Резюме:Траектория развития отношений Москвы и Вашингтона по существу не меняется с пятидесятых годов прошлого века, когда установилась модель ядерного сдерживания, и циклы обострений и разрядок напряженности ритмично сменяются. Конец идеологической конфронтации не изменил cхему, хотя уменьшил (во всяком случае, так долго казалось) риск столкновения.

Официальный представитель Белого дома Шон Спайсер в очередной раз объяснил намерения президента Трампа в отношении Москвы. «Если он сможет добиться сделки с Россией, что пытались сделать несколько последних администраций, то он так и поступит, а если не сможет — то не поступит. Но он попытается… Его успех как бизнесмена и переговорщика нужно рассматривать как позитивный знак, что он способен это сделать».

Ключевые слова здесь: «Что пытались сделать несколько последних администраций». То есть речь идет не о новых подходах, а о том, что Дональд Трамп обладает более высокой квалификацией, чем предшественники, и справится с тем, что им оказалось не под силу.

Соответственно, преемственности в политике на российском направлении будет существенно больше, чем инноваций.

Ничего удивительного. Ожидания, что Трамп качественно изменит отношения Вашингтона и Москвы, — производная от двух явлений. Во-первых, позитивных высказываний претендента на номинацию, а потом кандидата республиканцев о качествах Путина как лидера. Во-вторых, мощной медийно-политической кампании с обвинениями Трампа в пророссийских взглядах, а потом и в прямых связях с Кремлем и даже российскими спецслужбами.

Первое явно не стоит преувеличивать — Трамп всегда представлял Путина как антитезу Бараку Обаме: вот, мол, сильный лидер, защищающий национальные интересы, не то что наш рохля.

Миллиардер-республиканец строил стратегию на отрицании всего, связанного с Обамой. Второе — придумка демократических политтехнологов, которые в какой-то момент сделали ставку на запугивание избирателей призраком путинизма. На выборах это, как известно, сработало мало, но оказалось более перспективным после выборов и инаугурации, когда объектом воздействия стали уже не граждане США, а вашингтонское политическое сообщество. Вероятнее всего, накат продолжится, и он будет неизбежно ограничивать пространство для маневра Белого дома на российском направлении.

Как бы то ни было, это конъюнктурные обстоятельства, а между тем российско-американская стратегическая рамка определяется гораздо более солидной основой — наличием у двух стран самых больших на планете ядерных арсеналов и способности физически уничтожить друг друга.

Траектория развития отношений Москвы и Вашингтона по существу не меняется с пятидесятых годов прошлого века, когда установилась модель ядерного сдерживания, и циклы обострений и разрядок напряженности ритмично сменяются. Конец идеологической конфронтации не изменил cхему, хотя уменьшил (во всяком случае, так долго казалось) риск столкновения. Снижение порога страха, правда, произвело и расхолаживающее воздействие — угроза стала восприниматься как менее реальная, хотя арсеналов осталось более чем достаточно.

Сегодня военизированная риторика возвращается, и механизмы «холодной войны», призванные обеспечивать взаимную сдержанность, снова востребованы.

Неслучайно Дональд Трамп уже не раз упоминал ядерные потенциалы и разоружение в контексте России. Он это, правда, делает скорее инстинктивно, чем осознанно, но инстинкт не подводит — пока арсеналы существуют, они будут диктовать парадигму отношений.

Однако использовать тему для нового раунда дипломатической активности не получится — с российской стороны ясно сказано, что дальнейшие сокращения нецелесообразны, да и сам Трамп, если верить утечкам, жалуется Путину на невыгодность СНВ для Америки. Между тем последняя сделка под названием «перезагрузка» нанизывалась именно на стержень сокращения вооружений. Что еще может сыграть стержневую роль, непонятно.

Из заявлений, которые за последнюю неделю сделали высокопоставленные представители администрации США (прежде всего вице-президент Пенс и госсекретарь Тиллерсон), можно сделать один вывод: Вашингтон при Трампе не собирается включать Украину в пресловутую сделку с Москвой, скорее разрешение восточноукраинского конфликта выдвигается в качестве предварительного условия для дальнейшего торга. В этом есть своя логика. К Украине слишком много внимания, именно она стала детонатором обрушения отношений России и Запада три года назад.

Попытка обойти Киев или сделать его предметом размена создаст идеальный повод для атаки на Белый дом и будет использована как подтверждение всех обвинений в сговоре с русскими.

Однако исключение украинской темы из гипотетического «пакета» резко снижает его привлекательность для России. В прошлом году Сэм Чарап и Джереми Шапиро верно писали о том, что причиной неудачи российской политики Обамы стало нежелание обсуждать в рамках пакетного подхода сюжеты, которые Москва считает для себя жизненно важными, а Вашингтон — не первоочередными, но идеологически принципиальными. Прежде всего процессы на постсоветском пространстве. Стремление попросту обходить наиболее болезненные вопросы, сконцентрировавшись на тех, где в принципе можно договориться, привело к растущему раздражению России и ощущению «разводки».

Трамп отвергает все, что связано с Обамой, но воспроизводит тот же подход.

Принцип «избирательного вовлечения» России, объявленный когда-то еще Кондолизой Райс, не работал с самого начала. И тем более сейчас, когда отдельно взятые «сферы кооперации» соседствуют не с «зонами безучастия», то есть отсутствия сотрудничества, а с прямым подавлением через санкции и другие ограничительные меры.

В российско-американских отношениях не происходит ничего драматического, мы наблюдаем возвращение к норме.

Это норма доперестроечного периода, то есть времени, когда руководители Соединенных Штатов не считали задачей изменить своего собеседника, как это стало происходить после распада СССР. В этом, собственно, и заключается отличие Трампа от трех его предшественников. И Билл Клинтон, и Джордж Буш-младший, и Барак Обама, ведя дела с Россией, имели в виду (и говорили об этом публично), что она «неправильная», должна меняться. Используя выражение той же Кондолизы Райс, Соединенные Штаты практиковали «трансформативную дипломатию», то есть содействие преображению партнера в ходе взаимодействия. С точки зрения классических отношений великих держав это нонсенс, чреватый подрывом доверия, необходимого для достижения договоренностей. Что и произошло.

Трамп никого трансформировать не собирается — ни мир, ни отдельные страны. Поэтому его намерения будут более понятны Москве, чем то, что делали хозяева Белого дома с начала девяностых. Но стоит ли рассуждать о сделках? Ведь в период «холодной войны» «сделок» СССР и США не заключали, хотя и были равновесными сверхдержавами. Речь шла тогда о поддержании баланса, установившегося по итогам Второй мировой и цементированного угрозой гарантированного взаимного уничтожения. Периодически та или другая сторона пыталась сместить его в свою пользу, случалось обострение, после чего баланс восстанавливался, иногда действительно путем разменов.

Можно, например, вспомнить самый опасный эпизод «холодной войны» — Карибский кризис, после которого Советский Союз отказался от размещения ядерного оружия на Кубе, а Соединенные Штаты убрали ракеты из Турции. Но такая «сделка» была достигнута не только ценой острейшего военно-политического кризиса, а и в условиях полномасштабного противостояния.

Теоретически можно представить себе нечто схожее с Трампом. Его администрация состоит из людей (силовики и представители крупного и очень жесткого бизнеса), психология которых вполне допускает игру в эскалацию на грани фола.

Однако международный контекст все-таки качественно другой, никакого баланса нет, российско-американские клинчи отнюдь не исчерпывают глобальную повестку дня.

Норма отношений двух стран, учитывая культурно-исторические различия, геополитические устремления, заложенную традицией ХХ века конкурентность, — это регулируемое соперничество с постоянным элементом идейного противостояния, которое, однако, допускает возможность взаимовыгодной кооперации и взаимодействия по жизненно важным проблемам. В условиях глобальной среды последнее становится более востребованным.

Вообще, внимательно следить надо не за отношением Трампа к России, которое в итоге может оказаться гораздо более «обычным» подходом республиканца-консерватора, а за эволюцией того, как Америка смотрит на мир и понимает в нем свою роль. Начинает складываться новое устройство, и от позиции США во многом зависит пространство возможностей для других — что становится доступным, а чего надо добиваться (или не надо).

Рассуждать же о сделках, тем более «новых Ялтах» и прочих схемах раздела мира, не только бессмысленно, но и вредно.

Мир стал намного более демократичным и разнообразным, и мысль о том, что «крупняк» договорится о судьбе всех остальных, популярностью пользоваться не будет. Время сверхдержав уходит в прошлое, что тоже норма международных отношений, если смотреть на всю историю, а не только на прошлый век.

Газета.Ру