Резюме:Говорить о летнем политическом межсезонье в этом году язык не поворачивается. События не дают перевести дух ни на сутки, не знаешь, чего ждать завтра. Даже если отложить в сторону нервозность на грани истерики, которая сейчас, кажется, охватила всех, останется ощущение необратимой смены вех, ухода системы координат, которая долго считалась безальтернативной.

Говорить о летнем политическом межсезонье в этом году язык не поворачивается. События не дают перевести дух ни на сутки, не знаешь, чего ждать завтра. Даже если отложить в сторону нервозность на грани истерики, которая сейчас, кажется, охватила всех, останется ощущение необратимой смены вех, ухода системы координат, которая долго считалась безальтернативной.

Двадцать пять лет назад августовский путч подвел черту под советской историей — четыре месяца, которые оставались до формального упразднения сверхдержавы, были агонией. Вместе с горбачевским Советским Союзом уходила идея «нового мирового порядка», построенного «на паях», как совместное предприятие прежних противников. Было ли это возможным, сохранись единая страна, мы никогда не узнаем (рискну предположить, что логика соперничества взяла бы верх на следующем политическом витке), однако после исчезновения Страны Советов ни о каком совместном дизайне нового мира речи уже не шло.

Во-первых, Россию рассматривали де-факто как побежденное государство, да по масштабу социально-экономического провала ее состояние и было сравнимо с тяжелым военным поражением. Во-вторых, сама Россия заявляла тогда о готовности влиться в западное сообщество, то есть принять его нормы, а не создавать совместно что-то новое. С этого момента доминирующее положение Запада стало бесспорным.

События рубежа восьмидесятых-девяностых годов прошлого века считаются коренным переломом. Однако спустя четверть века в такой оценке можно усомниться. Да, системное противостояние 1940–1980-х годов завершилось с исчезновением одной из сторон.

Но если декорации сменились, то институты претерпели куда меньшие изменения.

Ставку сделали на то, чтобы распространить на всю планету структуры, которые в период конфронтации обслуживали западное сообщество. Иными словами, модель управления миром, существовавшую в «холодную войну», пересматривать не собирались. Просто ее предполагалось осуществлять с опорой не на две уравновешивающие друг друга сверхдержавы, а на одну, способную благодаря превосходству по всем компонентам силы взять глобальную власть на себя. Однако шаг за шагом стало выясняться, что практика использования ветхих мехов для вливания в них нового вина не срабатывает.

Постепенно возникала проблема России. Несмотря на энтузиазм начального этапа, она не влилась органично в сообщество западных демократий — ни в период слабости 90-х, ни затем по мере восстановления возможностей. Правда, до второй половины 2000-х США и Европа Россию такой уж серьезной помехой не видели. Либо «перебесится» и встанет на рельсы «нормальной страны» (название нашумевшей статьи Андрея Шляйфера и Дэниела Трейзмана 2004 года), либо не сможет конкурировать и тихо угаснет в качестве существенного международного фактора.

Даже в период 2007–2014 годов, когда отношения последовательно ухудшались, считалось, что Россия способна создать головную боль, но не настоящие препятствия.

Схема начала давать сбои в других частях мира. Попытка превратить НАТО в глобального полицейского была довольно кратковременной — с конца 1990-х (Югославия) через Афганистан до войны в Ираке, на которой альянс уже раскололся. Но последствия оказались масштабными: стало понятно, что даже многократного силового преимущества недостаточно для эффективной реализации собственной программы.

Идея о продвижении демократии не только усугубила неразрешимую проблему переустройства Ближнего Востока и вызвала рост неприятия со стороны России и Китая («цветные революции»). Она поселила сомнения в самом западном сообществе. Именно нараставший кризис ядра «нового мирового порядка» и стал причиной катаклизмов.

Ни амбиции уязвленной России, ни экономический рост Китая, ни даже всплеск исламского терроризма сами по себе не привели бы к столь быстрому по историческим меркам сворачиванию либеральной глобализации, сменившей 25 лет назад двухполюсный баланс «холодной войны».

Лето 2016 года показывает, что эрозия добралась до сердцевины проекта. Затронуты два центральных института — НАТО и Европейский союз, а также государство-лидер — Соединенные Штаты.

О состоянии Североатлантического альянса свидетельствуют действия Турции — ключевого союзника и обладателя второй по величине армии. Президент Эрдоган ведет себя так, как будто НАТО вовсе не существует. В то время как блок разворачивается к восприятию России как противника, Анкара обсуждает расширение и углубление военно-технических связей и контактов в сфере безопасности с Москвой. Насколько правдивы утечки о том, что российские спецслужбы якобы предупреждали турецких коллег накануне попытки переворота, судить трудно. Но зато понятно, что американские оперативники этого не делали, хотя с Россией Турция еще полгода назад пребывала в состоянии острого конфликта, а с США с 1952 года состоит в одном альянсе.

Масла в огонь подливает и республиканский претендент на Белый дом Дональд Трамп. Рассуждения миллиардера о том, что защищать Америка будет только тех в НАТО, кто выполняет свои обязательства перед ней, всполошили стратегическое сообщество в Вашингтоне и европейских союзников. Между тем недовольство Соединенных Штатов пассивностью и скупостью партнеров в Европе высказывалось неоднократно и на самом разном уровне, просто Трамп придал претензиям резко заостренную форму. Да и вообще выразил сомнения в правильности расширения альянса, когда государства принимались не по принципу военной целесообразности, а исключительно из политических соображений. Этим он, конечно, замахнулся на священную корову. Но постановка вопроса о том, защитима ли в принципе, например, Эстония (в этом усомнился сторонник Трампа Ньют Гингрич), не лишена резона.

В общем, при внешней успешности НАТО и недавнем подтверждении блоковой солидарности на Варшавском саммите альянс находится в достаточно разобранном состоянии.

Американская кампания вообще впервые за четверть века содержит ощутимый изоляционистский элемент: Трамп интерпретирует исключительность США совсем не так, как это делали после «холодной войны». Это призыв к исключительности как к исключенности, отстраненности от того, что Америки напрямую не касается. Выиграет Трамп или нет, поднятая им тема наверняка получит развитие, поскольку отражает все распространенные общественные настроения.

Евросоюз тоже пережил потрясение. Решение британских избирателей покинуть ЕС, чем бы оно ни было вызвано, знаменует историческую веху. Впервые в истории объединения оно будет не расширяться, а сжиматься. Конфликт с Турцией, запутанные отношения с Россией, уход Великобритании — эти явления имеют разную природу и причины, но подчеркивают одно: Большая Европа с центром в Брюсселе (а в начале 1990-х ее видели прототипом всего «нового порядка») не состоялась.

25 лет между двумя провалившимися путчами — советским в августе 1991-го и турецким в июле 2016-го — время, когда была предпринята попытка перелицевать прошлый дизайн на новый лад. Привела она к закономерному результату — возобновлению подобия «холодной войны», логика сохранившейся конструкции победила. Но мир все же изменился, и новые институты, не созданные после 1991 года, теперь возникают уже сами — по инициативе Китая, России, региональных держав.

Газету.Ru