Коронавирус, безусловно, вселит в наши общества мрачный пессимизм. Экономический кризис сведёт их с ума. Эта пандемия может в какой-то мере стимулировать создание психологической и культурной основы для экстремизма, притушив наивный либеральный оптимизм вокруг идеи постоянного совершенствования человека, который был присущ Западу на протяжении многих поколений и в иной форме также характерен для китайского коммунистического государства. Прекрасно, если мы станем более серьёзными.
Пандемия коронавируса становится для политических систем тем, что в британском боксе называлось старой доброй атакой «раз-два» (“the old one-two”): сначала резкий удар левой рукой, а затем нокаутирующий удар правой. Первый удар – это сам вирус. Второй – последующий социально-экономический кризис, который начнётся, если пандемия продлится более нескольких месяцев.
Во время самой пандемии угроза жизни и здоровью может породить инстинктивную сопротивляемость человека. Экономические бедствия, затянувшиеся на годы и не имеющие выхода, будут испытывать социальное и политическое терпение гораздо сильнее, возможно, до предела.
Признавая будущую, ещё большую угрозу, связанную с изменением климата и его последствиями, я хотел бы думать, что влияние пандемии заставит правителей великих держав умерить бессмысленную вражду друг с другом и сосредоточиться на реальных угрозах своим государствам и населению. Если уровень смертности будет достаточно высок, то, может быть, так и случится. Но, учитывая действия государств с начала пандемии, я бы не стал делать на это ставку.
Прямое воздействие пандемии на социальные и культурные установки обществ может оказаться более ограниченным, чем многие предсказывают. Естественно, сейчас внимание обращено в сторону последней глобальной пандемии – испанского гриппа, который начался в последний год Первой мировой войны и унёс жизни большего числа людей, чем сам этот конфликт. Однако часто отмечается ограниченное воздействие «испанки» на культуру и общества пострадавших стран.
Математика жизни и смерти
Кит Йейтс
В издательстве «Бомбора» готовится к выходу книга математика и биолога Кита Йейтса «Математика жизни и смерти». Мы предлагаем вашему вниманию самые интересные и познавательные выдержки из неё, посвящённые математике эпидемий. Благодарим издательство за любезное разрешение опубликовать этот материал.
Подробнее
Одна из причин такого «косметического» эффекта предположительно заключалась в том, что в те дни мы были более жёсткими. Люди не только пережили войну, но и выросли в условиях постоянной угрозы тифа, дифтерии и оспы, а в 1890-е гг. – даже холеры. То, что в конечном итоге разрушило немецкую, итальянскую, японскую и другие политические системы и привело к торжеству чудовищных идеологий, – это длительные социальные потрясения и экономическая нестабильность, вызванные войной и приведшие к катастрофе Великой депрессии 1929 года.
Коронавирус, безусловно, вселит в наши общества мрачный пессимизм. Экономический кризис сведёт их с ума.
Эта пандемия может в какой-то мере стимулировать создание психологической и культурной основы для экстремизма, притушив наивный либеральный оптимизм вокруг идеи постоянного совершенствования человека, который был присущ Западу на протяжении многих поколений и в иной форме также характерен для китайского коммунистического государства. Прекрасно, если мы станем более серьёзными. Я очень сомневаюсь, что историки будущего будут оплакивать исчезновение как массовой, так и элитарной культуры прошлых поколений. Думается, однако, что следует с осторожностью приветствовать культурный пессимизм, учитывая последствия, которые подобные настроения породили в Европе с 1890-х по 1940-е годы.
Пандемия, конечно же, скажется на популярности и даже легитимности различных политических режимов и устройств – в зависимости от того, насколько хорошо они справляются со сдерживанием вируса.
Прямые же политические последствия пандемии, скорее всего, будут весьма неоднозначными. Она размоет различие, лежащее в основе западной государственной идеологии и пропаганды, – различие между «демократиями» и «диктатурами» – ведь западные демократии были вынуждены принять меры авторитарного социального контроля, которые всего несколько недель назад казались невообразимыми.
Это, однако, совершенно не означает, что авторитарные государства обязательно лучше справятся с пандемией. На Дальнем Востоке авторитарный Китай и полуавторитарный Сингапур очень эффективно организовали систему сдерживания инфекции, но то же самое сделали демократические Тайвань и Южная Корея. А вот что действительно важно, так это иметь сильные и легитимные государства, способные быстро развёртывать ресурсы, и население, которое готово доверять экспертам и выполнять правительственные приказы. Без этих качеств и авторитарные, и демократические режимы потеряют уважение своих народов – и, возможно, окончательно.
Однако всё это ничто по сравнению с политическим ущербом, который будет нанесён депрессией, сопоставимой по масштабам с кризисом 1930-х годов. Если Дальний Восток, Европа и Северная Америка останутся в изоляции до конца года, то экономическая катастрофа станет неизбежной. Но это не совсем точно. На примере Дальнего Востока можно предположить, что режимы изоляции всё-таки могут быть эффективны в течение разумного ограниченного промежутка времени, и если их удастся отменить летом, то прямой экономический ущерб может быть почти управляемым. С другой стороны, авиаперевозки и туризм не восстановятся, пока не появится вакцина и не будет привито население всех государств.
Более того, мы, похоже, находимся на грани огромной гуманитарной катастрофы в Южной Азии, Африке и, возможно, в некоторых частях Латинской Америки. Есть опасения, что для успешной изоляции большинства жителей этих регионов просто нет реальной возможности. Даже если это произойдёт и изоляция будет длительной, люди начнут голодать. Смертность может быть ниже с учётом того, что население этих стран намного моложе, чем в Европе. Но, с другой стороны, они также подвержены целому ряду изнурительных болезней, а возможности размещения заболевших в больницах крайне ограничены. Так что, по всей вероятности, регионы останутся в изоляции (при условии, что такое вообще возможно) до тех пор, пока не будет разработана и внедрена программа вакцинации.
Кризис, несомненно, переключит наше внимание на полномочия национальных государств и необходимость их укрепления. Международные институты в процессе реагирования на кризис практически полностью самоустранились. Для Европейского союза стало определяющим моментом, когда процесс интеграции начал ускоренно идти в обратном направлении.
Если экономический кризис действительно настолько глубок, то у евро крайне мало шансов выжить.
Евросоюз не исчезнет, но может вернуться к чему-то более похожему на старый общий рынок без евро, Маастрихтского договора, Шенгена и стремления ко «всё более тесному союзу». Уменьшение значения ЕС и его безнадёжно преувеличенных амбиций не будет большой потерей. Демократические европейские нации существовали до европейской интеграции, будут существовать и после неё.
Но что увидят наши обедневшие, проникнутые горечью отчаянья общества, если заглянут внутрь себя? Увидят ли они сообщество граждан, способное сконцентрироваться на том, что действительно имеет значение: на формировании новой общественной солидарности и общей жертвенности, на совершенствовании технологического прогресса в интересах общества и мира в целом, на подготовке к будущему и ещё большему вызову в виде изменения климата? Или же они увидят людей, обозлённых потерей материальных благ, разделённых по этническому и социальному признакам и возбуждённых политиками к новой ненависти? И если существующие лидеры не справятся с кризисом (как Дональд Трамп и Джо Байден, которые, хотя и разными путями, приближаются к провалу), то какие новые лидеры займут их место?
