Уинстон Черчилль говорил, что «у Англии нет вечных друзей и вечных врагов, есть только вечные интересы». Но еще более «вечными», чем сменяющие время от времени друг друга на исторической арене великие империи, остаются принципы и методы, которыми они свои интересы защищают.
В III веке до нашей эры в борьбе за гегемонию в Западном Средиземноморье схлестнулись континентальная Римская республика и расположенный на территории нынешнего Туниса основанный народом морских торговцев финикийцами («пуннами») город-государство Карфаген. Между ними случились две тяжелых войны, каждая продолжительностью более 20 лет. Во второй сначала на грани гибели оказался Рим, но в итоге сокрушительное поражение потерпел Карфаген.
Он лишился всех своих колоний, ему оставили лишь территорию вблизи города для «самообеспечения» сельхозпродукцией. Позволили иметь лишь «символические» армию и флот. Все свои споры с «третьими сторонами» карфагеняне не могли решать военным путём, а должны были представлять на суд римского сената. Кроме этого на Карфаген наложили на 50 лет ежегодную контрибуцию на астрономическую тогда сумму 200 талантов.
Правда, карфагенянам оставили возможность заниматься их исконным бизнесом ― морской торговлей, и город-государство достаточно быстро вновь стал процветающим. Издержки, вызванные выплатой ежегодной дани, компенсировались экономией на военных расходах, при этом сами же римляне выполняли, извините за современный термин, функцию «крыши», силового прикрытия, без которого заниматься торговлей и в те времена было невозможно ― они были заинтересованы в платежеспособности столь крупного данника.
Однако по мере приближения окончания срока выплат в Риме стало нарастать беспокойство по поводу восстановившейся финансово-экономической мощи давнего противника, ведь тогда «конвертировать» финансовые ресурсы в создание мощной армии и флота можно было за пару-тройку лет, благо искусными мореплавателями карфагеняне были всегда, а сухопутную армию традиционно формировали из разноплеменных наемников. К тому же к тому времени римляне и сами вполне освоили глобальную торговлю, и Карфаген все более становился коммерческим конкурентом.
Лидером антикарфагенской партии стал легендарный сенатор Катон-старший, который каждую свою речь, независимо от её темы, заканчивал словами, вошедшими в поговорку: «И все-таки я полагаю, что Карфаген должен быть разрушен». Пунийцы пытались предотвратить её всеми силами, они даже казнили глав антиримской партии и направили в Рим посольство. Но в Африку отправилась огромная по тем временам 80-тысячная армия, а её командующий консул Луций Марций Цензорин потребовал сдать всё вооружение, выдать 300 знатнейших граждан в качестве заложников и выпустить всех пленных.
И эти унизительные требования были выполнены, но после этого консул огласил главное условие — город Карфаген должен быть уничтожен, все его жители должны выселиться, а новое поселение основано в любом другом месте, но на расстоянии не менее чем в 16 км (10 миль) от морского побережья. Это означало, что карфагеняне на новом месте жительства будут лишены всякой возможности вести морскую торговлю.
Три года карфагеняне героически сражались с превосходящим врагом за свой город и свою свободу. Ворваться в город римляне смогли только после того, как от вызванного блокадой голода погибло большинство горожан. Но еще шесть дней сражение шло внутри городских стен, где битва шла буквально за каждый дом. В общем, античный «Сталинград», только с печальным концом. Уцелевшие жители были проданы в рабство, сенат постановил уничтожить город. По его территории была проведена борозда плугом, площадь навеки предана проклятию, земля посыпана солью в знак того, что тут никто никогда не должен селиться.
Это «преданья старины глубокой», а на нашей памяти в 1991 году другое великое противостояние, холодная война между СССР и возглавляемым США Западом, закончилось (ли?) полной победой последнего. Развалился не только Восточный блок, но и сам СССР. В его осколках, включая Россию, свирепствовал жесточайший политический кризис, а власть придерживалась проамериканской ориентации, надеясь на новый «план Маршалла», который позволил бы постсоветским странам выйти из кризиса и стать полноправными членами мирового (читай, западного) сообщества.
Действительно, и сама холодная война, и победа в ней значительно отличались от геополитических противостояний прошедших времен. Главным фронтом в ней был идеологический, а победу Запада обусловило то, что советская система развалилась изнутри вследствие осознанного желания большинства граждан и значительной части элиты её ликвидировать, строить рыночную экономику на принципах демократии и «общечеловеческих ценностей».
Однако план Маршалла был разработан и реализован не «по доброте душевной» США, а исходя из геополитических соображений, необходимости превращения Западной Европы (включая западную Германию) в лояльного и достаточно сильного союзника США в глобальном противостоянии с СССР (не говоря уже о том, что план Маршалла стал одним из столпов, на котором была запущена Бреттон-Вудская система).
Ну, а в 1991 году, когда Pax Americana был установлен, как казалось навсегда, способствовать подлинному возрождению поверженного главного геополитического соперника было, естественно, явным «излишеством». Вся запущенная СМИ волна «перестройкомании», охватившей западное общество в конце 80-х, симпатий к русским, «самолично» принявшимся реформировать, а затем и демонтировать коммунистический режим, мгновенно прекратилась, как только распад СССР стал необратимой реальностью.
Об истинных целях западной политики откровенно говорилось в помещенной еще 7 марта 1992 г. (т. е. сразу после распада СССР) в The New York Times статье, где излагались рекомендации по внешней политике США, предложенные господами Вулфовицем и Либби, видными фигурами администрации Буша-младшего. Согласно первоначальной версии доктрины, после распада Советского Союза и окончания холодной войны единственной супердержавой стали США, главная цель которых заключается в том, чтобы удержать за собой этот статус:
«Наша основная цель ― предотвратить появление нового соперника как на постсоветском пространстве, так и в любом другом месте земного шара, который будет представлять угрозу, схожую с той, что представлял для нашей страны СССР. Это положение является основным в новой стратегии обороны. Мы должны постараться предотвратить появление враждебных региональных держав, которые с помощью своих ресурсов могут быть способны получить глобальный контроль в международных отношениях.
Мы продолжаем осознавать, что общие силы государств, ранее формировавших Советский Союз, остаются самым большим военным потенциалом на территории Евразии, и мы не закрываем глаза на угрозу стабильности в Европе, которую представляют всплеск националистических настроений в России и попытки присоединить к России новые независимые республики… Мы должны понимать, что демократические изменения в России не являются необратимыми и что, несмотря на серьезные проблемы, Россия остается сильнейшей военной державой в Евразии и единственным государством, способным разрушить США».
Концепция вызвала сильную волну критики американской общественности, обвинений в империализме, поэтому в итоговом варианте Доктрины национальной безопасности США эти формулировки были смягчены, появился, в частности, пассаж о том, что «США в значительной степени (обратим внимание, что в данном контексте «значительно» нужно понимать, как «не полностью», до «определенной меры». ― Авт.) заинтересованы в продвижении демократии на постсоветском пространстве и поддержке мирных отношений между Россией, Украиной и другими республиками бывшего СССР».
Но очевидно, что, несмотря на эти «фиговые листочки», суть, истинные взгляды создателей концепции, понятно, остались неизменными: цель США — недопущение появления, прежде всего на постсоветском пространстве, нового соперника США. Понятно, что «новым соперником США» на этом пространстве могла быть только возродившаяся после катастрофы начала 90-х Россия. Именно стремление не допустить либо в крайнем случае максимально затормозить такое возрождение является основным смыслом политики Штатов, да и Запада в целом на постсоветском пространстве.
Еще раз сделаю акцент на том, что сформулировано это было и оформлено в официальную доктрину спустя считанные месяцы после распада СССР, когда многие полагали, что аналогичная судьба постигнет и Россию, её же будущее возрождение казалось абсолютной фантастикой. Такой подход «партнеров» показывает, что для России изначально был совершенно исключен «германо-японский» вариант ― высокоразвитое государство без особых геополитических амбиций, идущее в фарватере политики США.
Американские аналитики резонно исходили из того, что Россия с её численностью населения, территорией, военно-стратегическим и научно-техническим потенциалом, достигнув или даже приблизившись к уровню развития экономики и уровня жизни стран золотого миллиарда, с огромной долей вероятности, станет тем самым «новым геополитическим соперником США», появления которого они стремятся не допустить. Тем паче если в её орбите в той или иной форме окажутся бывшие советские республики, Украина ― прежде всего. И из теста «доктрины Вулфовица» однозначно следует, что такую вероятность за океаном уже в 1992 году рассматривали весьма серьезно.
Ну, а «вечные принципы» имперской политики заключаются в том, что Вулфовиц, как и Катон-старший двумя тысячелетиями ранее, отлично осознавал, что экономическое возрождение поверженного противника практически неизбежно обернется и новым геополитическим противостоянием, а любые гипотетические «канцлер-пакты» (документ, содержащий обязательство следовать в фарватере политики США, который якобы обязан подписать каждый кандидат в канцлеры Германии) станут простым клочком бумаги (ну не пойдут же с ним американцы в суд, да и в какой?).
Конечно, на дворе в 1992 году был конец XX века, и, думаю, даже в самых смелых мечтах Вулфовица и тех, кто определял политику США в последующие годы, нет мечты о посыпанной солью территории Москвы. Их идеал ― позднеельцинская Россия, сырьевая держава, с невысоким уровнем жизни населения и большими внутренними противоречиями ― этакий аналог несостоявшегося переселения карфагенян подальше от моря. Все, что «выше», нужно постараться пресечь.
О том, насколько серьезно к ней изначально относились, особенно к недопущению сближения России с бывшими союзными республиками, свидетельствует начавшаяся еще в первой половине 90-х практика направления в них «засланцев», американских чиновников немалого калибра соответствующего этнического происхождения, которые вернулись на историческую родину и достигли там высших политических высот. Они стали главами всех прибалтийских государств, а две экс-сотрудницы Госдепа стали на Украине одна первой леди, а другая ― министром финансов и претендовала на пост премьера.
Особенно же жесткий и совершенно «неразборчивый в средствах» характер такая политика приобрела с приходом к власти в России Владимира Путина, который успешно добивается восстановления России в статусе «полноценной» великой державы, понимая, что это единственный путь к превращению её в высокоразвитое процветающее государство ― то, чему американцы, используя все имеющиеся у них возможности, стараются помешать.
Жаль только, что не все это понимают и по-прежнему полагают, что, дескать, нужно «хорошо себя вести», отказаться от защиты своих интересов, строго следовать рекомендациям заокеанских «друзей» и те милостиво позволят россиянам уровень жизни «золотого миллиарда». Слабые обречены если не на рабство, то на бедность ― в этом со времен Карфагена мало что поменялось.
