- «Белый сдвиг: популизм, иммиграция и будущее белого большинства» (White Shift: Populism, Immigration, and the Future of White Majorities)
Эрик Кауфман. Издательство Abrams, 2019, 624 с.
- «Политика белой идентичности» (White Identity Politics)
Эшли Джардина. Издательство Кембриджского университета, 2019, 384 с.
- «Умирая от белизны: как политика “расовой обиды” убивает сердце Америки» (Dying of Whiteness: How the Politics of Racial Resentment Is Killing America’s Heartland)
Джонатан Метцль. Издательство Basic Books, 2019, 352 с.
Президентские выборы в США 2016 г. изменили господствующую американскую расовую идеологию. Стыдливый, на грани пристойности белый национализм Дональда Трампа помог превратить людей, которым довелось родиться белыми, в «белых людей», сущностной чертой которых является белый цвет, как для чернокожих, – чёрный.
Многие эксперты не сразу осознали политические последствия того, что граждане, родившиеся белыми, голосуют в первую очередь как белые. Сразу же после выборов комментаторы поспешили приписать победу Дональда Трампа экономическому хаосу в центральной части страны и подгруппе избирателей, оплакивающих потерю рабочих мест и стабильности. Журналистам, социологам и учёным потребовалось несколько лет, чтобы найти более разумное объяснение: по большому счёту большинство белых сторонников Трампа голосовали не по экономическим соображениям. Скорее они были возмущены социальными изменениями, угрожающими их само собой разумеющемуся положению на вершине социальной иерархии – и это при том, что подавляющее большинство имеющих политическую власть были белыми (и мужчинами), а доходы белых семей всё ещё в 6,5 раз выше, чем у чёрных, и достаток семей, главы которых – чернокожие выпускники колледжей, примерно на 33% ниже, чем у белых семей, возглавляемых не окончившими среднюю школу.
Три новые книги пытаются обосновать это явление и ответить на несколько важных вопросов. Чего хотят эти белые люди? Согласно авторам, им нужен Трамп, Брекзит, оружие, снижение налогов, республиканцы, социальное обеспечение и медицинская помощь. Но больше всего на свете они хотят защитить своё место в обществе.
А чего не хотят эти белые люди? Иммигрантов, Obamacare и денег для государственных школ. Но, прежде всего, они не хотят, чтобы мультикультуралисты называли их расистами, такого рода разговоры угрожают им и подталкивают к белому национализму. Они не могут представить себе многорасовое общество, в котором белые – как бы они себя ни определяли – мирно занимают место среди не белых.
И кто эти белые люди? Вот о чём эти книги, и это делает их интересными и в конечном итоге раздражающими. Все три автора, кажется, считают, что белую идентичность можно понять онтологически – как вещь. Но расу лучше рассматривать как непрерывный дискурс, а не как физическую реальность. Хотя расизм и сопровождающая его дискриминация явно имеют измеримые социальные и экономические последствия, раса – концепция, которую следует описывать глаголом «казаться», а не «быть». Вера в реальность расы как биологически или иначе зафиксированной характеристики подобна вере в колдовство, как выразилась много лет назад социолог Карен Филдс: нет ничего, что можно сказать для опровержения этого. И я бы добавила, что эта вера приводит к определённым политическим результатам.
Если нет такой вещи, как стабильная, независимая категория белых, как можно делать убедительные заявления о белой идентичности и связанной с ней политики? Для решения проблемы эти авторы и многие другие обращаются к данным, измерениям, диаграммам и графикам. Эрик Кауфман и Эшли Джардина анализируют результаты опросов общественного мнения, чтобы докопаться до корней белого возмущения. Джонатан Метцль изучает медицинскую статистику и проводит интервью, чтобы понять, почему люди, идентифицирующие себя белыми, поддерживают консервативную политическую повестку дня, которая пагубно влияет на их собственное здоровье и благополучие. Кауфман и Джардина фокусируются на консервативной политике тех, кто воспринимает себя как белых, но минимизируют стратегию Республиканской партии по использованию огромной эмоциональной силы белых для продвижения регрессивного налогообложения, ограничения сети социальной защиты и лишения рабочих власти. Все три автора признают, что до тех пор, пока белая идентичность не связана с экономическими (и в случае с Метцлем – биологическими) личными интересами, политики будут свободно проводить курс, приносящий пользу корпорациям и богатым, но обычным белым людям от этого мало пользы. Однако политические вопросы, имеющие значение и за пределами белой идентичности – например, избирательные права и равенство перед законом, – в этих книгах почти не встречаются. И ни одна из трёх книг не предлагает убедительного пути выхода с опасной территории, куда США загнала политика белой идентичности.
Если ты белый, то всё в порядке
Эрик Кауфман – профессор политологии Биркбек-колледжа Лондонского университета. Он эксперт по политике Северной Ирландии и, таким образом, привносит историческую составляющую в тему белой идентичности, которую он называет «белым этнотрадиционализмом». Его книга посвящена в основном Соединённым Штатам, но Канада и Европа тоже попадают в поле зрения. По его мнению, раса – генетический факт, и подобно учёным XIX и начала XX веков, верящих в различия темпераментов, основанных на расе, он рассматривает «белый архетип», имеющий определённые узнаваемые культурные проявления. Он называет мультикультурное и многорасовое население западных стран «смешанной расой» и использует термин «несмешанный» с пугающими цитатами, но без иронии.
Кауфман исследует взгляды белых людей, выступающих против иммигрантов и беженцев, голосующих за Брекзит или Трампа, и утверждает, что большинство из них не жаждут власти и не против чернокожих. Это нормальные люди, которые, чувствуя угрозу, занимаются культурной самообороной. Чтобы доказать, что его заявления основаны на надёжных научных данных, Кауфман приводит десятки диаграмм и графиков. Но слишком часто они ограничивают или искажают реальность, которую должны представлять. Например, на одной диаграмме показаны две линии, относящиеся к вероятности того, что кто-то проголосует за правых популистов в данной стране в зависимости от того, считает ли избиратель безопасность очень важной. В подписи утверждается, что учитывались и другие переменные, но читатель остаётся в недоумении, как это повлияло на заявленные вероятности. График не даёт никаких доказательств причинно-следственной связи между выделенными переменными: процент мусульман, уровень обеспокоенности безопасностью и склонность голосовать за правые популистские партии или кандидатов. Но Кауфман тем не менее предлагает конкретную причинно-следственную связь, подразумевая, что присутствие мусульман вызывает обеспокоенность по поводу безопасности, которая ведёт к поддержке правых популистов.
Основной аргумент Кауфмана заключается в том, что политика белой идентичности, принявшая форму правого популизма, является результатом двух угроз: диверсификация через иммиграцию, уменьшающая численность белого большинства и «антимажоритарная культура» «левого модернизма», чьи «самые усердные представители» населяют университетские кампусы, где они выполняют «миссию замены белой идентичности разнообразием». Кауфман утверждает, что «антибелый нарратив» «радикальных левых модернистов» подтолкнул некоторых белых перейти от простого противодействия иммиграции к экстремистским теориям «белого геноцида». Чтобы помочь белым отойти от таких крайностей, Кауфман предлагает меры краткосрочные и рассчитанные на перспективу. По сути, Кауфман хочет спасти белых людей от самих себя.
Но некоторые его предложения кажутся не столько противоядием против экстремизма, сколько приспособлением к нему. Возьмём, к примеру, его предложение о том, как решать проблемы с беженцами: держите их подальше от большинства белого населения и размещайте «на долгосрочной основе» в «лагерях», предлагающих убежище, но без перспективы постоянного поселения. Такие лагеря могли бы быть созданы в «менее процветающей стране, не входящей в ЕС, как, например, Албания». Он пишет, что западные страны, выступающие против беженцев, будут готовы финансировать эти лагеря, потому что «их больше заботит культурное воздействие появления беженцев, чем экономические издержки».
Долгосрочное решение Кауфмана по предотвращению распространения экстремистской политики белой идентичности состоит в том, чтобы ускорить то, что он считает неизбежным «белым сдвигом»: появление нового определения «белых», которое включало бы светлокожих людей разного происхождения и в то же время сохраняло бы «основные мифы и граничные символы» белой идентичности. Конечно, это явление появлялось в истории США много раз и во многих обличиях. С течением времени, как отмечает Кауфман, белая идентичность стала включать в себя ранее маргинализированные группы, такие как ирландские американцы, итальянские американцы и еврейские американцы. Существовала также многовековая практика того, как представители афроамериканского населения с множеством оттенков кожи, выдавали себя за белых в глубоко расистском обществе – тема, которую Кауфман игнорирует. Он, несомненно, прав, что представления о том, кто считается белым, обязательно изменятся. По мнению Кауфмана, этот сдвиг поможет сохранить господство белых. Однако, как я уже писала, такое расширение фактически ослабляет превосходство белых, принося пользу богатым и образованным людям, которые не идентифицируют себя как белых.
По мнению Кауфмана, опасения «этнотрадиционных националистов» по поводу «потери страны, которую они знают» законны и их нельзя осуждать с порога. Он считает, те, кто порицает такое мышление, торгуют «антибелым нарративом» белых ненавистников «левых модернистов» и бросают новых последователей в объятия правых белых националистов. Если бы эти критики просто замолчали, белые успокоились бы и приняли других людей в свой мир – при условии, что они достаточно светлокожие и готовы идентифицировать себя как белых. Но Кауфман не объясняет, как небелые люди вписались бы в это новое государство с его недавно укоренившимся и расширенным белым большинством. И, что особенно важно, он не задумывается о том, как такое государство будет действовать, когда речь зайдёт о защите фундаментальных ценностей либеральной демократии.
Фактор страха
В своём исследовании, менее полемичном и более скромном, чем книга Кауфмана, Эшли Джардина применяет множественную регрессию (наиболее широко используемый статистический метод) к данным опросов общественного мнения. Джардина, доцент политологии в Университете Дьюка, рассматривает переменные, отражающие недовольство чернокожими, партийность, пол, регион и политическую идеологию, и предлагает измерить влияние степени, в которой белые американцы идентифицируют себя как белых, лишённых всех других характеристик. Её степень белой идентичности имеет пять категорий, начиная от «быть белым совсем не важно для моей идентичности» до «быть белым чрезвычайно важно для моей идентичности». Затем она проверяет, позволяет ли эта степень белой идентичности предсказывать политические установки. Позволяет.
Она пишет, что предполагаемые угрозы превосходству белых – небелый президент США, латиноамериканский судья Верховного суда, позитивная дискриминация, курсы по вопросам о расах в колледже – заставили белых чувствовать себя «в меньшинстве, в невыгодном положении и даже в угнетении». Последовали политические ответы – белые избиратели поддержали строгий иммиграционный контроль и законы об идентификации голосующих, которые уменьшают явку меньшинств. Согласно анализу Джардины, сильное чувство белой идентичности предсказывает негативное отношение к иммиграции и позитивное отношение к социальному обеспечению, Medicare и политике администрации Трампа. Но, как утверждает Джардина, сама по себе идентификация белых не предвещает противодействия политикам и программам, часто рассматриваемым с расовой точки зрения, таким, как позитивные действия, социальное обеспечение и Medicaid. Скорее, оппозиция этим вещам коррелирует с чувством расовой неприязни, которое отличается от простого отождествления себя с белыми.
Методология Джардины – применение множественной регрессии к данным опросов общественного мнения – широко используется в политической психологии и других социальных науках. Но подводные камни этого метода хорошо известны, наиболее очевидным из них является проблема определения причинно-следственной связи, когда влияние определённых переменных очень малó, и поэтому трудно делать прогнозы с уверенностью. Вторая ловушка заключается в неспособности этой методологии учитывать изменения во времени – чтобы отразить перемены в поведении, когда население приспосабливается друг к другу. Кроме того, есть соблазн искать среди возможных контрольных или простых переменных нужные, чтобы прийти к искомым результатам. Эти ловушки наводят на мысль, что следует скептически относиться, например, к утверждению Джардины о том, что «желание сохранить социальное обеспечение и Medicare коренится в расовой солидарности белых» – утверждение, которое очевидно игнорирует роль класса и возраста в поддержке таких программ.
Возможно, самый важный аргумент Джардины заключается в том, что «белая идентичность не определяется расовой враждебностью, и белые, отождествляющие себя со своей расовой группой, не обязательно оказываются расистами». Не вынося суждений, Джардина пишет, что многих белых возмущает то, что «выражение своей идентичности несправедливо рассматривается как проблематичное или даже расистское». В качестве примера такой динамики она приводит эпизод 2015 г., когда владелец гастронома в Нью-Джерси вывесил табличку с надписью: «Восславим своё белое наследие! Март – месяц белой истории» (месяцем афроамериканской истории в США и Канаде официально считается февраль – прим. ред.). И пришёл в недоумении, когда некоторые соседи сочли вывеску расистской. Но трудно согласиться с тем, что поддержка гипотетического месяца белой истории будет означать не что иное, как невинное выражение белой расовой солидарности, не подразумевающее никакой недоброжелательности по отношению к другим группам. В конце концов, что можно праздновать в течение месяца белой истории? Будут ли воспеваться героические белые люди, такие, как отцы-основатели, даже если они уже широко прославлены? Будут ли поминаться события истории США, такие как Американская революция, в которой участвовало очень много цветных? Возвестят ли при этом об этнической чистке коренных американцев, оправданной «явным предначертанием»? Ответ на вопрос о том, как месяц белой истории может выглядеть на практике, выявит антидемократическое измерение белой идентичности и продемонстрирует, почему его нельзя праздновать так, как если бы он был исторически нейтральным.
Что происходит с белыми людьми?
Нетрудно понять, как этнические и расовые меньшинства – и государство в целом – могут пострадать, когда граждане, идентифицирующие себя как белые, решат голосовать и организовываться именно как белые. Но в какой степени такое политическое поведение действительно приносит пользу белым людям на индивидуальном уровне? Метцль исследует вопрос и обнаруживает, что, по крайней мере, в Канзасе, Миссури и Теннесси политика белой идентичности нанесла физический и интеллектуальный вред некоторым белым. Метцль, доктор медицины и профессор социологии и психиатрии в Университете Вандербильта, выпустил книгу, основанную на данных, в которой чередуются повествование и анализ. Метцль также опирается на личные беседы, чтобы пролить свет на то, как государственная политика влияет на отдельных людей и как они разрешают конфликты между своим физическим благополучием и своими политическими убеждениями. Он хочет знать, почему «белые американцы из низшего и среднего классов голосуют против своего биологического интереса, а также своих собственных экономических приоритетов».
Метцль начинает в Теннесси с белого человека, которого он называет Тревором (он повсюду использует псевдонимы), который беден, не имеет медицинской страховки и страдает от воспаления печени, гепатита С и желтухи. Тревор решительно поддерживает отказ своего штата принять Obamacare, расширяя охват Medicaid, хотя это лишает его медицинской помощи, в которой он нуждается для спасения своей жизни. Метцль спрашивает: «От чего умирал Тревор?». Ответ, говорит он, – «токсичное воздействие догмы» и «американские представления о белой идентичности». Эта догма, согласно Метцлю, приравнивает Obamacare к навязчивому правительству, а оно отождествляется с угрозами, которые представляют мексиканцы и «короли пособий». Метцль подсчитал, что предположительно в среднем «отказ Теннесси от расширения Medicaid стоил каждому белому жителю штата 14,1 дня жизни».
Метцль также изучает последствия для здоровья законопроекта о «конституционном ношении» в Миссури 2016 г. – законодательного акта, значительно расширяющего право на ношение оружия в этом штате. Он рассказывает о беседах с членами группы поддержки лиц, потерявших близких из-за самоубийства. Отец Кима покончил с собой с помощью оружия после того, как «он забеспокоился о защите, безопасности, а также о терроризме и злоумышленниках». Для Метцля «терроризм и злоумышленники» трансформируются в страхи, связанные с иммигрантами и первым афроамериканским президентом страны. Его небелые респонденты, не так опасающиеся неизвестного, меньше дорожат своим правом владеть и носить огнестрельное оружие. Ким присоединяется ко всем остальным членам своей группы поддержки близких самоубийц, отвергая предложения об усилении контроля над оружием, даже учитывая почти полную уверенность в том, что кто-то, пытающийся покончить с собой с помощью оружия – статистически, наиболее вероятно, белый человек – сможет это сделать. «Это не вина пистолета», – говорит один из членов группы. «Оружие важно для нас и для наших свобод».
Но Метцль не может придумать конкретные средства спасения жизни белых в рамках логики белой идентичности. Его главный совет заключается в том, что белые должны меньше бояться социальных изменений; они должны понимать, что это не игра с нулевой суммой.
Выхода нет?
Все три автора понимают, что расовая идентичность – убеждение на уровне интуиции, которое очень трудно поколебать. История США показала, как трудно заставить массы белых людей продвигать свои экономические интересы, объединяясь с небелыми, – что может объяснить, почему все три автора отказываются от поддержки фундаментальных политических изменений, по крайней мере, в краткосрочной перспективе.
Приведённые три книги изображают политику идентичности белых как консервативную и республиканскую, будто белая идентичность ведёт только в одном политическом направлении. Хоть они демонстрируют разную степень симпатии к такой политике, все сходятся во мнении, что она вредит американскому обществу. Несмотря на то, что Кауфман и Джардина рассматривают политику белой идентичности как нормальную реакцию на воспринимаемые угрозы, они также видят необходимость отступить от этой реакционной тенденции. Кауфман говорит, что белые люди нуждаются в «успокоении», которое откроет путь «для возвращения к более расслабленным, гармоничным и доверительным обществам», как тогда, когда белые надёжно сидели на вершине. Джардина более напугана, рассматривая обиженных белых как «нетронутый колодец… который готовы взбаламутить политики, желающие пойти по потенциально очень тёмному пути». Хотя она полагает, что расширение белой идентичности (по аналогии с белым сдвигом Кауфмана), скорее всего, произойдёт, она всё же считает его недостаточным. Как и Метцль, она хочет, чтобы белые стали меньше опасаться социальных изменений. Но она не предлагает каких-либо конкретных способов приближения такого исхода. Со своей стороны, Метцль заканчивает призывом к тому, что он называет «белым смирением», и спрашивает: «Как могла бы выглядеть американская политика, если бы белое смирение рассматривалось не как предательство или капитуляция, а как честная попытка решить, казалось бы, неразрешимые социальные проблемы?» Если бы белые американцы попытались сотрудничать, а не доминировать, американское общество могло бы отойти от «биологии гибели».
Действительно, огромное количество людей с белой идентичностью недовольны потерей своих привилегий. Но эти привилегии зависели от искажения западных демократических ценностей, которые породили своего рода наследственную аристократию белых.
Вопрос, стоящий перед американцами в настоящее время, касается значения, которое они придают своей демократии, когда одна из двух главных политических партий страны предпочла антидемократическое руководство и политику. Демократия будет страдать до тех пор, пока Республиканская партия продолжает функционировать как партия белых, как это происходит во всё большей степени. Президентские выборы 2016 г. давали некоторую надежду на будущее, поскольку примерно 3 млн избирателей выступили против Трампа, а не поддержали его. Теперь, три года спустя, выбор между белым национализмом Трампа и мультикультурализмом демократов кажется ещё более острым. Остаётся только надеяться, что растущее число американцев придёт к выводу, что положение на вершине расовой иерархии не стоит потери американской демократии.
