Моя знакомая регулярно переписывается с подругой, давно живущей в Северной Италии. В марте эта подруга писала ей о том, что число жертв эпидемии коронавируса занижают, о слухах про тысячи умерших в домах престарелых, которые так и не попали в статистику погибших. Но недавно она с негодованием написала ей, что в эту статистику в Италии повсеместно включали умерших от инфаркта и инсульта и о том, что, по слухам, в число жертв коронавируса включили и погибших в автокатастрофах, которым сделали посмертные тесты. За такой переменой акцентов следует явное раздражение по поводу избыточных карантинных мер.

Не знаю, насколько типично такое мнение. Однако четырехмесячная всемирная коронавирусная эпопея, на мой взгляд, дала как минимум три важных урока.

Первый урок касается соотношения между прогнозами и действительностью

Так, в настоящий момент в России насчитывается 537 210 лиц, инфицированных коронавирусом, и 7091 умерший от этой болезни. Конечно, каждая смерть человека — трагедия. Но ведь прогнозы предрекали совсем другое. Например, 10 миллионов заболевших к 16 июня при сохранении режима самоизоляции, а без режима самоизоляции уже к 21 мая. Именно такие цифры фигурировали в статье «Коронавирусная инфекция: моделирование и прогноз. Варианты карантина и их эффект в России», которую опубликовал «Коммерсантъ» 15 апреля. Как видно по публикации, ее автор Сергей Ильин, кандидат химических наук, ведущий научный сотрудник Института нефтехимического синтеза им. А. В. Топчиева РАН, взял цифры не с потолка — в материале представлены графики распространения болезни в Китае, Италии, США, России и на их основе сделан прогноз для России.

Сходные апокалиптические прогнозы делали и в других странах и на уровне ВОЗ. Например, советник этой организации, биостатист и эпидемиолог Айра Лонджини в феврале предполагал, что коронавирус может поразить до двух третей населения Земли.

 

Кстати, цифру в 10 миллионов инфицированных россиян я взял из графика 4 в статье Ильина. А из текста ее следует, что скорей всего один из нулей в графике пропущен, и речь идет 100 миллионах. Ведь там говорится, что отмена режима самоизоляции «приведет к заражению большей части населения к середине мая, на месяц раньше, чем это было бы в случае его сохранения». Ну а население России — около 146 млн человек, стало быть, большая его часть не может быть меньше 73 млн.

Правда, что касается числа умерших, то здесь прогноз был смазан. Так, в графике 4 цифра колебалась от 1,15 до 5,6 млн человек, если карантин не будет ужесточен в несколько раз. В тексте эти цифры прямо не повторялись, но там звучали слова: «На настоящий момент летальность от болезни находится на низком уровне (4%), но это может измениться. Даже в случае неизменности этого параметра и принимая, что в условиях неограниченного распространения заболевания заражается 20-30% населения (20% заразилось на лайнере Diamond Princess, 28-30% — во время эпидемии испанки), число погибших от коронавируса может достигнуть 1 млн человек. При наихудшем развитии ситуации, по итальянскому сценарию, с заражением 30% населения число жертв может превысить 5 млн человек».

Однако население России около 146 млн человек, и 5 млн погибших при заражении 30% (то есть 43,8%) означали бы уже 12%-ную летальность. Впрочем, заражение 20% населения при 4% летальности означало бы смерть 1,168 млн, то есть соответствовало минимальному значению данного графика.
Но теперь ясно, что прогноз не сбылся.

Можно ли пытаться связывать это с тем, что российский карантин был жестче, чем понятие «самоизоляция» в том смысле, в котором употреблял его автор? Ведь из текста видно, что Ильин считает пропускной режим в Москве, введенный почти одновременно с публикацией статьи, ужесточением карантина, не эквивалентным понятию «самоизоляция». Но подобный режим существовал отнюдь не во всех регионах. С другой стороны, в России с самого начала эпидемии было лучше, чем в западных странах, поставлено тестирование, в ходе которого выявлялось и много бессимптомных случаев. А этот фактор работал на увеличение статистики заболевших.

Допустим, фактор ужесточения карантина в Москве, где долгое время регистрировалось больше половины больных в России, оказался весомей фактора массовости тестирования. Но все равно очевидно, что мрачные прогнозы автора не оправдались, что видно по статистике заболеваемости в странах, которые вводили наиболее слабые карантинные меры.

Так, в Швеции на 15 июня насчитывалось 5112 заболевших на миллион населения, то есть чуть больше 0,5% населения. Да это одна из наиболее высоких цифр в Европе, и летальность, составляющая 9,5%, также весьма высока. При этом нельзя говорить о заниженных цифрах смертности — на 17 мая превышение уровня смертности над среднегодовой составило 4000, тогда как официально умершими от коронавируса считались 3679.

Таким образом, апокалипсис не состоялся. Более того, прогнозы заболеваемости не просто не совпали с действительностью, они разошлись с ней так, как не расходятся в наше время прогнозы относительно других вещей: погоды, исхода выборов, экономического роста и т.д.

 

Второй урок эпидемии касается зависимости между жесткостью карантина и масштабом эпидемии

Так, самые слабые для ЕС ограничительные меры не сделали Швецию лидером ни по заболеваемости, ни по летальности. Да, ее статистика смотрится невыгодно на фоне многих стран континента, но всё же это различия количественные, а не качественные.

Еще лучше смотрится Белоруссия с ее летальностью в 0,57% при столь же скромных ограничительных мерах. Правда, там заболеваемость еще выше, чем в Швеции, но в последние недели в отличие от скандинавского государства там наметилась очевидная тенденция к снижению числа случаев заболеваний коронавирусом. Да, специфика политического режима в Белоруссии может вызвать скептицизм в отношении статистики. Но если бы больницы страны были переполнены умирающими, то этот факт, конечно, стало бы известен и раздувался бы оппозицией в преддверии президентских выборов.

Ну, думаю, в швейцарской статистике сомневающихся нет. По летальности с 6,2% страна опережает большинство стран Западной Европы. А по темпам обуздания эпидемии принадлежит к несомненным лидерам. Так, с появления первых случаев заболевания по конец марта в стране заболели 16 605 человек, из которых 13 252 во второй половине месяца. Тогда на несколько дней Швейцария вообще стала мировым лидером по числу заболевших на миллион населения, опередив Италию, но вскоре уступив Испании. В апреле заболели 13 219, из которых 9969 в первой половине месяца. То есть во второй половине апреля в день заболевали в 4 с лишним раза меньше швейцарцев, чем во второй половине марта. В мае заболели 1276 человек, то есть в среднем 41 человек в день, что в 5 с лишним раз меньше, чем во второй половине апреля. А за первые две недели июня подхватили инфекцию 255 швейцарцев, то есть в среднем 18,2 в сутки. То есть статистика заболеваемости неуклонно снижается, хотя с 16 апреля началось ослабление карантина, а с 11 мая можно даже возобновлять обучение в начальной школе (хотя окончательное решение принимают кантональные власти).

Карантин же в Швейцарии был отнюдь не самый жесткий. Да, были закрыты школы и университеты, парикмахерские, магазины (кроме продуктовых и аптек), но работал общественный транспорт, продолжалось строительство, а главное — не было заметных ограничений частной жизни. Они сводились к тому, что гражданам запретили собираться больше 5, но швейцарцы независимо от возраста могли выходить на улицы в любое время. Правда, 19 марта власти кантона Ури запретили жителями старше 65 лет выходить из дома за исключением ограниченных случаев (в частности посещений врача). Но через день в Министерстве юстиции страны заявили, что считают это решение недопустимым, и кантональные власти его отменили.

Таким образом, нет ясной зависимости между степенью жесткости карантина и уровнем заболеваемости.

И третий урок касается динамики опасности вируса

Около двух месяцев назад я рассказывал о выводах автора книги «Великий грипп» Джона Барри о снижении смертоносности вируса испанки по мере развития эпидемии и допускал, что это может произойти и с коронавирусом. Теперь уже можно говорить, что такое явление действительно имело место во многих странах.

Так, на Филиппинах к началу мая летальность заболевания составляла 6,7%. (В данном случае имею в виду так называемую условную летальность — соотношение числа умерших к числу выздоровевших). Но в мае на 9598 новых случаев болезни пришлось 389 новых смертей, то есть летальность упала до 4,1%. В первой половине июня на 8334 новых случая была зарегистрирована 141 смерть, значит, летальность снизилась до 1,7%.

Да, эта тенденция имела место на фоне общего роста заболеваемости, но, думаю, не стоит полагать, что приведенная мной благоприятная тенденция — всего лишь следствие того, что многие из ныне болеющих не успели умереть и испортить статистику. Ведь среднедневное число умерших на Филиппинах снижается, несмотря на рост заболеваемости. Так, в апреле там умирало от коронавируса 16 человек в день, в мае — 12,5, в июне — 8,7. А ведь речь идет о весьма бедной восточноазиатской стране.

Сходная картина в ряде других государств. Так, в Индонезии в марте-апреле условная летальность составляла 7,8%, в мае — 5%, в июне — 4,4%, в Доминиканской Республике соответственно — 4,3%, 1,9% и 1,2%, а в Бразилии, занимающей второе место по числу случаев заболевания в мире, — 6,9%, 5,5% и 4,1%.

Сходные цифры можно привести по очень многим странам. Правда, рельефной эта тенденция выглядит на государствах третьего мира, а не на развитых державах. Так, например, в США за март-апрель летальность составила 5,82%, за май — 5,56%, за две недели июня — 3,68%. Причина здесь в том, что в более развитых странах дольше могут бороться за жизнь пациента в безнадежных случаях, но зачастую это лишь оттягивает трагедию. Так, в странах уровня США и Италии сейчас нередко умирают заболевшие еще 2-3 месяца назад, но в таких государствах, как Филиппины, люди со столь тяжелой формой инфекции умирают, как правило, быстро.

В России и Украине условная летальность пока ежемесячно растет, но лишь на доли процента. Но если брать соотношение между числом умерших и выздоровевших, то оно улучшается от месяца к месяцу. Так, если в России по итогам марта-апреля было 1073 умерших и 11 589 выздоровевших, то завершилось 12 682 случаями болезни, и показатель текущей летальности составил 8,46%. В мае этот показатель снизился до 2,21%, а в июне — до 2,08%. На Украине текущая летальность в те же периоды составляла соответственно 16,14%, 5,11% и 3,86%.

Таким образом, можно судить, что и на Украине, и в России вирус ослабевает. Но научных обоснований этого явления хоть для наших стран, хоть для Филиппин и Бразилии пока не приходилось встречать. Равно как и объяснений катарского феномена. Ведь в этой ближневосточной стране около 3% населения подхватили вирус, что является наивысшим показателем в мире. Однако условная летальность составляет менее 0,1%, а текущая — 0,15% — наименьший показатель для стран, имеющих свыше 1000 случаев заболевания. Схожая ситуация в других государствах региона: Бахрейне, Кувейте, Омане, ОАЭ, Саудовской Аравии. Нигде там условная летальность не достигла 1%, а текущая — 1,2% при очень высокой заболеваемости. С чем это связано? Ходит в странах Персидского Залива тот же вирус, что в Италии или Испании, или другой? Ответов на эти вопросы не приходилось встречать.

Но главный вопрос, после того как обнажился реальный масштаб эпидемии, — это насколько были оправданны меры столь беспрецедентного, убивающего экономику карантина. Проще всего ответить на него утвердительно, но с оговорками. Когда перед глазами был печальный опыт Северной Италии, надо было исходить из основного врачебного принципа «не навреди», и значит, в целом карантин выглядел оправданным, хотя даже в этом случае можно было бы обойтись без методов, рождающих страхи по поводу тотального контроля государства за гражданами.

Однако теперь надо бы соотнести недавние прогнозы с реальностью и понять две вещи: во-первых, что повторение таких методов в аналогичной ситуации будет неуместным, во-вторых, что не менее актуальным, чем выработка вакцины от коронавируса, является преодоление рожденных эпидемией психологических травм, в частности, страхов перед «цифровым концлагерем».

Ведь посткоронавирусный мир, несмотря на все технические достижения, кое в чем весьма невыгодно смотрится в сравнении с миром времен 50-100-летней давности. Проиллюстрирую это следующим примером. В старом мире испанки и гонконского гриппа существовал тоталитарный Советский Союз, у него было немало врагов, но ни белоэмигранты, ни диссиденты не утверждали, что в Кремле собираются чипизировать население. Максимум могли подозревать, что в будущем могут попытаться повторить прогнозы Замятина и Оруэлла. Но в будущем, а не здесь и сейчас. Точно так же самые заклятые западные леворадикалы, не видящие разницы между буржуазной демократией и фашизмом, не утверждали, что такой чипизацией займется Запад, — не в будущем, а здесь и сейчас.

Да, возможно, я чего-то не учел, и на самом деле можно найти авторов, писавших о такой угрозе как о деле настоящего, не будущего. Но есть огромная дистанция между страхами малоизвестных и даже известных личностей по поводу возможной чипизации и конкретными действиями против предполагаемых орудий этого процесса. Имею в виду подрывы вышек сотовой связи 5G, которые имели место во многих странах, включая колыбель современной демократии Великобритании.