7 мая во Франции проходит второй тур выборов президента. Основные кандидаты: Ле  Пен и Макрон представляют собой не просто две политические силы, но две Франции, два менталитета, два мировоззрения.

Электоральная геополитика

В этих выборах очень важно обратить внимание на электоральную геополитику: восток Франции голосовал за Ле Пен, а запад за Макрона.

Взгляните на это разделение, на этот расклад голосов. Эта карта геополитически напоминает карту Украины периода электоральных выборов «Ющенко — Януковича». Есть Донбасс, есть восток и Крым, которые голосуют за одного кандидата, кандидата условно правого, консервативного, пророссийского,  евразийского. И «западенский» кандидат, который получает поддержку с запада Украины. То же самое видим мы в электоральной геополитике Франции (интересно что, что специалист по электоральной геополитике Ив Лакост, который с горящими глазами пытался все анализировать, сегодня в куда-то исчез, потому что все, о чем его мелкая геополитика говорила все эти годы, смыло за последние годы огромной хаотичной волной; сейчас самое время поговорить об электоральной геополитике, над которой все раньше смеялись).

Франция расколота по геополитическому принципу. Есть евразийская Франция, голосующая за Марин Ле Пен. Обратим внимание на эту карту, демонстрирующую электоральную ситуацию на севере, востоке и юге Франции. В этих районах сплошное компактное проживание евразийских французов. Это можно назвать «французской Новороссией» (это территория Нормандии, Эльзаса и Бургундии и т.д.). Исторически —  это Третий удел Карла Великого, это те земли, которые достались Лотарю в наследство от Карла Великого — от великой Лотарингии. Мы сталкиваемся с альтернативной геополитикой не только прошлого, но с альтернативной геополитикой настоящего и будущего. Мы видим восточногерманское, а именно центральногерманское, Лотарингское пространство, Третью Европу. Напомню, была французская Европа, у Карла Лысого была Германская Европа, а была Лотарингия Лотаря. И вот эта Третья Европа, «Швейцарская Европа», как ее называют, голосует за Марин. Это и есть континентальная Европа.

Во Франции при голосовании мир столкнулся с чистой геополитикой. То есть, помимо столкновения идеологий, о котором мы сегодня говорим ( «популизм против системы», «Макрон как запчасть глобализма, который ничем не отличается просто от пыли в парижском метро, оставленной какими-нибудь арабами, из которых сыпется труха», поскольку в этом персонаже никакой онтологии нет), есть еще геополитика, Марин Ле Пен — это очень серьезно, и у нее есть геополитическая модель.

Территории, голосующие за Макрона в Средние Века находились под англосаксонским влиянием (Аквитания, Бретань в свое время были территорией английского государства). И здесь опять присутствует геополитика.

Если бы у европейцев сегодня была хоть капля сознания, они на это бы обратили очень серьезное внимание. Эта карта голосования первого тура свидетельствует о правоте Дюмезиля и структурализма в том, что «ничто никогда никуда не уходит, что все остается в вечности, и, конечно, не на поверхности эта вечность лежит».  Стоит только чуть-чуть потрясти систему, и мы видим, что силовые линии цивилизаций, культур, народов, логосов и их идентичностей, сегодня проступают с новой силой. Соответственно, силовые линии Европы никуда не делись. Конечно,   может быть пройдет еще  лет 15,  и в Европе будут говорить — эти кварталы проголосовали за там какого-нибудь Абу Муслима, эти проголосовали за Жана — тогда будет другая геополитика, уже чисто интеграционная. Но пока мы видим старую Европу. Старая Европа все еще делится на  атлантистскую, береговую, и  другую  — континентальную, германскую..

Марин — это полюс всеевропейского сопротивления

Марин Ле Пен является одним из фундаментальных символов нашей борьбы (борьбы народа против элит), подобно Трампу накануне выборов, точнее подобно «трампизму». Обращаю ваше внимание на Энн Колтер, которая на вопрос продолжает ли она настаивать, что  тезис "in Trump we trust” (а Энн Колтер написала книжку с таким названием), ответила , что она продолжает настаивать на тезисе "in Trumpism we trust”. Именно «трампистский Трамп», Трамп эпохи предвыборной кампании — это грандиозный символ, он никуда не делся и  на самом деле представляет собой сейчас фундаментальный фактор глобальной геополитики.

Сейчас в Западной Атлантике, в США есть очень важный фактор, никуда не исчезнувший, давший о себе знать — это американский народ, проголосовавший за антиглобалистскую повестку дня. Этот символ американцы сейчас захлопывают, Трампа перекодировали и будут пытаться сделать так, чтобы о нем все забыли, но на самом деле, обратите внимание — это необратимое явление. То, что проявилось во время американских выборов,  для нас является фундаментальным фактором, который никуда не денется:  это то, что сейчас называют «Беннон, Алекс Джонс, альт-райт». Может  быть, они не смогут сейчас воплотить это в интеллектуальный штаб ( хотя говорят, что Беннон, поскольку он является носителем идеи «трампистского Трампа», может создать именно сейчас альтернативный штаб). Может быть, не сегодня, но этот штаб будет создаваться.  Я не знаю, когда он будет создан, но он точно будет, поскольку столь мощная поддержка, которая была оказана платформе Трампа в США, не может просто исчезнуть. Иными словами, это важнейший, фундаментальный момент, как бы он ни назывался, и как бы он ни реорганизовался на следующем этапе

Оказалось, что есть два Трампа, солнечный и лунный, солнечный остался в предвыборной кампании, теперь мы имеем дело с лунным. Но солнечный существует. Вот тот солярный Трамп, который есть с точки зрения онтологии Вечности и аналитики Вечности, уже и деться никуда не может.. И вот этот архетип солярного Трампа есть, и он необратимо присутствует в картине новой геополитики.

Сегодняшние выборы во Франции – новая веха в истории борьбы народа с «системой»,  отличная  от 2002 года, когда ее отец, Жан-Мари Ле Пен вышел во второй тур. Он был «мальчиком для битья», он представлял собой сторонников «крайне правых», которых очень много во Франции, но  недостаточно, чтобы изменить политическую систему. За него собрались и голосовали крайне правые, а со стороны системы barrage был тогда тотальный, никакого выхода за пределы этого крайне правого электората, который постепенно нарастал к 2002 году, Жан-Мари не сделал, он провел совершенно нормальную кампанию, прибавив себе всего несколько процентов во втором туре, и сделав действительно все что он мог.

Сейчас совершенно другая ситуация. И Ле Пен не случайно вышла из партии. Она — это полюс всеевропейского сопротивления, представитель другой Европы, настоящей. Сама Марин может сдаться, может выиграть, может проиграть, ее могут «угнать» так же, как Трампа, ее могут перекодировать… Но есть в ее победе в первом туре нечто необратимое.  И сейчас  мы должны это зафиксировать, потому что потом будут говорить: «Мы же вам говорили, что Марин Ле Пен не признает Крым…», если она станет президентом… Может и не признает, может ее перекодируют — с ней может произойти индивидуально все что угодно. А вот архетипически, персонально с Марин Ле Пен уже ничего больше не произойдёт, потому что она показала, что при минимальной технологии, при минимальном внимании к современным моделям, при очень ограниченных ресурсах, практически без ресурсов (то что происходит с FN — это без ресурсов) можно выигрывать. И это настоящая политика. Так же как, с Трампом — ресурсы Трампа были весьма ограниченными; против Трампа было все — все деньги мира, все власти мира, все институции мира. Он обратился к народной поддержке, проделал себе маленький такой тоннельчик, и все прорвало… Точно так же с Францией —ничтожные ( в особенности в отличие от Макрона) средства затрачены, то есть то, что затрачивает Марин, и то, что затрачивает Макрон, — это в тысячи раз различающиеся пропорции. И достаточно микроскопического потенциала, ориентированного на мощь народа, на мощь той геополитической платформы, на которой держится Европа и мир, на платформу народов — и результат колоссальный. То есть мы констатируем, что Ле Пен вышла за грани, отведенные для «крайне правого» гетто, куда всех до этого отправляли и сейчас  она — лидер сопротивления не только «крайне правых», а всего народа. Она на самом деле взяла на себя миссию быть носителем  популистского момента, — все остальные Меланшон, Фийон– показали себя пресмыкающимися червями системы, частью Макрона. Если сам Макрон — запчасть системы.

Вы спросите, а как же Меланшон, разве он не носитель популистского момента? Он  евроскептик и использует термин «народ». Но это не популизм в новом смысле слова. Меланшон обслуживает одно из направлений движения системы, которая, как Сорос, играет на двух направлениях. Дело в том что глобальная система устроена следующим образом: есть сегодня — это власть мирового капитала, и есть завтра — это власть разнузданных антифашистских террористических толп. Вот эти две модели между собой конкурируют: как раньше конкурировали коммунизм и капитализм, сегодня это делают либерализм и крайне левые  — такие меланшоновцы, или сандерсовцы. Последние представляют завтрашний хаос. Первые  — сегодняшнее положение дел. Но все они сдвигаются от сегодня к завтра, Сорос действует и там, и там — это и есть либерализм. Правый и левый одновременно. Меланшон — это левая часть глобализации. Он никакой не популист, популист только одна Марин  Ле Пен, и все люди,  рабочие люди— это популисты,  народ Франции — это популисты, Марина — это популист, крайне правые, альт-райт, постмодернист, правые все —  это  настоящие популисты.

Марин Ле Пен отныне больше не принадлежит себе, она теперь Жанна Д’Арк. Теперь вспомните, от какой именно части Франции Жанна Д’Арк выступала? Именно от той, от которой сейчас выступает Марина. И где Жанну Д’Арк сожгли? Ее сожгли англичане. Вот это очень интересный момент — тот же самый раскол, та же Жанна Д’Арк.  Жанна Д’Арк — это консервативный символ континентальной глубинной почвенной Франции, почвенной Европы. Поэтому сейчас эти архетипы оживают. Марин больше не принадлежит ни Франции, ни Национальному Фронту, ни самой себе( она уже вышла за все пределы). Больше никакой Марин нет. Как есть «Трамп выборов», «трампизм», как есть Путин, который тоже не себе принадлежит, и сейчас что бы он ни делал — Путин,  — во всем мире люди которые говорят «нет» системе, которых достала глобализация, говорят — «я за Путина!» Просто из антитезы. Вот это очень важно. Представим,  если бы Марина не прошла во второй тур?  Представляете себе ситуацию? Что если бы глобалисты уже в первом туре дожали barrage, вытащили бы Фийона  или Меланшона, и, конечно, Макрона с «мамой-обезьяной»,  и все бы вместе  вытеснили Марину. Тогда все это болото с удовольствием облегченно вздохнуло  и сказало бы: «фух, миновало, минимальные риски, демократия победила, это локальный феномен», — сказали бы они, — «это нам не угрожает, мы на это обращать внимание не будет». То что произошло сейчас, уже после первого тура,  делает практически неважным как Марин себя ведет и как она себя будет вести. Дальше ее будут вести — что бы она ни делала, она уже находится в фундаментальном луче архетипа. И этот луч архетипа ее доведет до результата. Она обозначила Европу. Имя Европы — Марин. Она вскрыла истинное имя того, что такое Европа. Соответственно, это очень важный момент: я думаю, что это действительное пробуждение очень глубоких архетипов, и это архетипы совершенно специфической, очень особой, парадоксальной, но  именно европейской Европы. Это обнаружение второго полюса,  это второй полюс духа Трамп, который вечен, это трампизм, «трампистский Трамп», за которого голосовал американский народ, независимо от того, что Трампа  угнали, перекодировали.
Нас интересует принципиальный момент: американский народ проголосовал за Трампа- Беннона, за Трампа- Стива Миллера, за Трампа -Энн Колтер, за Трампа, в которого in Trump we trust. Они проголосовали за него, и это необратимо, чтобы ни  говорили эксперты. Это вещь необратимая. Такое же необратимое явление Марин сейчас. Мы фиксируем исторический момент — эти выборы, между этими выборами произошло самое главное. И вот сейчас не так важно, мне кажется, что будет дальше — победит она, или не победит во втором туре.

Победит ли Ле Пен?

Может победить. Потому, что Brexit состоялся, и победа Трампа состоялась. Ситуация во Франции формулируется так — народ против истеблишмента. При этом  одна часть народа полностью зомбирована истеблишментом. Об этом не надо забывать. И у нас, в России, кстати, так же. И в Америке точно так же:  не то чтобы половина населения была за истеблишмент, но она просто им зомбирована, выведена из игры, то есть является в большей степени  населением, чем народом.

Народ VS Население

Рассмотрим отношение между «народом» и «населением»,  между «народом» и «людьми». Можно сказать так: все население вместе представляет собой одновременно и народ и население. Но в одной части, в одной половине, народа больше чем населения, а в другой —  населения больше чем народа. Население — это статистическая концепция, конструкт, с которым работают разные формы принуждения. Население — это контингент, который впитывает глобалистский дискурс, построенный по принципу доминации времени.  Он может быть либеральный или коммунистический или либерал-коммунистический, или даже националистический, точнее, вяло националистический. Иными словами, население —это модернистская часть общества, на которую модернистская схема действует сильнее, чем традиционалистская. Если взять археомодерн, то эта часть погружена  более в модерн, чем  в архаику. Одновременно есть народ, в котором гораздо больше архаики, чем модерна. Так вот, в каждой области мира — в Америке, в России и во Франции — мы видим один и тот же элемент археомодерна, который наглядно проявляется в выборах. В России археомодерна — 90%,  в Америке – чуть больше 50%: американский археомодерн среди избирателей выдал нам Трампа,  то есть в Америке архаика слегка доминирует. И  естественно, она доминирует во Франции: в  иберальной, якобинской, республиканской Франции момент архаики на самом деле доминирует  в тех регионах,  где «народа» больше, чем «населения». Соотношение архаики и модерна примерно 50 на 50 сегодня,  и соответственно, игра идет за эти проценты, то есть,  кого больше в промежуточных группах – «населения» или «народа». И что здесь выиграет—совершенно непредсказуемая вещь. То есть я считаю, что у Марин есть шанс выиграть. Я не уверен, и никто не уверен, конечно, что она выиграет, но я не уверен, что она проиграет — точно так же, как никто не был уверен в Brexit’е или в победе Трампа, и ясно, что все глобалистские социологические опросы — чистая чепуха. Как мы, социологи, знаем, социологически общественного мнения не существует, потому что общественное мнение — это то мнение, которое внушает населению правящая элита, которое может лишь частично согласовываться с народом. Но согласовывать или  не согласовывать  с народом зависит от того, как элита будет строить собственную стратегию. Здесь возникает следующий момент —  эти выборы покажут зазор между «населением» и «народом», то есть, условно говоря: есть 10-15% народа, в которых пропорции между «народом и « населением» не являются константой. Они-то и будут выбирать. И либо они конченые сволочи – и тогда они проголосуют за Макрона,  и тогда они «население». Либо они все-таки еще французский народ,  и тогда они найдут в себе силы и проголосуют за единственный правильный выбор — за Марин Ле Пен. Во Франции это на самом деле уже почти религиозный выбор— впервые в Европе в наше время происходят религиозные выборы. Момент исторический. Именно та в том же режиме, как во Франции сегодня происходят выборы, в истории меняются религии, решается исход гражданских войн, побеждают роялисты или якобинцы, разные народы принимают ислам, христианство или иудаизм.

Сегодня есть две религии — религия народа,  обычного, простого, не Бог весть какого, но народа. И  религия ублюдков мирового масштаба, представителей чистого зла, которые предлагают больше грязи, больше взрывов, больше террористов, больше педерастов — вот это их главная тема. Они это не скрывают, они выбрали себе такого незатейливого чудика Макрона, бессмысленные речи которого невозможно слушать.  Его  сторонники даже не могут объяснить, почему надо за него голосовать. «Молодой, мол, новое несет с собой, стабильность обеспечит»…  Так они  лепечут, потому что это еще вопрос, на каком языке говорит сегодняшнее население. Можно ли это вообще назвать языком, мыслью? Это население Сороса. Население, слушающее по телевизору актеров типа Урганта, так называемое «обычное население». Население – это те существа, которые согласились с перерождением в «постлюдей». Они как бы дают некую подпись, которая свидетельствует — «да, хорошо, я буду постчеловеком, и поэтому я голосую за Макрона, за Хиллари, поэтому я голосую за целый ряд совершенно одинаковых молекул из матрицы». И есть «народ», который голосует за Европу. Поэтому сегодняшний выбор — это религия. Пусть светская религия, политическая религия, социальная религия —  но это религия.  Сейчас идут религиозные выборы, идет определение судьбы. И вопрос стоит о том, каков процент этого промежуточного типа, который  совмещает в себе и  Макрона и Марин одновременно, у которых в одно и то же время функционирует системный микрочип, и осталось еще что-то человеческое.. И как они будут решать, от этого зависит судьба Европы

Очень показательно — оргкомитет «Manif Pour Tous» выступил в поддержку Марин. Это многомиллионные толпы, на самом-то деле. Это и есть настоящая Франция.  «Manif Pour Tous»  — это очень серьезно. И поэтому я думаю, что с социологической точки зрения выбор этих 50% колеблющихся, в которых и «население» и «народ» присутствуют в равной степени, определится в последний момент все. Даже уже не важно, что там произойдет во втором туре — просто  это будет действительно столкновение,  условно говоря, как гугеноты против католиков — своего рода  Варфоломеевская ночь, то есть либо одни, либо другие. Это религиозный выбор и этот выбор глобальный, потому что каждый сейчас и  все мы вместе – французы. Весь мир сейчас реально французы, потому что весь мир либо за Марин Ле Пен, либо за Макрона.  Весь народ мира  (как мы) были за Трампа, а сейчас мы — за Марин. Сейчас мы — за Путина, за Ле Пен и за Трампа. И так голосует одна и та же голосующая армия — народ и народы.
На самом деле, есть и те, кто голосует за Макрона, за Хиллари и непонятно за кого еще и за что.. За самоубийство, за Навального, за Сороса …Такие тоже есть, они представлены в разных пропорциях, в разных обществах. Самое поразительное, что мы, вообще-то говоря, почти везде выигрываем, то есть, нас, народа – большинство. Безусловное большинство здесь, в России. Большинство народа оказалось и в Америке, и, как минимум, народа — половина во Франции. Вот каковы действительные результаты этих выборов.

Выборы как гражданская война

Первое, что я хочу сказать, что не зависит от того, что произойдет: эти выборы исторические, решающие, которые в значительной степени предопределяют судьбу Европы и мира.  Второе — если выбор будет сделан в пользу Макрона, этот выбор не абсолютный. Это означает, что французы выберут гражданскую войну. Они не доберутся до выборов Марин  Ле Пен через 4 года. За 4 года Макрон. этот Олланд номер два, этот не просто «мистер Желе», а «мистер Микрочип» – продемонстрирует полный маразм того, что уже было, только в десятикратном размере. В стране ничего не будет происходить: старый, вышедший из праха Финкелькраута или Глюксманн, Жак  Аттали просто расскажет нам кряхтящим вороньим голосом что-то про то, что деньги спасают мир, улыбнется, и, как бы сказать, растворится. И останутся одни только пожирающие мусор беженцы с инвалидами, заполнят улицу вместе с гей-прайдом. На самом деле, во Францию и сейчас страшно ездить, а после нескольких месяцев правления Макрона она просто будет закрыта на карантин, там по улицам будут летать обрывки бумаги, потому что там перестанут убирать улицы. Сквозь хлам будут ходить зомбированные лунатики с масками Макрона вместо маски Анонимуса.

Франция закончится гораздо быстрее, чем думает ее население — и дальше начнется гражданская война. Люди, которые проголосуют за Макрона, проголосуют за гражданскую войну, люди, которые проголосуют за Марин Ле Пен (хочется сказать, что они проголосуют за мир, но это не получается), они тоже проголосуют, но только за правильную версию того же самого.

Мировая консервативная революция

Если консервативная революция победит во Франции, необходимо будет заняться экспортом консервативной революции, тем более, что она уже у нас, в России,  полу-состоялась, а в Америке надо будет заниматься консервативной революцией дополнительно. Мы должны отбросить националистическую версию трактовки консервативной революции — консервативная революция может быть только мировой. То есть необходимо заниматься не спасением Франции в организацией там порядка, это все равно невозможно, а надо энергично заниматься экспортом консервативной революции в Германию, в Австрию, в Италию, в Венгрию — туда, где назревает хаос. Нам нужна именно мировая консервативная революция.

В России ситуация очень похожа — наши силы растут, наши консервативные тенденции во всех точках мира приобретают видимый, ощутимый характер, кризис глобальной либеральной капиталистической право-левой системы налицо, мы находимся в революционном моменте, и уже не важно, победит ли Марин Ле Пен, или нет — ситуация необратимо сдвигается в нашу сторону.  Есть люди, силы, общественные силы, которые представляют собой архаическое начало, заявляют о себе все более и более громко. Представим, что Макрон победил, Марин вежливо признала результаты выборов. После этого она может ничего не делать — она становится полюсом притяжения. Она просто может говорить —«да», «нет», «хорошо», «извините», поскольку на становится штабом, и ее архетип начинает действовать на всех. Люди начинают ходить со значками Марин, возникает интеллектуальное движение, все говорят — «я знаю, как Марин думает», «я знаю о ее философии». Сразу же роль Ален Сораля,  Алена де Бенуа (в любом случае после этих выборов)  неизмеримо повышается  — и  либо они будут героями типа Стива Беннона, либо просто главными теоретиками сопротивления. Их роль возрастает уже сейчас. Это  может быть  признано или не признано, но это абсолютно точно и это необратимо при любом раскладе. Более того, представим себе, Макрон заявляет: «Давайте пригласим  еще мигрантов, имеющихся слишком мало для наших либерально-капиталистических нужд, не нравится  мне нынешний Париж, недостаточно он темный по вечерам, вот, давайте, мы его сейчас еще притушим. И давайте больше капиталов, сократим налоги капиталистам, меньше отправим среднему классу,  и вообще, французам следует эмигрировать в виртуальность, что нами им и предложено ( хотя все происходит не так быстро, как хотелось бы, технологии слегка отстают, виртуальных очков на всех не хватает, особенно для новоприбывших)». И на самом деле французы будут мигрировать в виртуальную реальность, и если они не успеют сделать это достаточно быстро, то поймут, что такое настоящий кошмар.

Утро Макрона, после выборов Макрона, будет, как утро после тяжелейшего похмелья. Французы сами удивятся, что же они наделали и с какими безобразными акциями и выходками прошел вчерашний день. Но их к этому готовят, их напичкивают, их наркотизируют сейчас микрочипами. Но когда они проснутся, они проснутся «к войне». Утро после Макрона — это «доброе утро, здравствуй, война» в Европе. Вот это очень важный момент.

Три полюса мировой консервативной революции

С Трампом (трампизмом), с Ле Пен и с тем, что есть у нас, мы фактически имеем три полюса реальной мировой консервативной революции. И все эти три полюса по большому счету представлены интеллектуальными субъектными центрами. В России понятно, какими. В Америке — это Беннон и «альт-райт», и альт-райт все больше и больше подает признаков субъектности. Альт-райт превращаются из спящего кота в мыслящий субъект, пусть немного роботоподобного, немножко слабоумного, но тем не менее, это начинающий мыслящий субъект. Америка пробудила субъектность, консервативно-революционную субъектность, они мыслят. «Альт-райт» заговорили языком газеты «Лимонка» начала 1992 или 1993 годов. Это огромный прогресс для американцев. И если мы сравним тот дискурс, который у них был до выборов Трампа, это был просто жалкий лепет, абсолютно неуклюжие, непоколебимые,  хотя и правильные, консервативные, но совершенно не актуальные, абсолютно неприемлемые метания о какой-то старой одноэтажной Америке. Или это была маргинальная чушь. Американцы сформируют субъект, потому что в Америке сейчас уже есть консервативно-революционный субъект в первичной стадии. Во Франции есть великолепный,  доведенный  до высокой степени и готовый к использованию консервативно-революционный субъект: это Сораль и Де Бенуа. Все. что вокруг движения «Egalité et Réconciliation», все, что вокруг « Éléments» — это и есть та среда, из которой  взошел «Национальный фронт»( NF). На этих идеях весь FN жил в течение тридцати-сорока лет, в течение которых я их наблюдаю. Таким образом, у нас есть три примера консервативной революции с относительно разноплановыми успехами, и есть три абсолютно конкретных, четких, ясных, оформленных с разной степенью кристаллизации, субъекта консервативной революции. И французские выборы показывают, что у нас есть этот субъект. Раз Марин попала во второй тур, это эсхатологический знак, это значит, «время близко».

Из этого надо сделать следующий вывод. Там, где есть история, там есть субъект. История никогда не делается путем свино-масс. Свино-массы либо приходят потом, когда история сделана, либо приходят «люди истории», которые гонят свино-массы на те или иные события— ведь свиньи ничего не понимают, понимает только народ. Народ, сущностью которого, по мысли Гегеля и Хайдеггера, является его мыслящая элита. Мыслящая элита и есть народ. Мыслящая элита есть функция от народа. Не от населения. И эта мыслящая элита, которая говорит народу «Да», она и представляет этот народ. Она не является чем-то отдельным от народа,  она приходит к народу, учит его чему-то, затем уходит, но сама она, эта мыслящая элита, никуда не может уйти, потому что она растет из народа, она есть сознание народа. Вот что такое мыслящая элита. И мы видим появление такой мыслящей элиты в Америке, мы видим появление мыслящей элиты во Франции, и мы имеем мыслящую элиту здесь, в России. Эти три мыслящие элиты начинают опираться на три народа, которые начинают шевелиться и проступать из-под конвенционального концепта того, чем являются эти общества — это очень тонкая вещь.

Я думаю, что нынешняя ситуация является приглашением к очень активной деятельности. И в первую очередь интеллектуальной. Просто политикой пусть занимаются политики, социальными вопросами, тем более экономическими, пусть занимаются экономисты и участники социальных процессов, а вот политической философией, выявлением стратегий, гносеологических, метафизических стратегий, настоящих стратегий политической философии должны заниматься мы. Все, что происходит во Франции сейчас, имеет необратимый характер, соответственно, на повестке дня стоит создание консервативно-революционного интернационала в полном смысле этого слова. При этом совершенно явно различимы три полюса этого консервативного интернационала — это мы, русские, это французы и американцы. Все остальные группируются, гравитируют, вокруг нас, как вокруг Солнца. И еще, конечно, есть Иран — консервативно-революционный, в Турции процессы тоже идут — на самом деле во всем мире сейчас будут формироваться консервативно-революционные ячейки, по аналогии с тем, как они формировались вокруг коммунистов в конце 19 века. Коммунисты находятся сейчас полностью в руках представителей Сороса и либералов, которые просто предлагают им диссолютивную повестку дня —  разложиться, раствориться от наркотиков. Сегодняшние коммунисты не представляют альтернативы современному обществу, потому что у них никакого дискурса нет, это просто разложившийся дискурс либералов, только в более продвинутой стадии разложения. То есть либерал защищает то, что происходит сегодня, а либерал-коммунист, нынешний левый либерал, защищает то, что будет завтра. Это Макрон, только постаревший, но не с бородой, потому что борода не растет у этого пола. Я думаю, что сейчас как раз ситуация настоящей консервативной революции в полном смысле слова, все предпосылки для нее есть. Можно считать, что сейчас закладывается тройственная структура, если говорить о европейском человечестве — это Америка, Франция и Россия, закладывается консервативно-революционная ось с тремя полюсами. Но я думаю, что одновременно надо очень внимательно следить за аналогичными тенденциями, которые выражаются в следующем: 1) констелляция вокруг А.Сораля и  А. Де Бенуа в Европе, 2) особый локус Латинской Америки, поскольку она думает давно в этом направлении, просто без особых успехов, поддержки и зримых результатов; но интеллектуально и социально-политически, и даже институционально, некие вещи созрели в Латинской Америке и поэтому мы должны на нее обращать внимание, 3) Иран — это готовый пример несколько даже перезревшей консервативной революции, которая была настолько успешной и раньше времени возникшей, что сами иранцы, наверное, с трудом себя осознают в качестве великого примера. Соответственно, есть все остальные страны, которые так или иначе будут на этот пример реагировать.

Сегодня как никогда актуален консервативно-революционный дискурс, в первую очередь,  именно консервативно-революционный анализ и мониторинг на основании консервативно-революционного дискурса многополярности, четвертой политической теории и евразийства, которые сегодня актуальны для всех. И здесь обмен позициями и понимание, внимательное прочтение, споры, дебаты, выяснение «кто прав — кто не прав» относительно нового концептуального аппарата, выработка новых формул, вплоть до мемов, становится очень важным заданием