В 2018 году прежние постулаты мировой политики и стратегической стабильности окончательно ушли в прошлое. Главный тренд этого года, который можно сформулировать как #MeFirst, характеризуется отказом от многосторонних систем взаимодействия в пользу более узких форматов, приносящих выгоду здесь и сейчас. Выход США из СВПД и планы покинуть РСМД свидетельствуют, что под эту волну попала и ядерная сфера, некогда казавшаяся нерушимым фундаментом международных отношений.
В начале октября 2018 года в лионской штаб-квартире Интерпола забили тревогу — президент организации Мэн Хунвэй, он же заместитель министра общественной безопасности КНР, исчез. Через пару дней коллизия разрешилась — из Пекина пришло подписанное Мэном прошение о немедленной отставке, а власти сообщили, что он задержан по подозрению в коррупции.
История знаковая. Впервые за долгое время китайское руководство столь показательно пошло на то, чтобы пожертвовать частью международного престижа и отношениями с международными организациями ради решения внутренней задачи — демонстрации гражданам, что неприкасаемых нет и никакие внешние обязательства не могут быть выше справедливости на родине.
А ведь до сих пор Пекин придерживался другой тактики — максимально расширять китайское представительство в любых транснациональных структурах, имеющих какое-то отношение к глобальному управлению, продвигать китайские кадры куда только возможно, тем более на руководящие посты.
Это было целенаправленной и очень кропотливо проводившейся в жизнь линией.
Взять и своими руками ликвидировать собственную креатуру, для лоббирования которой на должность главы Интерпола были потрачены немалые усилия, — такое представлялось совершенно нелогичным.
Это не Армения, где в революционном задоре и без каких-либо консультаций с союзниками решили отдать под суд действующего генерального секретаря ОДКБ. Там новые власти просто не подумали о том, что партнеры могут оказаться раздосадованы и должность от Еревана уйдет.
Китай в такой неосмотрительности не заподозришь, акт сознательный.
В Пекине уловили глобальный тренд, который, жонглируя двумя модными слоганами этого года, можно сформулировать как #MeFirst («Я прежде всего»).
Государства все чаще ставят интересы собственной внутренней устойчивости выше, чем международные вопросы, а глобальное управление отступает в тень перед управлением локальным.
2018 год — время укрепления позиций Дональда Трампа. Несмотря на беспрецедентную по мощи атаку оппонентов внутри страны, трамповский Белый дом стоит довольно прочно. Нельзя не отметить последовательность и целеустремленность президента США в реализации его идеи-фикс — перевода системы мирового управления, прежде всего экономического, но не только, с многосторонней на одно- и двустороннюю основу.
Для точности: многосторонние системы Трамп стремится перевести в двусторонний формат, а двусторонние, как в сфере контроля над вооружениями, — в односторонний. Задача состоит в том, чтобы свести к минимуму уступки, на которые приходится идти Соединенным Штатам, даже если таким образом сужается круг возможностей.
В экономике Трамп, несмотря на колкие высказывания и резкую критику всех заключенных до него торговых договоренностей, действует в некотором смысле аккуратно.
Он охотно и громко высказывает претензии в адрес партнеров, вынуждая их идти на более благоприятные для Соединенных Штатов условия, грозит торговыми войнами или объявляет их, но в целом не рушит весь каркас.
Так, замена NAFTA на USMCA — акт скорее символический, с ЕС Вашингтон еще рассчитывает договориться полюбовно (хотя и под сильным нажимом). Ненависть президента США к ВТО, которую в красках описал в недавней книге Боб Вудворд, пока не ведет к юридическим действиям.
Относительная сдержанность Трампа, вероятно, объясняется тем, что и сам он, будучи по натуре бизнесменом, и его экономическое окружение, приверженное традиционным моделям, исходят из возможности максимизации выгоды от имеющихся отношений, а не полного их слома.
Так что в главной для Трампа сфере — экономической — блефа гораздо больше, чем нигилизма.
Тем более, что во многих случаях это работает — партнеры уступают, не желая рисковать серьезным конфликтом с самой могущественной страной мира.
В политике, которая Трампу меньше знакома и менее интересна, ситуация иная: здесь осторожности куда меньше. Вехи уходящего года — майский выход из Совместного всеобъемлющего плана действий по Ирану и октябрьское заявление о намерении денонсировать Договор о ракетах средней и меньшей дальности.
Так получилось, что оба «хлопка дверью» связаны с ядерной сферой, которая на протяжении десятилетий служила стержнем международной безопасности, не говоря уже об отношениях России и США.
Это можно считать совпадением. Мотивы и предыстория двух решений о выходе очень разные. Текущая администрация США рассматривает Иран исключительно сквозь призму отношений с Израилем и союзниками в Персидском заливе. Это для Вашингтона региональная и отчасти внутренняя политика.
Отказ от РСМД — иллюстрация того, как Америка на пороге 2020-х видит реализацию стратегии своего доминирования в следующие десятилетия.
В том, что касается договора 1987 года, принципиально важно, что избавление от него — не личная позиция Трампа. О намерении положить конец системе контроля над вооружениями в том виде, в котором она развивалась с 1960-х, Белый дом заявлял с начала текущего столетия, когда президентом стал Джордж Буш-младший.
Сейчас сложились удобные обстоятельства, а фактор Трампа служит не более чем катализатором. 45-й президент настолько далек от стратегических вопросов, что готов с легкостью принимать решения, которые у более традиционного лидера вызвали бы тяжкие терзания.
Но и после ухода Трампа возвращения к прежнему курсу не случится.
Хотя Иран и РСМД — сюжеты разного калибра, в сочетании они знаменуют окончание времени управляемых противостояний как важного элемента глобального управления.
Систему контроля над вооружениями некогда породил страх перед ядерной войной, необходимость упорядочить и предотвратить смертельную угрозу. Иранская же сделка — продукт осознания того, что смена режима не является универсальным, да и вообще сколько-нибудь эффективным инструментом решения серьезных проблем.
Это результат рефлексии после периода «бури и натиска» 2001-2011, а заодно и попытка оживить дух Договора о нераспространении, согласно которому отсутствие стремления к ядерному оружию должно поощряться.
Отказ от РСМД, а в перспективе и от СНВ — переход от стратегической к «тактической» стабильности, когда договоренности если и предполагаются, то конкретные и текущие, довольно краткосрочные.
Это совершенно другая логика, которая в целом соответствует и общим мировым тенденциям — избегать жесткой обязательности в пользу гибкой, меняющейся геометрии.
Такой подход в 2018 году проявился очень наглядно.
Например, Астанинский формат — временное объединение, в котором между участниками не хватает доверия, у них не совпадают интересы, зато с лихвой присутствует понимание того, что друг без друга они ничего не добьются. И этот формат действует вопреки всем предсказаниям.
В конце года к нему добавился Стамбул — состоялась встреча Турции, России, Германии и Франции, на которой стороны попытались совершить первый подход к вопросу восстановления Сирии.
Это, кстати, поднимает вопрос о том, насколько постоянные региональные объединения, в перспективности которых все были уверены еще несколько лет назад, в действительности должны рассматриваться как модель на будущее.
Здесь уместна отсылка к Дональду Рамсфельду с его идеей о том, что «миссия рождает коалицию», а никак иначе.
Но если в сфере разрешения локальных конфликтов подобные ad hoc-комбинации будут, вероятнее всего, пруумножаться, на глобальном уровне, к которому относится и ядерная безопасность, такое непривычно.
И возможно подобное, только если продолжит размываться убеждение, что ядерное оружие в принципе представляет собой какую-то совсем особую материю.
Банализация ядерного оружия даже опаснее, чем его распространение.
Однако нечто подобное может происходить после того, как закончится инерция ХХ века с его особым восприятием ядерного оружия как венца сдерживания. Тем более что технологии стирают грань между ядерным и неядерным, переносят акцент на «глобальный удар» баллистическими носителями в неядерном (или ядерном?) оснащении.
Иранский сюжет проще, но не менее показателен. На повестку дня возвращается намерение сменить режим методами силового давления, а использование ядерного фактора в качестве причины только больше расшатывает прежний фундамент.
Новый виток ядерного вооружения и усовершенствования во всех крупных державах — США, России, Китае — еще раз напоминает об иллюзорности обещаний «ядерной пятерки» в контексте договора о нераспространении двигаться к отказу от ядерного оружия в ответ на отказ всех остальных стремиться к его приобретению.
Ко второй половине прошлого века человечество пришло к твердому убеждению: ядерное оружие настолько исключительно из-за своей огромной поражающей мощи, что оно по определению должно быть сферой общей ответственности, прежде всего общей ответственности главных противников.
Однако данная схема подвергается эрозии.
С одной стороны, страх ядерной войны значительно размылся по сравнению с 1980-ми, ощущение ее возможности притупилось. С другой — общий курс на фрагментацию в стиле #MeFirst влияет и на сферу стратегической стабильности, предлагая альтернативный подход: пусть каждый сам решает, сколько и чего ему нужно, а договориться надо только об определенном уровне взаимного информирования.
Такой подход подкрепляется еще и тем, что двусторонние переговоры в этой области — дело долгое и сложное. Многосторонний процесс, который включал бы в себя новые или укрепившиеся ядерные державы, практически нереализуем. Призыв администрации США отменить договор о РСМД и оперативно перезаключить его на троих с Китаем звучит как издевка.
Но дело не лично в Дональде Трампе, а в международной среде, кардинально изменившейся по сравнению со второй половиной ХХ века.
Взаимное ядерное сдерживание и комплекс норм, сформировавшихся вокруг него, служили опорой мирового устройства эпохи после Второй мировой войны. Она не закончилась с завершением войны холодной, а ее продолжение после 1989 — 1991 гг. стало попыткой адаптировать систему, созданную для совсем других условий и с иными задачами, к новой ситуации.
Это предсказуемо не получилось. Сегодняшней реальности больше соответствует именно дух ad hoc. Однако оружие массового уничтожения — слишком серьезная вещь, чтобы с ней можно было обращаться в соответствии с ситуативным принципом.
2018 год подводит окончательную черту под ключевыми постулатами прежнего мира. Процесс начался давно, но теперь он затронул и основу основ — ядерную сферу.
И на предстоящие несколько лет выработка новых принципов взаимоотношений в ней становится важнейшей задачей, от ее решения зависит международная безопасность. Ответственность все равно ложится на Москву и Вашингтон.
Европа, несмотря на горькие сетования и восклицания, не обладающая ни аргументами, ни рычагами воздействия в данной теме, остается объектом. Позиция ЕС по иранской ядерной сделке очень характерна — Европа категорически против действий США, но ничего сделать не может и по факту соглашается.
Китай категорически отказывается даже вступать в коммуникацию. Остальные ядерные страны — «законные» и самопровозглашенные — уходят в сторону, ссылаясь на малозначительность арсеналов.
Неядерные государства могут создавать определенный фон, реанимируя кампанию за безъядерный мир, но к реальным политическим процессам это не имеет никакого отношения.
Поэтому мяч снова на стороне «большой двойки».
Принимая во внимание чудовищную двустороннюю атмосферу, сегодня трудно вообразить, что конструктивный, а в данном случае и весьма инновационный диалог вообще возможен. Впрочем, декорации на глобальной авансцене меняются намного быстрее, чем прежде, и не стоит исключать очередных поворотов сюжета.
Пока что необходимо свежее осмысление всей ядерной проблематики, поиск нового угла зрения. В этой сфере инерция холодной войны очень сильна, и это более чем объяснимо, возможно, даже правильно. Но инерция затухает и постепенно перестает двигать вперед. Кажется, что в сфере контроля над вооружениями это уже произошло, требуется другой импульс.
Материал является частью глобального прогноза РСМД на 2019-2024 гг.
Газета.ru
