путём искусственного занижения обменного курса, предоставления несправедливых преимуществ государственным предприятиям и установления нормативных барьеров против некитайских компаний. И в администрации Джорджа Буша-младшего, и в администрации Барака Обамы были серьёзно обеспокоены неясностью намерений Китая. Но в основном они по-прежнему были убеждены, что Соединённым Штатам необходимо взаимодействовать с КНР для укрепления международной системы, основанной на правилах, и что экономическая либерализация Китая в конечном итоге приведёт к либерализации политической. Вместо этого Пекин продолжает использовать преимущества экономической взаимозависимости для роста своей экономики и укрепления своих вооружённых сил, обеспечивая тем самым долгосрочную стабильность КПК.
В то время как Китай и другие акторы подрывали либеральную идею за рубежом, экономическая глобализация не оправдывала ожиданий и внутри самих демократий. Сторонники глобализации утверждали, что в экономике, основанной на свободной торговле, потребители неизменно выигрывают от доступа к более дешёвым товарам, потерянные рабочие места в обрабатывающей промышленности будут восполнены в растущей сфере услуг, в каждый сектор устремятся прямые иностранные инвестиции, а компании всего мира станут более эффективными и инновационными. А такие организации, как ВТО, тем временем, успешно управляли бы этим более свободным и интегрированным миром (свод нормативных положений ВТО, составляющий 22 тыс. страниц, видимо, не мыслился как препятствие).
Оказалось, что либеральная конвергенция вовсе не была беспроигрышной: в ней, как и всегда, помимо триумфаторов обозначились и свои проигравшие.
Волна негативной реакции популистов, обрушившаяся на либеральные элиты, застала их врасплох. Эта реакция усилилась по мере того, как неправомерные действия на Уолл-стрит и ошибочная денежно-кредитная политика Федеральной резервной системы США привели к глобальному финансовому кризису 2008 года. Щедрая помощь, которую в результате получили банки и финансовые учреждения, убедила многих американцев в том, что корпоративные и политические элиты манипулируют системой – это тема, за которую Трамп ухватился в своей кампании 2016 года. Однако ещё за много лет до победы Трампа многие простые американцы уже поняли, что глобализация бьёт по ним сильнее, чем благоволит им. Те, кто работал, непосредственно испытали на себе, как свободная торговля экономически обескровливает массы людей, ведь рабочие места и капиталовложения уходят за границу. Даже ведущий экономист Международного валютного фонда Гита Гопинат признала в 2019 г., что международная торговля обошлась американским рабочим производственных отраслей очень дорого. В период с 2000 по 2016 г. страна потеряла около пяти миллионов рабочих мест в обрабатывающей промышленности.
Побрели в сторону Тёртл-бей
Вторая иллюзия, которой поддались американские политики, – идея о том, что Вашингтон в борьбе с вызовами своему влиянию может полагаться на международные организации и что именно благодаря американскому лидерству «глобальное управление» станет, наконец, реальностью. Поскольку предполагалось, что страны сближаются на пути политической и экономической либерализации, естественно было думать, что транснациональные вызовы, такие как ядерное распространение, терроризм и изменение климата, вытеснят межгосударственную конкуренцию, и решение этих проблем ляжет грузом на плечи Соединённых Штатов. Общепринятое мнение гласит, что с такими угрозами лучше всего справляются международные институты.
Эта же точка зрения предполагала, что, поскольку другие страны твёрдо и уверенно движутся к либеральной демократии, они будут разделять многие цели Вашингтона и играть по его правилам. Данное убеждение, как правило, сводит к минимуму важность национального суверенитета и тот факт, что страны различаются в том, как они организуют собственные сообщества. Даже среди демократий существует высокая степень вариативности, когда речь заходит о культурных, институциональных и политических ценностях.
Тем не менее международные институты стремились к дальнейшему расширению и становились все более амбициозными. В 1992 г. генеральный секретарь ООН Бутрос Бутрос-Гали в своей «Программе мира» представил видение такого международного порядка, в котором ООН поддерживала бы мир во всем мире, защищала права человека и содействовала социальному прогрессу посредством расширения миротворческих миссий. В период с 1989 по 1994 г. организация санкционировала проведение двадцати миссий по поддержанию мира – больше, чем общее число миссий, проведённых ею за предыдущие четыре десятилетия.
Эта система миссий распространилась и на отдельные специализированные учреждения ООН. Всемирная организация здравоохранения, созданная в 1948 г. для предотвращения распространения инфекционных заболеваний, стала пионером в ряде важнейших достижений ООН, включая искоренение оспы и почти полное избавление от полиомиелита. Но с годами масштабы деятельности ВОЗ значительно возросли. К 2000 г. она начала выпускать предупреждения практически по всем вопросам – от продовольственной безопасности до использования сотовых телефонов и качества воздуха. Это привело к слишком узкому распределению персонала и ресурсов, что подорвало способность организации реагировать на настоящие крупные кризисы, такие как продолжающаяся пандемия COVID-19. Во время первой вспышки эпидемии ВОЗ была отодвинута на второй план, поскольку национальные правительства стремились обезопасить медицинское оборудование. Решительная защита организацией антикризисных мер, принятых Китаем, продемонстрировала, что КПК использовала своё влияние для кооптации ВОЗ, а не для поддержки её миссий.
Однако проблемы ООН выходили далеко за рамки ВОЗ. В 2016 г. Энтони Банбери, карьерный чиновник ООН, который до этого работал помощником Генерального секретаря по вопросам поддержки на местах, писал, что бюрократическая система организации стала настолько сложной, что она больше не способна приносить результаты, создавая чёрную дыру, в которой исчезли «бесчисленные доллары налогоплательщиков», а также длинный список «человеческих устремлений, которые никто никогда больше не увидит». Совокупность таких упущенных возможностей привела к распространению скептицизма и в итоге ослабила либеральный международный порядок изнутри.
Больше не непобедимый
Хотя либеральный интернационализм поощрял взаимозависимость и многосторонний подход, он в то же время основывался на вере в способность Вашингтона бесконечно поддерживать неоспоримое военное превосходство, которое он обрёл сразу после холодной войны.
В действительности же американское военное господство сегодня оспаривается практически во всех областях. Соединённые Штаты больше не могут свободно действовать ни в традиционных сферах суши, моря и воздуха, ни в новых, таких как космическое пространство и киберпространство. Распространение новых технологий и систем вооружения, а также применение противниками асимметричной стратегии ограничили военные возможности США по поиску и нанесению ударов по целям, снабжению и охране своих сил за рубежом, свободному морскому плаванию, контролю над морскими линиями связями и защите родины. И ничто уже не обратит эти тенденции вспять.
С 1990-х гг. национальная безопасность становилась всё более зависима от политики государства в космической сфере, поскольку многие военные и разведывательные функции зависят от базирующихся там спутников. Но Китай, Россия и другие государства теперь имеют возможность размещать системы противоспутникового оружия. Кроме того, частная коммерческая деятельность в космосе также возросла в геометрической прогрессии. С 2014 г. большинство запусков спутников было осуществлено не американцами – в первую очередь Китаем, Индией, Японией и членами ЕС, что ещё больше подорвало способность Соединённых Штатов свободно маневрировать в космосе и увеличило количество космического мусора, что угрожает всем «земным» объектам в космосе.
В киберпространстве во всех военных цепочках поставок проявилась уязвимость аппаратного и программного обеспечения. И это потенциально снижает эффективность важных платформ. В 2018 г. Дэвид Голдфейн, начальник штаба ВВС США, описал F-35 Joint Strike Fighter как «компьютер, который может летать», – значит, как и все компьютеры, он уязвим для кибератак. В том же году Научный совет министерства обороны предупредил, что, поскольку систем вооружения, связанных между собой, теперь так много, уязвимость одной из них может серьёзно ударить и по другим.
В то же время многочисленные бюрократические требования затрудняют внедрение инноваций в сфере ВПК. С момента, когда была создана совместная программа ударных истребителей, до момента, когда первая боевая эскадрилья F-35 была объявлена действующей, прошло более двадцати лет. Военные требуют нереально высоких показателей, которые компании, жаждущие контрактов, обещают им обеспечить. Бывший министр обороны Роберт Гейтс сетовал на нежелание военных довольствоваться «80-процентным» показателем, который на самом деле мог быть реализован в разумные сроки. Учитывая то, как быстро развиваются технологии противодействия, трения в американской оборонной промышленности порождают серьёзные вопросы о способности страны вести и выигрывать войны, особенно против противников, равных по объёму военной мощи.
А тем временем Пекин и Москва разработали так называемые системы A2/AD ограничения и воспрещения доступа и манёвра, которые снижают способность Вашингтона демонстрировать силу в Восточной Азии и Европе. Китай разработал и модернизировал стратегическое и тактическое ядерное оружие и вложил значительные средства в технологии, направленные на совершенствование обычных вооружений. Россия создала целый ряд специфических «смертоносных систем вооружения» и тактических ядерных вооружений малой мощности, несмотря на заключённые с Соединёнными Штатами соглашения о контроле над вооружениями. И помимо этого, обе страны вкладывают ресурсы в развитие гиперзвукового оружия, скорость и манёвренность которого делают обычные системы противоракетной обороны неэффективными.
Кроме того, более мелкие противники, такие как Иран и Северная Корея, продолжают развивать и совершенствовать свои ядерные программы.
Недружелюбные технологии
Проблема неоправданной веры в преимущества новых технологий не ограничивается военным измерением. Когда началась цифровая революция, политики и представители крупнейшего бизнеса были едины в оптимистичном взгляде на «освобождающую» роль новых технологий, которые должны были ускорить распространение либерально-демократических ценностей – «век информации может стать веком освобождения», как выразился президент Джордж Буш-старший в 1991 году. Несколько лет спустя Клинтон предсказал, что «свобода [будет] распространяться по сотовому телефону и кабельному модему».
Однако со временем стало ясно, что те же самые технологии, которые объединяют и расширяют возможности людей, могут поставить под угрозу свободу и открытость, а также ограничить право человека остаться наедине с собой – то есть все элементы процветающей демократии. Автократии используют цифровые технологии для контроля над своими гражданами при содействии (иногда невольном) западных компаний. Коммунистическая партия Китая разработала самую сложную систему наблюдения в мире, используя, например, технологии распознавания лиц и голоса и секвенирования ДНК, чтобы создать систему «социального кредита», которая контролирует 1,4 миллиарда человек в Китае и вознаграждает или наказывает их на основе предполагаемой лояльности к партии-государству.
Такого рода практики используются не одними лишь авторитарными правительствами – отчасти потому, что Huawei, китайский телекоммуникационный гигант, экспортирует устройства для наблюдения в 49 стран мира, включая устройства, использующие искусственный интеллект (ИИ). Согласно индексу глобального наблюдения за ИИ Фонда Карнеги, практически все страны «Большой двадцатки» внедрили технологию наблюдения с поддержкой ИИ, включая программы распознавания лиц.
Однако стоит отметить, что даже когда КПК запретила Twitter в своей собственной стране, Пекин и другие регионы использовали эту соцсеть и другие платформы для проведения кампаний по дезинформации за рубежом, направленных на ослабление демократии изнутри.
Разрушители мифов
Ещё в ходе своей предвыборной кампании, а затем и самого президентства Трамп предложил ряд идей по избавлению от опасных иллюзий прошлого – часто чересчур прямолинейно и иногда непоследовательно. Его отход от традиционных шаблонов восприятия и ведения внешней политики США обоснован тем, что он признаёт одну неудобную правду, а именно: идеи о благодетельной глобализации и либеральном интернационализме, приносящем «миру мир», не воплотились в реальность, столкнувшись с миром реальным, который становится всё более враждебным по отношению к американским ценностям и интересам.
Говоря о международном порядке, Трамп подчеркивает роль государств, тем самым бросая вызов американской цели (со времён окончания холодной войны) делегировать власть международным организациям.
Это не означает одностороннего ослабления роли Вашингтона в мире; скорее речь идёт о проявлении уважения к суверенитету других стран. Рассмотрим, например, стратегию администрации Трампа по созданию свободного и открытого Индо-Тихоокеанского региона, которая предусматривает противодействие чрезмерным и незаконным территориальным притязаниям Китая в Южно-Китайском море и укрепление морской безопасности других стран региона, таких как Вьетнам, путём предоставления им военного оборудования. Такой подход сильно контрастирует с усилиями Пекина по созданию в регионе системы отношений господства, подчинения и по установлению своих сфер влияния.
В более широком смысле администрация Трампа применила принцип взаимности к различным международным институтам и нормам. Это означало призыв к другим державам брать на себя больше ответственности за собственную безопасность и вносить больший вклад в укрепление порядка, возглавляемого Западом. По словам генерального секретаря НАТО Йенса Столтенберга, внимание Трампа к проблеме неравномерного распределения бремени «сделало НАТО сильнее». С 2016 по 2018 г. оборонные расходы других членов НАТО, кроме США, увеличились на 43 миллиарда долларов, и, по расчётам того же Столтенберга, к 2024 г. они вырастут ещё на 400 миллиардов долларов.
В области торговли и коммерции принцип взаимности означал включение в алармистскую повестку проблемы нежелания Китая открыть свой рынок для американских товаров и услуг, а также недобросовестной практики Пекина по принудительной передаче технологий и краже интеллектуальной собственности. По оценкам экспертов, с 2013 г. объём экономического ущерба, понесённого Соединёнными Штатами в результате вопиющих злоупотреблений Китая, составил более 1,2 триллиона долларов.
Использование Трампом тарифных ограничений в качестве торговой тактики подчёркнуло его готовность идти на риск. Критики осудили эту тактику как радикальное отклонение от традиционной экономической стратегии страны. На самом деле использование тарифных контрмер – американская традиция, восходящая к президентству Джорджа Вашингтона. Они также используются странами по всему миру для обеспечения выполнения решений ВТО или противодействия несправедливым субсидиям, предоставляемым другими государствами. Тарифная тактика Трампа помогла достичь первоначального соглашения с Китаем, которое, в отличие от любого предыдущего двустороннего американо-китайского соглашения, включает значимые обязательства Пекина ограничить практику кражи элементов коммерческой тайны, сократить принудительную передачу технологий и открыть китайские рынки для американских финансовых услуг и сельскохозяйственных товаров.
Текущие переговоры с Китаем – часть более широкой цели администрации Трампа по смягчению негативных сторон глобализации, таких как уязвимость, создаваемая цепочками поставок «точно в срок», и деиндустриализация центральной части страны. По словам Роберта Лайтхайзера, торгового представителя США, в настоящий момент задача в том, чтобы поддержать «тип общества, в котором [американцы] хотят жить», признавая достоинство труда и всегда помня при разработке экономической политики страны, в первую очередь об интересах американских рабочих и национальной безопасности. В этой связи одной из важных мер стало укрепление Комитета по иностранным инвестициям, который анализирует крупные вложения в американские компании со стороны иностранных корпораций и помогает блокировать использование китайцами инвестиций для доступа к ключевым технологиям, разработанным американскими фирмами.
Трамп выполнил предвыборное обещание остановить сокращение вооружённых сил и увеличил расходы на оборону почти на 20% с 2017 года. Кроме того, после многих лет забвения возобновлено, наконец, финансирование ядерной модернизации страны, а также системы противоракетной обороны, в довесок к этому – администрация Трампа создала национальные Космические силы. Министерство обороны уделяет приоритетное внимание развитию передовых технологий, таких как гиперзвуковые ракеты и искусственный интеллект, в рамках общей направленности на конкуренцию с другими великими державами. Пентагон и разведывательные организации также выдвинули важную оперативную концепцию «защиты на опережение» в киберпространстве, которая побуждает Соединённые Штаты более активно выявлять угрозы, предотвращать атаки и перераспределять расходы на сдерживание и поражение вредоносных кибератак.
Ни одна стратегия не обошлась без изъянов или несоответствий. Шаги действующей администрации лишь проявили тенденцию, которая появилась задолго до Трампа, – стремление слишком сильно полагаться на региональных партнёров, которые не всегда справляются с оказанным доверием и ответственностью. Одним из примеров этого является возникшее недопонимание относительно того, в какой степени Вашингтон готов вывести свои войска из Ирака и Сирии после победы США над Исламским государством (также известным как ИГИЛ, запрещено в России – прим. ред.). Консолидация достижений в этом регионе требовала понимания ограниченности возможностей партнёров Вашингтона в Сирии, неоднозначных мотивов лидеров Ирака и Турции, а также опасности оставить регион открытым для режима Башара Асада, Ирана и России. Поэтому свои интересы в данном регионе Соединённые Штаты вынуждены были защищать сами.
Президент и члены его администрации позволяли себе действовать столь дерзко, что шли на откровенно недружественные шаги в отношении союзников, особенно в Европе. И тарифная политика не всегда применялась стратегически выверено. Было бы гораздо разумнее стремиться к единству в борьбе против Китая, а не затевать ссоры с союзниками и партнёрами, вводя для них тарифы на сталь и алюминий, как в 2018 году.
Преодоление
Независимо от того, кто будет избран президентом в ноябре, возвращение к набору стратегических допущений, разработанных в эпоху однополярного момента, нанесёт ущерб интересам США. Конкуренция является и будет оставаться одним из базовых элементов международной среды, и пронизавшая мир взаимозависимость не исключает этого. Если в Белом доме окажется демократ, ему, вероятно, потребуется убедить себя в том, что соперничество – неизменная черта международной системы, а возвращение к предпосылкам ушедшей эпохи – фатальная ошибка.
Если Трамп пойдёт на второй срок, его администрация должна будет более активно взяться за осуществление политических изменений, которые сама же инициировала, посылая обществу чёткие и последовательные сигналы, а также создавая более сильные коалиции как внутри страны, так и за её пределами. Кто бы ни занял Белый дом в январе, он должен понимать, что современное многомерное соперничество уже не может разрешиться в результате конвенциональных побед. В более широком смысле политики и стратеги должны оставить в прошлом практику акцентирования на достижении конкретных конечных результатов, поскольку такой подход вытекает из механистического и неисторического по своей природе взгляда на то, как работает политика. В действительности, как утверждал историк Майкл Говард, действия людей создают новые наборы обстоятельств, которые, в свою очередь, требуют новых подходов к их анализу и новых решений.
Геополитика – вечная материя. Вот почему конкуренция сохраняется, как бы сильно идеалисты ни желали обратного.
Для этого Соединённые Штаты должны выработать политику, направленную на поддержание регионального баланса сил и сдерживание агрессии со стороны ревизионистских держав.
Многие правые, выступающие за политику сдержанности или сокращения вовлечённости, неохотно примут идею постоянной конкуренции, потому что склонны сбрасывать со счётов интересы других держав. Диалектика их целеполагания весьма проста: если США будут демонстрировать сдержанность, а их аргументы – эффективность, следует ожидать, что такому примеру последуют и другие. Но история говорит об обратном. Многие левые неохотно примут идею альтернативного финала, потому что они склонны считать, что сам ход истории стремится к либеральной конвергенции, и рассматривают разновекторные факторы развития конкурентного мира как чрезмерно агрессивные и, вероятно, ведущие к войне.
Но признание центральной роли конкуренции не тождественно милитаризации внешней политики США и тем более не подразумевает строгой ориентации на войну. Более широкое осознание конкурентного характера геополитики, действительно, требует наличия фундамента военной мощи, но оно также подчёркивает ценность дипломатических и экономических инструментов государственного управления. Именно потому, что большая часть сегодняшней международной конкуренции происходит ниже порога военного конфликта, гражданские учреждения должны взять на себя ведущую роль в поддержании порядка и формировании политического ландшафта, благоприятного для интересов и ценностей страны. Но это произойдёт только после того, как менталитет и культура государственных ведомств изменятся, чтобы обеспечить более широкое признание конкуренции, которую мы наблюдаем сегодня.
В дальнейшем успех внешней политики будет зависеть от того, насколько трезв будет подход к сотрудничеству. Вместо того, чтобы рассматривать сотрудничество с другими странами как самоцель, политики должны признать его средством разработки более сильной конкурентной стратегии. Они также должны понимать, что подлинное сотрудничество требует взаимности. Маргрете Вестагер, комиссар ЕС по вопросам конкуренции, возможно, лучше всех выразила это, когда описала суть этой политики: «Там, откуда я родом – я выросла в западной части Дании, – если вы приглашаете людей, а они не приглашают вас в ответ, вы перестаёте приглашать их».
Кроме того, Вашингтону необходимо признать, что наиболее эффективное решение глобальных проблем совершенно не обязательно связано с международными институтами, которые подотчётны в первую очередь своим внутренним бюрократическим структурам, а не тем, кто в них входит. Такие организации действительно могут играть важную роль в качестве координаторов и центров обмена информацией, но им не хватает оперативного потенциала для масштабных действий; бюрократические препоны мешают им выполнять более широкие задачи.
Пересмотр системы глобального управления не требует отказа от либеральных принципов или отречения от порядка, на них основанного. Но поскольку лишь немногие страны реально привержены этим принципам, цель должна состоять в том, чтобы способствовать тому, что учёный Пол Миллер описал как «меньший, более глубокий либеральный порядок» промышленно развитых демократий, которые будут защищать либеральные ценности и служить стратегическим и экономическим целям развития этого порядка. Основное внимание может быть направлено на создание коалиций, ориентированных на выполнение конкретных задач. Такие объединения могли бы работать над созданием резервных цепочек поставок, финансированием исследований в области новых технологий, поощрением справедливой и взаимной торговли, а также над сотрудничеством по вопросам безопасности. Эти сообщества государств будут открыты для новых членов при условии, что они разделяют интересы и ценности Соединённых Штатов и способны использовать свои возможности для решения ключевых проблем. Интересно отметить, что истоки порядка, основанного на правилах эпохи холодной войны, примерно такие же: он был основан как группа государств-единомышленников во главе с США, стремившихся выиграть стратегическое и идеологическое соревнование против общего противника.
Вашингтону также необходимо пересмотреть представления о политической экономии и расширить возможности государственных институтов решать вопросы взаимодействия политики и экономики страны. Экономическая и политическая системы Америки никогда не смогут интегрироваться так, как это произошло в Китае, где система командной экономики была поставлена на непосредственную службу целям КПК. Но Вашингтон должен более активно инвестировать в экономическую разведку и облегчить межведомственный обмен такого рода информацией, создав Национальный центр экономической разведки, возможно, по образцу Национального контртеррористического центра, – идея, отстаиваемая учёным Энтони Винчи.
Кроме того, правительство обязано противодействовать крупным инвестициям Китая в исследования и разработки в области новых технологий. Конгрессу следует финансировать исследования государственного и частного секторов в области искусственного интеллекта, высокопроизводительных вычислений, синтетической биологии и других стратегически важных технологических секторов. Госдепартаменту надо поставить экономику в центр внимания, наделив чиновников экономических ведомств большей ответственностью в рамках их работы в посольствах и открыв консульства по всему миру, чтобы расширить развитие деловых и коммерческих отношений.
И, наконец, американским политикам пора признать, что в современном мире скорость является жизненно важным компонентом силы. Способность быстро реагировать на угрозы и хвататься за открывающиеся возможности укрепляет влияние государства. И напротив, заторможенность антикризисного реагирования подрывает систему демократического правления, поскольку снижает уверенность граждан в том, что их правительство способно удовлетворить потребности общества в адекватные сроки. Эта простая истина получила ещё одно подтверждение во время нынешней пандемии, в начале которой – в значительной степени из-за китайской политики укрывательства – правительства во всём мире действовали с задержкой. Госструктурам США необходимо ввести новую формулу расчёта: время до результата. Вооружившись этим, политик может надеяться быстро выявить препятствия, которые необходимо устранить, чтобы добиться успеха.
Что увидел Трамп
Цели либерального международного порядка были достойны похвалы – и во многих случаях они достигнуты, несмотря на огромные трудности. Мир стал более безопасным, процветающим и справедливым, чем когда-либо. Однако нельзя упускать из виду неожиданные последствия глобализации и невыполненные обещания, дававшиеся нам системой глобального управления.
В мире конкуренции великих держав, экономического неравенства и ошеломляющих технологических возможностей, где идеологии, а также патогены распространяются с дикостью вируса, ставки слишком высоки, а последствия слишком ужасны, чтобы просто продолжать полагаться на то, что работало в прошлом, и надеяться на лучшее.
Трамп осознал эту реальность раньше, чем многие в американском внешнеполитическом сообществе. Кто бы ни сменил Трампа на президентском кресле – будь то в 2021 или 2025 г., – он также должен будет признать это.
Перевод: Елизавета Демченко
Опубликовано в журнале Foreign Affairs №5 за 2020 год. © Council on foreign relations, Inc
