Público (Португалия): конец европоцентризма и угроза миру во всем мире

Внимание глобализированного мира 21-го века все больше фокусируется на Азиатско-Тихоокеанском регионе и его конфликтах. Мир сегодняшнего и завтрашнего дня — это Кашмир и Северная Корея.

1. Кашмир и Северная Корея являются главными темами международной политики последних дней. В обоих случаях речь идет о де-факто ядерных державах. В обоих случаях конфликты имеют место в Азии, на Востоке или — в типичном представлении европейцев — на Дальнем Востоке. При этом визит президента США Дональда Трампа в Северную Корею получил особенно подробное освещение в СМИ. А вот военная конфронтация в Кашмире на границе между Индией и Пакистаном выглядела скорее как экзотический спор в каком-то далеком горном регионе, в северных пределах Индийского субконтинента, недалеко от Гималаев.

Долгая эпоха европоцентризма началась еще в пятнадцатом и шестнадцатом веках — ярким примером тому служит картография Меркатора. Растущее экономическое, политическое и военное господство Европы в мире обеспечивало правдоподобие такому взгляду на планету, однако в середине двадцатого века европоцентризм испытал сильнейший удар.

3. В политическом плане конец европоцентричного мира в строгом смысле этого слова становится очевидным в 1945 году, когда в мировой политике начинают доминировать Соединенные Штаты и Советский Союз. Однако разрыв не был настолько радикальным, как могло бы показаться на первый взгляд. В каком-то смысле мировое господство Европы расширилось до ее крайних пределов: с одной стороны евроазиатского (Россия), с другой — евроатлантического (США). Это позволяло нам как и прежде смотреть на мир и его конфликты через призму европейских политических идеологий — социализма, коммунизма и либерально-капиталистической демократии, хотя главными действующими лицами этих событий выступали уже другие страны. В этом отношении конец холодной войны, распад Советского Союза в 1989-1991 годах, а в последнее десятилетие двадцатого века господство в мировых делах Соединенных Штатов продолжали казаться нам играми на знакомом поле.

Более глубокий раскол наблюдается в начале 21-го века, когда все более заметным становится перемещение экономической, политической и военной мощи в Азиатско-Тихоокеанский регион. Мы, европейцы, привыкли, что главные события в мире происходят в Париже, Лондоне и Берлине. Позднее к ним присоединились Москва и Вашингтон. Мы испытываем явные трудности с пониманием того, что центр мировой власти удаляется от Европы. Он движется в сторону огромной, неоднородной области, которая простирается от Сан-Франциско на тихоокеанском побережье до Пекина и Дели в Азии. Географически этот регион расположен очень далеко от европейских стран, и если тенденция подтвердится, Европа на долгие десятилетия может оказаться мировой периферией.

4. Европоцентризм по-прежнему является довольно распространенным интеллектуальным конструктом, в основе которого лежат противоречивые доводы, выходящие за рамки сказанного нами выше. Наиболее очевидный из них заключается в том, что европоцентризм есть наследие колониализма и империализма прошлого. Наименее очевидный — в том, что он также является наследием марксистской идеологии. Об этом свидетельствуют не только размышления Карла Маркса в девятнадцатом веке, но также модели противопоставления центра и периферии второй половины двадцатого века, которые используются для объяснения отношений между (развитым) центром и (недоразвитой) периферией. Эти представления были популярны в 1960-1980-е годы благодаря работам Андре Гундер Франка (Andre Gunder Frank) и Самира Амина (Samir Amin).

В частности, в области социологии модель противопоставления центра и периферии, опирающаяся на марксистский анализ международной системы, служила для объяснения недостаточной развитости и зависимости так называемого «третьего мира». То же объяснение мы встречаем в более поздней теории мировых систем Иммануила Валлерcтайна (Immanuel Wallerstein), влиятельного социолога начала 1990-х годов, в преддверии глобализации.

Несмотря на то, что европейский колониализм и империализм подвергаются критике, в основе любой из ее версий лежат принципиально европоцентричные теории. Это своего рода перевернутый образ восприятия мира, которое было свойственно британскому писателю Редьярду Киплингу, писавшему о бремени цивилизационной миссии белого человека. Именно здесь теоретики находят объяснение структурной отсталости и зависимости других (периферии). Хорошо это или плохо, но раньше действия, предпринимаемые Европой в мире, объясняли (почти) все. Сегодня они не объясняют (почти) ничего.

5. От Ближнего до Дальнего Востока, если пользоваться привычной географической терминологией европейцев прошлого, мир переживает стремительную трансформацию. Такие государства, как Турция, Россия, Иран, Индия, Китай и Северная Корея, постепенно набирают мощь, чтобы отвоевать себе статус мировых или региональных держав. Почти все они являются наследниками великих империй прошлого и в разные периоды своей истории имели в подчинении бесчисленные народы. В этом отношении, как ни парадоксально, Европа не изобрела ничего нового и должна выступать скорее в роли ученика, нежели учителя. Почти все упомянутые страны являются ядерными державами (Россия, Индия, Китай и Северная Корея) или намереваются ими стать (Иран и, возможно, также Турция).

Сохраняющаяся по сей день европоцентричная картина мира только вводит нас в заблуждение. Ведь в большинстве конфликтов и трений, которые происходят в гигантском Азиатско-Тихоокеанском регионе, европейцы почти всегда оказываются бессильными наблюдателями: будь то столкновения между Индией и Пакистаном в Кашмире, иранская ядерная программа, споры о суверенитете в Южно-Китайском море, напряженность в отношениях между Китаем и Тайванем или вопрос о ядерном потенциале Северной Кореи.

Современная Европа помнит об ужасах своих прошлых войн и уже покаялась в своем колониальном прошлом. Теперь она хочет жить в мире. Она превратилась в рынок и музей. У нас нет гарантий, что остальной мир проявляет сочувствие к такому покаянию, и что теперь он не будет проецировать свои военные конфликты на весь мир, как это делали европейцы в прошлом. Конец европоцентризма не принес нам вечного мира.