Что общего имеют между собой гуманитарный кризис в Сирии, попытка подвергнуть импичменту Дональда Трампа, заявления Эммануэля Макрона о Европе и протесты в Гонконге? Создается впечатление, что они совершенно несопоставимы. Однако все они свидетельствуют о возрождении одной идеи — идеи о сферах влияния.

Я столкнулся с этим фактом в этом году на мосту через реку Ингури в Грузии. Вся ситуация напоминала самые мрачные уголки Европы в ХХ столетии. На каждой стороне этого моста был установлен военный контрольно-пропускной пункт. Над одним из них развевался флаг Абхазии, отколовшегося небольшого промосковского государства, а над другим развевались флаги Грузии и Евросоюза. Поток этнических грузин перемещался с одной стороны моста на другую. Будучи гражданами второго сорта в Абхазии, они переходили на другую сторону для того, чтобы получить пенсию, медицинские рецепты или вели своих детей в школу. Такая ситуация существует там с 2008 года, когда русские и поддерживавшиеся Россией войска взяли под свой контроль Абхазию для того, чтобы удержать Грузию в орбите Москвы.

Сферы влияния были характерной чертой в международных отношениях в течение многих веков. Они могут быть позитивными (можно вспомнить привлекательный характер американской культуры) и негативными (поддержанные Америкой государственные перевороты в Латинской Америке). Они были присущи императорской системе Китая и «зависимых от него государств» (tributary states), которые платили дань императору и раболепствовали перед ним. Они были присущи европейским державам в XIX веке с их колониальной политикой захвата земель, а также существовали в период холодной войны при разделе мира на американскую и советскую сферы. Падение Берлинской стены 30 лет назад привело к тому, что сферы влияния вышли из моды. Казалось, возникает новая, поствестфальская, постгеографическая эпоха, определяемая распространением либеральной демократии, многосторонних институтов и американским военным превосходством.

 

Именно Владимир Путин начал контрнаступление. Он назвал события 1989 года «величайшей геополитической катастрофой ХХ столетия», а к власти он пришел во время второй чеченской войны за счет новаторского применения гибридных методов — опосредованных и нестандартных сил, информационной войны, а также приведения к власти лояльных местных лидеров. Все это он позднее использовал в Грузии и на Украине. Сегодня Путин расширяет российскую сферу влияния на Ближнем Востоке за счет оказания давления на правительства в Дамаске, Тегеране и все больше в Анкаре. Сирийский порт Тартус в Средиземной море сегодня почти российский; российский флаг развевается над военными базами в северной Сирии, которую Америка недавно уступила Турции. Влияние Москвы растет также вместе с влиянием Ирана в Ираке.

 

А что же Запад? За катастрофической интервенцией Буша на Ближнем Востоке последовало катастрофическое американское безразличие. Администрации Обамы и Трампа оставались на периферии в ходе войны в Сирии. Дональд Трамп, этот изоляционист, восхищающийся сторонниками жестких мер, заявил, что российская аннексия Крыма является правомерной (valid), тогда как сторонники его импичмента утверждают, что он использовал военную помощь Украине для шантажа нового президента этой страны. В прошлом месяце он предал курдских союзников и вывел американские войска из северной Сирии, что позволило Реджепу Эрдогану направить в тот район свои турецкие, антикурдские силы.

В Европе нет свойственного Трампу нигилизма, однако она компенсирует это своей полной непоследовательностью. Красивые слова об ответственности этого континента произносят те самые лидеры, которые мало что сделали для борьбы с сирийским кошмаром, которые поддержали Путина с такими его проектами как «Северный поток —2» (российско-немецкий трубопровод, подрывающий позиции Украины и стран Балтии), а сегодня уступают Москве Ближний Восток. Макрон, активно поддерживающий оттепель, судя по всему, считает, что Путин находится между Францией и продолжением такого рода исламистских атак, как кровавая бойня в парижском театре Bataclan в 2015 году.

На британскую политику тоже оказывает влияние сдвиг в сторону геополитики на основе сфер влияния. Возражения левых сторонников Корбина против «империализма» заканчиваются там, где начинаются российские и китайские сферы влияния, тогда как правые сторонники Брексита вместе с левыми переоценивают британскую сферу влияния и недооценивают сферы влияния других держав.

Все это оставляет открытым путь для восходящего Китая, чья вера в гравитационное притяжение срединного царства (zhong-gu) коренится в его старой сети государств-данников. В основном Пекин использовал морковку для восстановления этой системы. Недавние выборы на Шри-Ланке, где пропекинская династия Раджапакса вновь одержала победу, является всего лишь новейшей иллюстрацией растущего влияния Китая в Юго-Восточной и Центральной Азии. Однако угроза применения палки тоже сыграла свою роль. Возможно, историки будут оценивать насильственный ответ Пекина на протестные акции в Гонконге так же, как они сегодня смотрят на войну Москвы в Чечне, как на интервенцию в полуавтономном регионе, где впервые были использованы те методы, которые позднее позволили создать более обширную сферу своего влияния. Обеспокоенные наблюдатели задают вопрос: когда насильственные действия начнутся на улицах Сеула или Манилы, к востоку от Китая, или в Бангкоке и Коломбо, к югу от Китая, или в Ташкенте или Баку к западу от Китая?

Как показала холодная война, существование соперничающих между собой политических блоков означает наличие соперничающих между собой сфер влияния. Поэтому следует ожидать увеличения количества столкновений на границе этих сфер: между Соединенными Штатами и Китаем в западной акватории Тихого океана, между Индией и Китаем в Гималаях и в Бенгальском заливе, а также между целым рядом местных и иностранных сил в Африке. Это соперничество также происходит и в неосязаемых пространствах интернета. «Гугл» недоступен в Китае, компания «Хуавэй» лишена возможности работать в Америке. А находящиеся между ними регионы вынуждены делать выбор. В интернете Юго-Восточной Азии все больше доминируют китайские платформы, а Германия, оказавшаяся между Вашингтоном и Пекином, обсуждает вопрос о том, можно ли поручить компании «Хуавэй» управление телекоммуникационной структурой стандарта 5G.

Путешественник по времени будет испытывать большие сложности, пытаясь понять, что означает стандарт 5G. Однако она или он смогут разобраться в вопросах современной геополитики, — речь идет о мире мощных блоков, частично совпадающих гравитационных полей и баланса сил. Вернулся старый, хрупкий и фрагментарный мировой порядок.

Джереми Клифф — редактор по международным делам журнала «Нью стейтсмен».