С разгромом «Исламского государства» – крайне необычной в нынешнем виде организации (запрещенной в России) ее существование не прекратится. Региональные и мировые игроки помогут проложить новый кровавый путь.

Радикальная структура постоянно приспосабливается к меняющимся военно-политическим и стратегическим условиям и умело противостоит врагам, обладающим несоизмеримо большими ресурсами. Три с лишним года даже абсолютный перевес не давал противникам ИГ шанса достичь военной победы. Разумеется, во многом это обусловлено тем, что недруги выясняли отношения между собой, а радикалов использовали исключительно для прикрытия, когда официальные лица скороговоркой произносили ритуальные фразы о необходимости нещадной борьбы с мировым злом. В реальности все было куда прозаичнее. Каждая из сторон понимала, что всерьез бороться со столь умелым и безжалостным врагом крайне трудно не только потому, что верхушка ИГ прекрасно распоряжалась имеющимися возможностями, но и из-за соседей, кои обязательно воспользовались бы ослаблением конкурента в своих интересах. Весьма показателен пример М. Барзани, решившего устроить референдум о независимости Иракского Курдистана именно тогда, когда значительная часть багдадских сил была истреблена при взятии Эр-Рамади, Эль-Фаллуджи и Мосула. Особенно крупные потери иракцы понесли, штурмуя Мосул, где был выбит костяк «Золотой дивизии» и уничтожена большая часть бронетехники, недостаток которой иракцы планируют восполнить в первую очередь за счет поставок из РФ, о чем договаривался в Москве вице-президент Н. аль-Малики.


В войне всех против всех шансов больше у тех, кто умело играет на противоречиях врагов, у которых зачастую претензий друг к другу даже больше, чем к ИГ. Именно это позволяло радикалам держаться так долго.

Буря из подполья

Начнем с того, что после войны начала 90-х иракские власти и спецслужбы понимали неизбежность ее продолжения, дело было лишь в том, когда и при каких обстоятельствах она начнется. После «Бури в пустыне» Багдад убедился в технологическом превосходстве Запада, и результат предстоящей схватки был предсказуем. Ситуация осложнялась распадом Советского Союза, который мог бы поддержать баасистов. Следовательно, никаких вариантов, кроме как опираться на свои силы, не оставалось. Поэтому уже тогда началась подготовка складов с необходимым (оружием, боеприпасами и прочим) для иррегулярной войны в условиях вероятной оккупации более продвинутым технологически противником. В определенном смысле прообраз ИГ закладывался уже в то время. С американского вторжения в Ирак под предлогом наличия у режима Саддама Хусейна оружия массового поражения идет отсчет времени (условно до 2011 года), когда при оккупации и параллельном терроре новых властей джихадисты ушли в подполье. Вместе с ними нелегалами оказались и бывшие члены некогда правящей партии из-за начатой в 2006-м тогдашним главой оккупационной администрации П. Бремером политики «дебаасизации». В результате множество военных и спецслужбистов времен Хусейна оказались на самом социальном дне. Как следствие началась первая фаза сращивания баасистского подполья и выходцев из террористических организаций типа «Джамаат ат-Таухид валь-Джихад» и ее наследницы – «Аль-Каиды в Ираке». В итоге бывшие иракские офицеры, используя военные знания, полученные в СССР, боевой опыт и заготовленные еще до американского вторжения припасы, сумели встроиться в джихадистские структуры и подготовиться ко второй фазе. Запомним: с 2003 года и до начала 2010-х организации, впоследствии сформировавшие «Исламское государство Ирака и Леванта» (ИГИЛ), были классической сетевой террористической структурой и действовали в соответствии со своими возможностями. В то время ИГИЛ требовалось увеличить свой главный ресурс – людской. И во второй половине нулевых игиловцы совершили масштабные террористические атаки против шиитов, заставивших стоящих у власти единоверцев устроить массовый террор суннитского населения, фактически вынудив его уходить в радикальные джихадистские структуры. Вопрос пополнения рядов новобранцами решился простой двухходовкой.

Ситуация стала кардинально меняться с наступлением «арабской весны». Важно заметить, что распад не только режимов, но и государств создал уникальные условия, которые не наблюдались никогда. Начался возврат к родоплеменным отношениям с местными особенностями. В новейшей истории это беспрецедентная ситуация, поскольку ликвидация государственной надстройки в Ливии, частично в Сирии и Ираке привела к освобождению земель от старых властей. Образовалась во многом бесконтрольная территория, где власть подобрали различные террористические организации, ранее находившиеся в низах социальной иерархии и на подпольном положении. В 2011–2013 годах тогда еще ИГИЛ сумело обосноваться на востоке Сирии (в частности в Ракке), поскольку влияние Дамаска в регионе стремительно слабело. Так началась вторая фаза существования ИГИЛ – квазигосударственная и иерархически-сетевая.

Маховик джихада

Наличие своей территории – один из ключевых признаков: существование государства возможно без полноценной армии или идеологии, но без земли его нет. В Сирии и Ираке в первой половине десятых годов XXI века сложилась невиданная доселе ситуация: радикальные элементы получили возможность контролировать обширные пространства и наводить там порядки. Да, есть пример движения «Талибан», но у него до 2001 года уже было свое государство, а у джихадистов на Ближнем Востоке – нет. Главное же в том, что не всякая структура способна создать на территории нечто, напоминающее государственное образование. Необходимы опыт административного управления, наличие стратегии развития и т. д. И так получилось, что единственной структурой на сирийско-иракской территории, не связанной с властями и обладающей опытом, знаниями, ресурсами, оказалось ИГИЛ. Такое стало возможно благодаря той необычной интеграции экс-баасистов и джихадистов за восемь лет. Радикалы переняли опыт саддамовских профессионалов, а управленцы павшего режима нашли новую идеологию, поскольку прежние идеи после распада СССР и вторжения в Ирак американцев потеряли актуальность. Требовалось новое мировоззрение и в сложившихся обстоятельствах единственной разумной альтернативой становился ислам суннитского толка в его радикальном, ваххабитском прочтении. Именно эта идея и стала использоваться игиловцами для наращивания ресурсной базы и увеличения притока рекрутов. Разумеется, все это можно было заполучить только увеличением жизненного пространства, захватом новых земель. Серьезно подготовившись, игиловцы летом 2014 года провели известный рейд на Мосул и силами, десятикратно уступающими противнику, сумели выбить и с позором изгнать из мегаполиса иракскую армию, несшую после подготовки американскими инструкторами только полицейские функции, но неспособную дать серьезный бой.



С этого момента ИГИЛ вошло в активную стадию построения государства. Она характеризуется созданием иерархии управления, критически необходимой для долговременного контроля занятых территорий. Поэтому наряду с военно-полицейскими структурами игиловцы формировали административные институты нарождающегося халифата. В нем установился теократический режим, отрицающий секуляризм и разделение властей. Подконтрольные земли разбили на административно-территориальные единицы – вилайеты. Возникли исполнительные органы власти – диваны, фактически аналоги министерств.

В конце июня 2014 года в ИГИЛ провели ребрендинг, оставив только «Исламское государство» и этим показав, что продвигают не национальный проект по примеру «Талибана», а именно всемирный халифат. За решением стояли рациональные и прагматичные причины. В войне со всеми соседями и другими террористическими организациями у ИГ нет и не появится возможностей для развития занятых территорий. Только их нещадная эксплуатация и накопление ресурсов с последующей экспансией. Экстенсивный путь развития – единственно возможный. Любой созданный джихадистами завод, с помощью которого они получили бы возможность перейти от примитивного хозяйствования к экономике более высокого уровня, был бы уничтожен авиацией или спецподразделениями противников. Развитие иного рода, когда исходные ресурсы малы, возможно только при стабильности и относительно мирном времени. ИГ возникло на руинах страны, пережившей оккупацию и тотальный террор, во многом разрушенной до основания. Поэтому там исключена масштабная мобилизация. Остается лишь эксплуатировать захваченные земли, перераспределять ресурсы и снова пускаться в бой. Такому механизму нельзя останавливаться, и ИГ вынуждено непрерывно воевать. Если взглянуть на структуру этого квазигосударства, можно заметить, что среди диванов нет ни одного аналога Минэкономразвития или Минтяжпрома. Подобные ведомства в перманентной войне и присваивающей экономике совершенно не нужны. Однако для эффективной экспансии требовалась идеология, не привязанная к одному региону – Ираку и Леванту, вследствие чего она стала глобальной. Идея строительства всемирного халифата привлекла к себе внимание потенциальных рекрутов со всего мира. Ставка на то, что создав Исламское государство в Сирии и Ираке, джихадисты затем займутся распространением халифата в странах исхода, сработала безотказно.

Таким образом, управленцы ИГ сумели в ходе социальной эволюции совместить две формы управления – сетевую и иерархическую, позволившие прокси-государству существовать столь долгий срок и даже расширяться.

Взаимозависимость этих принципов, помноженная на высокую степень идеологизации представителей ИГ, а также высокий порог приемлемого урона («мы любим смерть так же, как вы любите жизнь») сделали организацию чрезвычайно живучей. Она, несомненно, нечто большее и сложное, чем просто террористическая структура, как зафиксировано в российском законодательстве. Вообще подобное упрощение, когда одним термином описываются различные явления, вредно, вводит в заблуждение и рядовых граждан, и госорганы. Подытоживая, скажу, что ИГ в своей борьбе сумело грамотно абсорбировать обе формы организации управления, благодаря чему повысило свою робастность – нечувствительность системы к различным отклонениям до крайне высоких значений.

Уйдут, но вернутся

Однако начиная с осени 2016 года ареал ИГ стал сокращаться. Иракские силы безопасности и народной мобилизации ценой колоссальных потерь сумели выбить основную часть боевиков из ключевых городов. В Сирии курды и САА при помощи российских ВКС и проиранских отрядов также вытесняют ИГ из городов и направляются к последнему его крупному оплоту – Дейр эз-Зору.

Вне всякого сомнения, руководство ИГ полностью отдает себе отчет в том, что стратегически эту войну не выиграть – слишком несопоставимы возможности сторон. Однако речь идет лишь о поражении ИГ как квазигосударственной и гибридной (иерархической и сетевой) структуры. Как только и если радикалов вытеснят из всех крупных населенных пунктов, они моментально перейдут к сетевому существованию. В таком случае организационно ИГ станет похожим на классические террористические организации с зонтичной структурой и войдет в третью фазу своего выживания. В определенном смысле для местных властей это уже не будет военной проблемой, но останется угрозой безопасности. Но есть и другой важный момент. Сторонники ИГ за несколько лет подпольной деятельности и во время создания квазигосударственной структуры обрели огромный опыт, знания, накопили ресурсы, в том числе финансовые. И этот потенциал они используют в других регионах, куда радикалы собрались перебираться после поражения сирийско-иракского материнского ядра. Мест много, достаточно вспомнить вилайеты за пределами Ирака и Леванта – Неджд, Аль-Хиджаз (КСА), Синай (АРЕ), Аль-Барка, Тарабулус, Физан (Ливия), Аль-Джазаир (Алжир), Гарб Ифрикия (Нигерия), Аль-Лива аль-Ахдур, Аден Абьяд, Шабва, Хадрамаут, Аль-Байда, Сана (Йемен), Хорасан (Афганистан), Аль-Кавказ (РФ). Сюда же добавим и Юго-Восточную Азию. В этих регионах придется решать задачи, которые они уже разгадывали в Сирии и Ираке. В частности, увеличить ресурсную базу – привлечь людей и финансы. Для этого потребуется поставить под контроль денежные потоки, в большинстве своем криминального характера: наркотрафик, торговлю оружием, людьми и энергоресурсами. Здесь особо ценны Афганистан с плантациями опиатов, нефтеносная Ливия, Индонезия, где живут более 200 миллионов мусульман, Египет и Йемен из-за своей близости к стратегическим морским артериям... Эти регионы рассматриваются, а в отдельных случаях уже и используются ИГ как территории своего возрождения.

Таким образом, в Сирии и Ираке мы наблюдали схему развития ИГ, реализующуюся в соответствии с логикой обстоятельств. Если ИГ противостоят сразу несколько коалиций, оно переходит к сетевой форме существования – примитивной, но более устойчивой в условиях подпольной, иррегулярной борьбы. Как только ситуация улучшается, при наличии соответствующих специалистов реализуема версии ИГ 2.0. Впрочем, в тех вилайетах, где не найдется профессионалов, какими были баасисты в Ираке, построить новое квазигосударство невозможно.
Изучать ИГ крайне полезно. Это очень серьезный враг – хотя бы из-за глобальности идеологии. Один из вилайетов ИГ находится на Северном Кавказе, несколько – в сопредельных с Россией странах. У нас значительное число мусульман-суннитов, среди которых идеи ИГ будут тем более заразны, чем сильнее социально-экономический и политический кризисы, когда радикализация населения определенной религиозной группы становится более вероятной.

Но не только поэтому следует пристально изучать ИГ. Опыт его выживания и умение противостоять на порядки превосходящим противникам следует тщательно разобрать и при необходимости, в которой у автора нет сомнений, использовать для эффективного противодействия иррегулярным, децентрализованным группировкам, чья подрывная деятельность может быть активизирована в регионах России. Наконец, важно помнить о том, что в наших стратегических интересах находить невоенные решения сложных ситуаций. Чем больше игроков задействовано в вооруженном конфликте (и не только на Ближнем Востоке), тем сильнее разрушается инфраструктура, необходимая для выживания населения и, следовательно, тем больше создается условий для перехода людей в террористические организации, что бесконечно раскручивает маховик кровопролития. Но это отдельная тема.