В 6:30 утра меня будит телефонный звонок. Звонит Бен Садек, мой друг, англичанин, который вот уже семь месяцев занимается изучением эффективности программы пацификации. Так в Бразилии называют правительственную программу по умиротворению фавел. Пацификация, начатая в 2008 году, должна была ознаменовать новый прорыв в развитии социальной сферы самой большой латиноамериканской страны.

— Немедленно гони к нам! — голос Бена тонет в грохоте автоматных выстрелов. — У нас война! Я засовываю мобильник в карман, ловлю мототакси и мчусь на другой конец Рио-де-Жанейро.

Бразилию вряд ли можно считать эталоном демократии, и то, что эта страна по своей сути не является и никогда не являлась социально равноправным государством, для многих не секрет. Еще в начале семидесятых бразильский экономист Эдмар Баша, пытаясь как-то объяснить этот феномен, придумал термин «Белиндия». Намек понятен: страна неофициально поделена на два государства — развитую, преуспевающую «Бельгию» и отсталую, кастовую «Индию».

По скромным подсчетам, в трущобах Рио-де-Жанейро проживает около 25% населения мегаполиса — 1,5 миллиона человек. Со стороны фавелы похожи на гигантские муравейники, которые облепили крутые склоны холмов Рио-де-Жанейро. Кажется, что их проектировали по рисункам Эшера. Вечером огоньки трущоб романтично сливаются со звездами. Но романтика исчезает, как только попадаешь в сумасшедший лабиринт темных переулков фавелы. Ты в огромной, безумной коммуналке. Здесь жизнь подчиняется своим законам. В воздухе фавелы, помимо кислого смрада канализации, перемешанного с запахом жареного мяса и лука, постоянно витает чувство опасности. Тут не лучшее место для поиска приключений.

Так кто же эти люди, живущие рядом с привилеги-рованными классами бразильских граждан? Как Бразилии удалось совместить два таких, казалось бы, несочетаемых мира? Если вы зададите эти вопросы среднестатистическому бразильцу, то вряд ли получите откровенный ответ. В лучшем случае вас окинут смущенным взглядом и быстро переведут разговор на другую тему. Бразильцы говорить о плохом не очень-то любят. Фавела же воплощает все то, о чем здесь предпочитают умалчивать: нищета, классовая дискриминация, неразвитая инфраструктура, преступность, наркотики, эксплуатация.

Из двенадцати лет, прожитых в Рио, четыре я провел в фавелах. А полтора года назад, после пятилетнего перерыва, решил вернуться и перебрался в Матрицу — ультраопасную фавелу северной зоны, знаменитой тем, что местным наркоторговцам удалось сбить полицейский вертолет. Фавела приняла меня хорошо, и жаловаться по большому счету не на что. Еще несколько лет назад появление гринго в трущобе воспринималось местными как чудо. О том, что в районе появился какой-то «русский», вскоре знали все жители. Людям нравилось, что среди них живет иностранец, который не чурается и не боится их.

Наркобароны вместо власти

Любая фавела — сложная инфраструктура со своей иерархией и законами. Власть фактически удерживают наркоторговцы, коррумпированная полиция и политики. Эта «святая троица» — такая же неотъемлемая часть фавелы, как грязь, крысы и туберкулез. Присутствие полиции в трущобе в большинстве случаев не более чем формальность. Люди в голубой форме не мешают наркоторговцам заниматься своим делом, и за это щедрые наркобароны отстегивают им 25–35% своих доходов. Политики в фавелу заглядывают крайне редко, да и то в основном перед выборами.

Формально же хозяином гетто, или «доном», принято считать лидера группировки, которая контролирует продажу наркотиков в фавеле. Эти ребята восполнили пробел, оставленный государством. Наркотрафик — нервная система фавелы, главная ее движущая сила. Наркотрафик — это и закон, и полиция, и даже, в некоторых случаях, благотворительная организация. Наркодилеры решают многое: кого и как наказать, кому дать в долг на покупку лекарств или постройку дома, кого убить. Donos de Morro («Генералы холмов») никогда не скрывают, кто они такие, и их имена хорошо известны не только полиции, но и прессе. Через специально придуманную для таких целей систему курьеров они поддерживают тесные отношения как с правоохранительными органами, так и с другими государственными и частными организациями, иногда заключая перемирие во время проведения крупных мероприятий вроде чемпионата мира по футболу, карнавала или Олимпийских игр, которые пройдут в Рио в этом году. Такой расклад вполне устраивает силовые и политические структуры. И, как бы странно это ни звучало, именно трафик жители фавел считают наименьшим из всех зол.

Воровство, грабеж и всякий беспредел строго наказываются. Нарушителей в лучшем случае ждет изгнание из фавелы, в худшем — «микроволновка»: на жертву надевают старые покрышки от машин, обливают бензином и… дальше продолжать не будем. Жители фавелы Павон-Павонзиньо мне рассказали вот какую историю. Во время Панамериканских игр в 2007 году некто Мигель, проживавший в вышеупомянутой фавеле, стащил на Копакабане кошелек у итальянца. Турист погнался за вором и попал под городской автобус.

Бразильские гангстеры охотно грабят, но практически никогда не убивают гринго, чтобы не привлекать внимание полиции. Реакция на гибель итальянца была молниеносной: в фавелу вошли полицейские. Преступника искали два дня, но безрезультатно. Зато нашли наркотики и оружие. Местным дилерам это очень не понравилось. Главный дал приказ: немедленно найти Мигеля. И его нашли — связанное тело вора со следами пыток и простреленной головой валялось в 50 метрах от полицейского участка. Кошелек итальянца обнаружили в кармане штанов Мигеля.

О том, как государственный аппарат видит решение проблемы преступности в фавелах, можно судить по фразе, брошенной бывшим мэром Рио-де-Жанейро Сезаром Майа: «Больше пуль и больше полицейских! И если гибнут бандиты, пусть гибнут! 100, 500, 1000 — столько, сколько необходимо для поддержания порядка». Но в мясорубке погибают не только бандиты и люди в форме. По официальным данным, полицейские ежегодно отстреливают в штате Рио-де-Жанейро около тысячи человек, то есть в среднем почти три человека в день. И конечно, совсем не удивляет тот факт, что субсидированный государством мини-геноцид в первую очередь направлен на бедные прослойки общества. С 2006 по 2015 год процент убийств в Рио стабильно падал, и на сегодняшний день этот показатель сократился практически вдвое, однако количество жертв в перестрелках, инициированных полицией, по прежнему остается высоким, причем многие люди гибнут при весьма подозрительных обстоятельствах. Так, к примеру, в 2010 году более тысячи хорошо вооруженных полицейских при помощи нескольких сотен бойцов спецназа оккупировали бастион наркотрафика в Комплексо до Алемао. В первый день оккупации были убиты 43 человека — все «бандиты», по утверждению шефа полиции Рио-де-Жанейро.

Однако, как выяснилось, 19 из них — дети и несовершеннолетние подростки. Самому младшему, погибшему от шальной пули, было меньше двух лет.

Население против полиции

Стражи порядка неохотно идут на контакт с журналистами. Три месяца я тщетно пытался поговорить с лейтенантом военной полиции Габриелой (фамилию она попросила не указывать), заместителем начальника пацификации трущобы Санта-Марта. Габриела оказалась симпатичной молодой женщиной.

— Простите меня, но я только что с тренировки.

В свободное от работы время она обучает местную детвору джиу-джитсу.

— Наша самая большая проблема, — начинает свой рассказ Габриела, — в том, что для обычных бразильцев вопрос фавелы давно перестал быть проблемой. С другой стороны, до того как пришла пацификация, четверть фавелы жила с подачек наркотрафика — и вот сейчас, когда мы барыг поприжали, многие смотрят на нас как на врагов.

Действительно, если верить результатам исследования моего друга Бена Садека, проведенного им в трущобе Росиния, 67% населения фавелы негативно отзываются о программе пацификации.

— Проблема стара как сама Бразилия, — продолжает Габриела, — и связана она с низким уровнем образования населения. Большинство жителей фавелы — бедные мигранты с севера, с закостеневшим местническим менталитетом. Одна полиция тут ничего не решит. Этим людям помимо безопасности в первую очередь необходимы добротное образование, функционирующая медицинская система, да и прочие социальные услуги. Но это только одна сторона проблемы, есть еще и другая…

Тут Габриела переходит на конспиративный полушепот и просит выключить диктофон.

— У нас есть доказательства, что коррумпированные полицейские, которым платят наркоторговцы, всеми усилиями пытаются саботировать нашу работу. Эти продажные гады стреляют в мирное население фавелы, частенько целясь в детей для более сильного эффекта. На наши головы сыплются проклятия и угрозы. Пресса тоже подливает масла в огонь. Вот и получается, что мы со всех сторон окружены врагами и проблемами, но все же обязаны продолжать нашу работу и не останавливаться на  достигнутом.

Валдир, он же Маэстро Гато, бывший член группировки «Коммандо Вермельо», а ныне директор ударной секции школы самбы Мангейра, начал карьеру бандита довольно рано — когда ему было всего лишь девять лет. За четверть века, проведенную в наркотрафике, он один из немногих, которому чудом удалось остаться в живых. Валдир считает, что ему невероятно повезло.

— Из всех моих знакомых и друзей, которые тогда входили в группировку «Коммандо» в Мангейра, кроме меня лишь один «коллега» еще жив, да и тот в тюрьме… В этом бизнесе редко кто празднует свое тридцатипятилетие. За мою жизнь я видел много смертей. Мне удалось уйти незаметно, не хлопая громко дверью.

Сегодня, спустя двадцать лет, Валдир вспоминает о событиях тех дней как о кошмарном сне. Сейчас он честно зарабатывает на жизнь и растит сына, которому недавно исполнилось четырнадцать. Вместе с труппой школы самбы объехал полмира и побывал более чем в 30 странах.

Нужда и бедность — вот два основных фактора, подталкивающих ребят из фавел в наркоторговлю. Позже Валдир расскажет мне (без особой ностальгии) о своем детстве и о родителях, вся жизнь которых превратилась в одну сплошную безуспешную попытку свести концы с концами. О том, как мать стирала чье-то белье, а отец гнул спину на стройке. Как подбирали картофельную кожуру в ресторане, и мама готовила из этой шелухи подобие супа. Как разбавляли водой все что можно, от молока до кока-колы. Как ни на что катастрофически не хватало средств и Валдиру с его младшим братом приходилось воровать продукты в магазине, где их часто ловили и били за воровство охранники. И как в девять лет он дал себе обещание, что ни он, ни его семья больше голодать не будут.

Слушая рассказ Валдира, я начинаю понимать, почему наркотрафик Рио никогда не будет испытывать нехватки в молодых людях, желающих вступить в его ряды. Предоставляемое государством образование, через которое проходят 99% детей трущоб, не дает шансов на поступление в высшие учебные заведения, а на частные школы у жителей фавел денег нет. По данным Симоне Родригес из неправительственной организации «Росиния без границ», 25% детей из фавел вообще не посещают школу, а из тех 75%, которые приходят в государственные учебные заведения, менее 20% дотянут до 8-го класса. В университеты поступают единицы, ну а тех, кто выпускается, и того меньше.

Новая Бразилия

— Ну, что поехали, если ты, конечно, еще не передумал? — прерывает мои размышления Валдир. Мой проводник решил, что под покровом ночи мне легче будет проникнуть в Алемао незамеченным. Такая конспирация жизненно необходима: там, куда мы едем, уже несколько недель без перерыва идут перестрелки между наркоторговцами и полицией Рио. Жертвы есть не только среди бандитов и полицейских, но и среди мирного населения. Ситуация очень напряженная, и новое лицо в районе может вызвать подозрение.

У бразильцев есть чудаковатая привычка — давать красивые имена ужасным местам. Как можно назвать «городом Бога» одну из самых зачуханных и опасных фавел Рио?! Кстати, само название «фавела» тоже имеет романтическую окраску: оно произошло от цветка, который в изобилии растет на склонах холмов штата Баия. Оттуда и пришло это слово в Рио-де-Жанейро в начале XX века. Другие названия фавел — Провидение, Баронесса, Небесная Дача, Святой Дух, Счастливый Конец. Но как бы люди ни поэтизировали фавелу, на ее жизнь это мало влияет. К примеру, в трущобе Новая Бразилия, куда мы направляемся, ничего особенно нового вы не найдете — дела тут обстоят так, как обстояли всегда, то есть по-старому. Правда, здешние жители утверждают, что в последнее время ситуация сильно изменилась… к худшему.

Мы подъезжаем к дому друга Валдира. Тот уже ждет в дверях.

— Проходите быстрее, пока вас не заметили! — говорит нам хозяин, поспешно закрывая за нами дверь. Поднимаемся вверх по лестнице и попадаем в скромную, но уютную комнату. У стены стоит приличный диван, напротив плазменный телевизор, на столе лаптоп, имеется кондиционер. Все как у людей. Андерсон и его семья — представители среднего класса фавелы. Из кухни на секунду появляется жена Андерсона Фабиана и, пряча руки, покрытые мукой, предлагает нам кафезинио.

— Ну, кто же русскому кофе предлагает? — смеется хозяин дома. — Будешь пива? Извини, водки нет. Ты хочешь знать, как проходит наша пацификация? Так вот и проходит: сидим дома, боимся на улицу выйти.

Андерсон продолжает:

 — За последнюю неделю в нашем районе погибли то ли 12, то ли 14 человек. Двое — местные подростки, не имеющие никакого отношения к наркотрафику: они просто оказались в неправильном месте в неправильное время. Еще одна пожилая женщина погибла от шальной пули у себя на кухне. Когда начинаются перестрелки, мы с женой и дочерью в этой комнате на пол ложимся.

Здесь стены потолще. Спим мы тоже временно тут.

Я замечаю в углу комнаты стул с наваленной на него горой подушек и пледов. Феншуй нашел совершенно новое применение в фавелах Рио-де-Жанейро.

— Когда наше правительство говорило о пацификации, нам что обещали? — сетует Андерсон. — Обещали, что вслед за полицией придут социальные службы. А получилось, что мы потеряли даже ту иллюзию контроля, которая была у нас раньше! Стражи порядка выбили одну группировку — так следом за ней пришли две другие.

Полиция оказалась абсолютно не способной справиться с бандитами. Полицейские деморализованы и стреляют во всех, кто им кажется подозрительным. В апреле 2015-го погиб 10-летний мальчик Эдуардо де Жезус: его мобильный телефон полицейский случайно принял за пистолет! Еще через месяц был убит местный плотник: на сей раз полицейские перепутали с оружием его дрель… Мой сосед даже завел дневник, в котором он ведет свою статистику. По его подсчетам, в прошлом году у нас стреляли 246 дней. Иногда перестрелки происходят по три раза за сутки. Приостановлены все социальные программы. В местной школе, где учатся 1300 детей, посещаемость упала до 600 учеников. И про это, кроме нас, жителей Новой Бразилии, практически никто не знает! Бразильская пресса больше занята проблемой коррупции в правительстве и подготовкой к Олимпийским играм. Мы не против пацификации, но то, что тут сейчас происходит, называется иначе.

Впрочем, несправедливо будет сказать, что программа пацификации потерпела крах на всех фронтах: имеются и скромные успехи. Впервые за долгие годы фавеле было уделено столько внимания. Проблему трущоб, которую еще совсем недавно замалчивали, больше невозможно игнорировать. И что бы там ни говорили пессимисты, ситуация в стране и в Рио-де-Жанейро в частности действительно улучшилась за последние несколько лет. Чемпионат мира по футболу и Олимпийские игры привлекли к Бразилии внимание всего мира: в фавелы потек скромный ручеек инвестиций. Иллюзия стабильности мало-помалу становится реальностью. На данный момент пацифицировано 136 фавел. В трущобах, которые отбила полиция у наркотрафика, уровень преступности снизился на 60%. Пришли частные предприниматели и спонсоры, открылись новые магазины, бары и хостелы, в некоторых фавелах (Санта-Марта, Видигал, Кантагало, Бабилония) стало настолько спокойно, что их начали посещать туристы.

Донкихоты

Следует пояснить, что трущобы, а их в Рио-де-Жанейро более 900, сильно отличаются друг от друга. Самые страшные и опасные фавелы, куда даже полицейские боятся заходить, находятся на периферии, в пригороде Рио-де-Жанейро Байшада Флуминенсе. Их удел — нищета и забвение. А вот те, что в южной зоне, рядом со знаменитыми пляжами, оказались в более выгодном положении: они привлекают гораздо больше внимания и инвестиций. Фавелы посещают знаменитости и политические деятели — Стинг, Билл Клинтон, Мадонна, принц Уильям, Барак Обама. Здесь работали над фильмами Эдвард Нортон, Вин Дизель, Сильвестр Сталлоне, снимали свои клипы Майкл Джексон, Снуп Догги Дог, Рианна и Кэти Перри. На склоне горы Два Брата, где расположилась трущоба Видигал со сногсшибательным видом на Атлантический океан, приобрел недвижимость бывший игрок английской футбольной сборной Дэвид Бекхэм и открыл футбольную школу для местной детворы.

В фавелах есть все, что нужно людям для жизни: магазины, школы для детей, спортивные центры, рестораны, интернет-кафе, салоны красоты, садики, хостелы для туристов, школы иностранных языков, а кроме того, множество забегаловок и баров, двери которых, похоже, никогда не закрываются. Вместе с Зезиньо — гидом, работающим и живущим в фавеле Росиния, я иду по главной улице гетто Эстрада да Гавеа. Повсюду кипит жизнь: звуки тонут в безумном грохоте, все куда-то зачем-то спешат, везде что-то строится, продается, жарится… Мы сворачиваем в сторону и мгновенно теряемся в лабиринте узких переулков трущобы.

— В Росинии я провел 30 из своих 50 лет, здесь мой дом и мои друзья, — начинает свой рассказ Зезиньо. — В конце 80-х уехал искать другой жизни в Штаты. Мама у меня американка из Калифорнии. В Америке я все никак не мог определиться, чего же мне хочется от жизни.

Пойми меня правильно: мне в Калифорнии всего хватало, я работал диск-жокеем, неплохо зарабатывал. Но каждый раз, возвращаясь в Бразилию и видя, как тяжело живется моим друзьям-соотечественникам, я думал: ну зачем Америке я нужен? Там и без меня все есть!

И в 2007 году Зезиньо решил вернуться в родную фавелу. Занялся туризмом, знакомит бледнолицых гринго с жизнью в трущобе, а на вырученные деньги покупает аппаратуру и бесплатно обучает всех желающих мастерству диск-жокея. Некоторые из его учеников уже работают в престижных данс-клубах Рио-де-Жанейро.

Практически в каждой фавеле можно найти группу самоотверженных донкихотов, считающих, что не следует особенно уповать на помощь государства и что судьба трущобы находится в руках самих ее жителей. Так, к примеру, в фавеле Марэ живет и работает неутомимый борец за права гетто, восьмидесятилетний Амаро Домингес, ставший прародителем проекта «Вилла Олимпика».

Изначально проект подразумевал лишь проведение спортивных мероприятий, но на сегодняшний день только в Марэ он ежедневно принимает около 4000 жителей фавелы, предоставляя им на выбор не только спортивные секции, но и детские садики, курсы португальского, английского, французского и испанского языков, музыкальную и балетную школу, курсы по подготовке профессиональных рабочих и информатике и многое, многое другое. Эксперимент оказался настолько успешным, что его начали воспроизводить не только во многих городах Бразилии, но и в других странах Латинской Америки. А в Комплексо до Алемао молодой парень по имени Рене Сильва организовал первую независимую радиостанцию «Голос Общины», в задачи которой входит обучение жителей фавел. Людей информируют о законе и правах граждан, советуют, куда можно обратиться за помощью, учат основам гигиены и санитарии.

— Знаешь, что меня удивляет? — говорит Зезиньо. — Лицемерие остальной части Бразилии. Нет ничего предосудительного или постыдного в том, что трущоба является монументом глупости, корысти и безалаберности нашего правительства. Это пусть конгрессменам и сенаторам нашим будет стыдно! Людям, живущим в фавеле, нечего стыдиться — наоборот, мы должны гордиться всем тем, чего мы смогли достичь при минимальной поддержке и ничтожных ресурсах. Многие бразильцы считают, что в фавеле все поголовно бандиты или наркодельцы. Это неверно! В Росинии проживает около 160 тысяч человек, а в банде, под контролем которой находится наркотрафик нашей фавелы, не более 400 гангстеров. Меньше 1% всего населения гетто. Остальные фавеладо — такие же нормальные люди, как ты и я. Здесь живут строители, официанты, няни, уборщики, таксисты, водители, охранники, домработницы… Это дешевая рабочая сила, без которой Рио-де-Жанейро невозможен. Почему же к нам такое предвзятое отношение? А потому, что в таком негативном свете нас освещает бразильская и мировая пресса. Хорошие новости нынче не в моде, а вот если стреляли или убили кого, репортеры тут как тут. Чем больше крови и трупов, тем лучше — лишь бы сенсация была…

Действительно, Росиния отнюдь не производит того гнетущего впечатления, которое оставляет культовый бразильский фильм «Город Бога». Возле ларька бабуля с внучкой покупают овощи у уличного продавца; в соседнем баре под пиво идет громкий спор на околофутбольные темы; на крышах домов детвора запускает воздушных змеев; в подворотне вымазанный машинным маслом суровый мужик колдует над мотором пикапа; в прогретой бразильским солнышком мусорной куче, аппетитно хрюкая, развалился упитанный кабанчик.

— Неужели все так спокойно? — интересуюсь я. — Ведь несмотря на то что Росиния считается пацифицированой фавелой, наркобанда по-прежнему находится в трущобе и не собирается сдавать своих позиций.

— Спокойствие обманчиво,— вздыхает Зезиньо. — Ситуация в фавеле меняется так же быстро, как погода. В любой момент любой переулок может стать полем боя.

Жизнь Ракел

В фавеле реальность может превзойти любую фантазию. Биографию Ракель Оливейра можно отнести к разряду самых невероятных историй. В конце неспокойных восьмидесятых Ракель смогла совершить то, чего не удавалось ни одной женщине ни прежде, ни после: взять под свой контроль весь наркобизнес Росинии — самый прибыльный в Рио по тем временам.

Ракель родилась в фавеле Росиния, в шаткой хибаре, сбитой из фанеры и досок, с глиняным полом. Отец был конченым алкоголиком, мать работала горничной в Копакабане в семье государственного чиновника. Свои первые шесть лет маленькая Ракель провела в семье богатого сеньора Клаудио, куда мама брала ее с собой на работу. Благо во многих бразильских семьях есть добрая традиция воспитывать детей прислуги как своих. Там же девочка выучилась читать, но сеньора Клаудио перевели в другой штат — идиллия кончилась.

Так принцесса снова стала Золушкой. Началась суровая школа фавелы. Мать нашла новую работу на другом конце города у менее гуманно настроенных хозяев, а шестилетнюю Ракель отдали на попечение бабушке. Ее запирали дома, иногда на весь день, при этом частенько забывая покормить. Она самостоятельно научилась выбираться из окна на крышу дома, подружилась с уличными ребятами, которые, как и она, были забыты своими родителями и безразличны обществу. Когда внучке исполнилось девять лет, бабушка, совсем потерявшая рассудок на азартных играх и задолжавшая приличную сумму местным барыгам, решила продать Ракель в один из пуб­личных домов, или «путеро», как их зовут бразильцы. В первую же ночь девочка совершила побег из мерзкого заведения.

Она была поймана — и когда ее, кусающуюся, царапающуюся и брыкающуюся, притащили назад, покрыла начальника путеро самыми грязными эпитетами.

— Хозяин борделя Антонио, громадный как шкаф мужик с квадратной физиономией и металлической улыбкой, посмотрел на меня, рассмеялся и сквозь смех выдавил: «Да это дикий зверь какой-то. Вы ее в лесу поймали, что ли?» Мне до сих пор тяжело ответить, что произошло в ту роковую для меня ночь и почему он вдруг решил удочерить меня.

Таким образом, волею фортуны девятилетний ребенок попал из безумного хаоса лабиринтов фавелы в столь же безумный мир организованной преступности. Казино стало новым домом Ракел. Она неплохо разбиралась в арифметике и часто помогала с финансовой стороной бизнеса — считала выручку. Антонио, оценив ее смышленость, послал девочку учиться в хорошую школу, которую та закончила с дипломом. Ракель считает, что он был не худшим из отцов.

— Честно говоря, у меня никогда не было желания связывать свою жизнь с наркотрафиком, — затягиваясь сигаретой и выпуская облако синего дыма, продолжает Ракел, — и я по возможности избегала этих до зубов вооруженных ребят… Но один из них, друг детства по имени Налдо, мне был хорошо знаком. Его дядя, Пара, был партнером Антонио, и племянник часто приходил вместе с ним в казино… Именно с Налдо у меня и случился роман годами позже, когда мне было 24. Я уже успела побывать замужем, у меня было двое детей.

К тому времени друг детства вырос и стал наркобароном всей Росинии. Потом была страстная любовь, три абсолютно сумасшедших года. Это был настоящий бум трафика, кокаин завозился в Рио тоннами. Полиция не вмешивалась, денег текло столько, что их не успевали тратить… Ничто не предвещало бури.

— Мы планировали незаметно уйти, — вспоминает Ракел, — тогда это было еще возможно. Купить маленький домик на берегу океана, где-нибудь на севере Бразилии, и спокойно наслаждаться жизнью.

Но в одной из случайных перестрелок с полицией погиб лучший друг Налдо. И тот поклялся отомстить полицейским — сцена, достойная фильма «Человек со шрамом». Государство его вызов приняло.

— Полиция вместе с армией начали штурм Росинии в четыре часа утра, когда многие уже спали, — вспоминает в своей книге Ракел. — Грохот выстрелов и взрыв гранат, помноженный на шум вертолетов, оглушали меня, как будто сама пасть ада отворилась и поглотила все вокруг.

От всей нашей банды в живых осталось всего несколько человек — мои телохранители и я. Потом, как выяснилось, перед штурмом полиции Налдо удалось спрятать несколько килограммов кокаина и оружие в надежном месте. Перед нами встал выбор: разделить наркотик между собой и распустить уцелевших на все четыре стороны либо после ухода полиции вернуться в Росинию и реанимировать трафик. Остановились на втором. Впоследствии оказалось, что за нашими движениями пристально наблюдали. То, что мы не присвоили себе чужой кокаин, с одобрением отметили в высших эшелонах наркоиерархии.

Верхушка наркомафии предложила Ракель временно взять под свой контроль трафик в Росинии. На полгода, пока ей не найдут замену. Но процесс передачи власти затянулся еще на три года. Из-за постоянного стресса, помноженного на ежедневную вакханалию употребления кокаина, Ракель находилась на грани физического и нервного срыва. Она поняла, что если не остановиться, она либо сойдет с ума, либо умрет, либо ее убьет полиция. И приняла единственно правильное на тот момент решение: уйти из наркобизнеса раз и навсегда. Главные отнеслись к ее просьбе c пониманием и отпустили.

— На самом деле наркотрафик — это тюрьма. Как только ты попадаешь в черный список полиции, у тебя есть только два варианта покинуть фавелу — либо завернутым в простыню, с простреленной головой, либо под конвоем, кормить вшей на нары. Какая тут, к черту, романтика?

— Ну, а чем же занимается Ракель сегодня? — интересуюсь я.

Помимо недавно изданной автобиографии, работа над которой заняла полтора года, Ракель Оливейра может похвастаться тем, что вернулась к учебе и наконец-то получила высшее образование по педагогике с уклоном в психологию. На это ушло восемь лет. Знания, полученные в университете, Ракель сейчас применяет в клинике реабилитации наркоманов, где работает уже два года. Также она преподает в муниципальной школе, участвует в социальных и культурных мероприятиях фавелы и успевает помогать местным активистам. Ракель по сей день живет в Росинии — в тесной, обшарпанной халупе, нуждающейся в срочном ремонте. Свой дом она делит с младшим сыном, двумя котами и мамой, на которую совсем не держит обиды за прошлое.

…Иду по темным, погрузившимся в тропические сумерки переулкам Росинии, и меня не покидает странное чувство. Я начинаю понимать, что фавела — своего рода миниатюрная копия нашей планеты. Здесь, пусть и с некоторыми искажениями, отчетливо видны пороки и беды, продолжающие терзать человечество. Нищета, неравенство, дискриминация, наркотрафик, терроризм, войны… все это отражение человеческой глупости, жадности и нетерпимости. Проблема не в фавеле, проблема в нас самих. Впрочем, и решение тоже в нас. И хотя жизнь порой полна испытаний и несправедливости, не стоит забывать, что не перевелись еще в мире благородные безумцы, способные изменить его к лучшему. А в созидательной работе таких людей, как Зезиньо, Бен Садек, Маэстро Гато, Симоне Родригес, Амаро Домингес, Ракель Оливейра и многих других малоизвестных героев и кроется наша надежда.