С уходом де Голля и Франция, и Европа оказались полностью зависимыми от США

Не будь у Франции де Голля, она перешла бы в разряд второстепенных европейских держав уже в 1940-м. Но только ли харизма и несгибаемая воля позволили этому человеку стать последним паладином былой Европы?

Тихо забываемая история с «Мистралями» стала неким водоразделом. Она не столько изменила отношения России и Франции на уровне ВТС, сколько перевернула незримую страницу бытия Пятой республики, ибо отныне язык не повернется назвать ее граждан потомками сурового Хлодвига, самоотверженной Жанны д’Арк или бесстрашного д’Артаньяна. Перед нами новая формация, ассоциирующая себя с журнальчиком Charlie Hebdo, специализирующемся на унижении чужих святынь.

Если вспомнить терминологию Льва Гумилева, то, несомненно, французы пребывают ныне в состоянии обскурации, то есть глубокой этнической старости. При этом они похожи на весьма пожилого человека, который, несмотря на весь букет возрастных недугов, отнюдь не стремится отказываться от вредных привычек. Об этом свидетельствует и демографическая политика страны с попустительством однополых браков и уничтожением тем самым главного критерия жизнеспособности нации – полноценной христианской семьи, и неспособность обуздать орды наводнивших Францию мигрантов.

На фоне всех этих печальных событий, касающихся, в общем-то, Старого Света в целом, вспоминается фигура последнего паладина единой, независимой от американского диктата Европы, политика, отчаянно и, как показала история, безуспешно пытавшегося реанимировать духовно гибнущую Родину – бригадного генерала Шарля де Голля.

Его усилия спасти Старый Свет и престиж собственной страны были поистине героическими, не зря Черчилль называл де Голля «честью Франции». Генералу – к слову, в этом звании он так и не был утвержден – удалось невозможное: не просто возродить страну в качестве великой державы, но и ввести ее в число победительниц во Второй мировой войне. Хотя она этого не заслужила, сломавшись при первых и отнюдь не катастрофических неудачах на фронте. Когда же американские войска высадились в подконтрольной профашистскому режиму Виши Северной Африке, то с удивлением обнаружили в большинстве местных домов портреты предателя Франции маршала Петэна и вдобавок ко всему столкнулись с сопротивлением вишистских войск. Да и в годы войны французская промышленность исправно работала на Германию.

Наконец, потери Сопротивления составили согласно данным советского демографа Бориса Урланиса 20 тысяч человек из 40 миллионов населения, а французские части, сражавшиеся на стороне вермахта, потеряли убитыми от сорока до пятидесяти тысяч, главным образом в рядах добровольческой дивизий СС «Шарлемань». Как не вспомнить предание о реакции фельдмаршала Кейтеля, увидевшего при подписании акта о безоговорочной капитуляции Германии французскую делегацию: «Как! Мы еще и этим войну проиграли?». Даже если гитлеровский военачальник и не произнес этого вслух, то уж подумал наверняка. Если кому и принадлежало четвертое место среди стран-победительниц, так взбалмошной, но героической Польше или мужественной Югославии, но никак не Франции.

Но у последней был де Голль, а у поляков после гибели Сикорского деятеля подобного масштаба не оказалось. Тито же не нашлось места в Потсдаме по многим причинам, одна из которых – два коммунистических лидера для руководителей США и Великобритании было уже слишком.

Становление личности

Де Голль родился в 1890-м, спустя двадцать лет после разгрома армии Наполеона III прусскими войсками и провозглашения в Версале – дворце французских королей второго рейха. Страх перед повторным немецким вторжением был кошмаром жителей Третьей республики. Напомню, что в 1874-м Бисмарк хотел добить Францию и только вмешательство Александра II спасло ее от окончательного разгрома. Несколько отвлекаясь, замечу: пройдет еще 40 лет и Россия ценой гибели двух своих армий в Восточной Пруссии вновь спасет Францию от неминуемого поражения.

Тогда же, в последней четверти XIX столетия, среди французских военных и части интеллигенции царила жажда реванша. Семья де Голля разделяла подобные настроения. Отец будущего президента Анри, в 1870-м раненный под Парижем, много рассказывал сыну о той несчастливой войне. Он не был профессиональным военным, но служил Франции в должности преподавателя литературы и философии в колледже иезуитов. Именно служил. И свое внутреннее состояние передал сыну, закончившему тот же колледж, в котором преподавал отец.

Это очень важная деталь на жизненном пути де Голля. Ибо полученное им добротное христианское воспитание и образование, фундаментом которого был девиз в духе средневекового христианского рыцарства, к которому, к слову, принадлежал род де Голлей: «Трон, алтарь, сабля и кропило», в будущем сделают генерала не просто сторонником создания сильной Европы, но и без преувеличения защитником христианской цивилизации и ее ценностей, преданных забвению современным руководством страны.

Именно с саблей в руках молодой Шарль решил посвятить свою земную жизнь Франции, поступив в Сен-Сир – созданное Наполеоном элитное военное учебное заведение, в котором обучались прежде всего дворяне, являвшиеся выходцами из старинных рыцарских фамилий и воспитанные в духе христианского благочестия и преданности Родине.

Неофициально Сен-Сир находился под патронатом иезуитов и был в некотором смысле островком старой Франции. Символично, что училище было разрушено отнюдь не гитлеровцами, а американской авиацией: так лишенные исторических корней США волей-неволей уничтожали христианскую Европу.

За два года до начала Первой мировой де Голль был выпущен из училища, за воротами которого его встретила далеко не та Франция, о которой он мечтал. Еще в начале столетия были закрыты три тысячи религиозных школ, а Церковь отделена от государства, что являлось ударом по духовно-нравственному образованию и воспитанию французов. Ударом целенаправленным, ибо ряд премьер-министров Третьей республики – Гамбетта, Ферри, Комб были масонами. Последствия их губительной для страны политики в области образования де Голль ощутил спустя годы, став президентом.

Но это в будущем, а пока молодой капитан оказался в пламени Первой мировой, где его ждали три ранения, плен и шесть неудачных побегов, а также опыт войны с большевиками в составе польской армии, в рядах которой он мог бы сделать блестящую карьеру. Случись такое и – кто знает – Польша, быть может, избежала бы поражения во Второй мировой.

Это не домыслы, опровергаемые бесспорным «история не терпит сослагательного наклонения». Самое время коснуться еще одной грани личности де Голля – его интуиции. Еще в колледже будущий генерал увлекся учением Бергсона, ставившим во главу угла бытия человека именно интуицию, выражавшуюся для политика в предчувствии грядущих событий. Это было свойственно и де Голлю.

Пером и шпагой

Вернувшись домой после Версальского мира, он понял: затишье ненадолго и самое благоразумное сейчас для Франции – заняться подготовкой к новой, совершенно другой войне. О ней в Третьей республике старались не думать вообще. Французы надежно, как им казалось, отгородились от Германии линией Мажино и сочли это достаточным.

Неудивительно, что опубликованная в 1924 году первая книга де Голля «Раздор в стане врага» осталась не замеченной ни военными, ни политиками. Хотя в ней излагался опыт человека, увидевшего Германию изнутри. И по сути труд молодого тогда еще офицера стал первым шагом на пути пристального изучения будущего противника. Важно отметить, что де Голль предстает здесь не только как писатель, но уже и как политик.

Не прошло и десяти лет, как выходит его вторая книга, уже более известная – «На острие шпаги». В ней проявляется интуиция де Голля. Известно мнение о книге английского журналиста Александра Верта: «Этот очерк отражает незыблемую веру де Голля в себя как в человека, ниспосланного судьбой».

Следом, в 1934-м, вышла работа «За профессиональную армию», а спустя четыре года – «Франция и ее армия». Во всех трех книгах де Голль пишет о необходимости развития бронетанковых войск. Однако этот призыв остался гласом вопиющего в пустыне, руководители страны отвергли его идеи как противоречащие логике истории. И здесь, как ни странно, были правы: история продемонстрировала военную слабость Франции, несмотря на всю мощь ее вооружения.

Дело даже не в правительстве, а в самих французах.

В этой связи уместна аналогия с характеристикой, некогда данной немецким историком Иоганном Гердером византийскому обществу эпохи поздней античности: «Здесь, конечно, произносили речи боговдохновенные мужи – патриархи, епископы, священники, но к кому они обращали свои речи, о чем говорили?.. Перед безумной, испорченной, несдержанной толпой должны были изъяснять они Царство Божие… О, как жалею я тебя, о Златоуст».

В предвоенной Франции в образе Златоуста выступил де Голль, а неспособная его слышать толпа – правительство Третьей республики. Да и не только оно, но и общество в целом, которому в 1920-е дал меткую характеристику видный церковный иерарх Вениамин (Федченков): «Нужно согласиться, что прирост населения во Франции все больше уменьшается, потому страна нуждается в притоке эмигрантов. Указывалось также и на упадок земледельческих ферм: тяжелый сельский труд стал неприятен французам. Легкая веселая жизнь в шумных городах тянет их из деревень в центры; фермы иногда забрасывались. Все это носило признаки начавшегося ослабления и вырождения народа. Не напрасно же французов в театрах выводят нередко лысыми. Я лично тоже отмечал у них относительно больший процент лысых, чем у немцев, американцев или русских, не говоря уже о неграх, где совсем их нет».

Глас вопиющего в Париже

Словом, в предвоенные годы де Голль напоминал пришельца из иной – рыцарской эпохи, неведомым образом оказавшегося в мире сытых пожилых лысых буржуа, которые хотели только трех вещей: мира, покоя и развлечений. Неудивительно, что когда в 1936-м нацисты оккупировали Рейнскую область, Франция, как пишет в мемуарах Черчилль, «осталась абсолютно инертной и парализованной и тем самым безвозвратно утратила последний шанс остановить без серьезной войны обуреваемого честолюбивыми стремлениями Гитлера». Спустя два года в Мюнхене Третья республика предала Чехословакию, в 1939-м – Польшу, а еще через десять месяцев – саму себя, отказавшись от настоящего сопротивления вермахту и превратившись в марионетку рейха, а в 1942-м – в его колонию. И если бы не союзники, обширные владения Франции в Африке в скором времени достались бы Германии, а в Индокитае – японцам.

Большинство французов и не возражали против такого положения дел – еда и развлечения-то остались. А если кому-то эти слова покажутся излишне резкими, найдите в Интернете фотографии о жизни большинства парижан в условиях немецкой оккупации. В провинции дело обстояло аналогично. Жена генерала Деникина вспоминала о том, как они жили «под немцами» на юго-западе Франции в местечке Мимизан. Однажды английское радио призвало французов совершить в их национальный праздник – День взятия Бастилии акт гражданского неповиновения: выйти в праздничных одеждах на улицы, несмотря на запрет. Вышли «два француза» – она и ее старый муж-генерал.

Таким образом, в 1945-м де Голль спас честь Франции вопреки желанию большинства ее населения. Спас и, как говорится, ушел в тень, ожидая своего часа, ибо так подсказывала интуиция. И она не подвела: в 1958-м генерал вернулся в политику. К тому времени Четвертая республика уже потерпела поражение в Индокитае, не смогла подавить восстание в Алжире. По сути завершилась крахом и совместная с Израилем и Англией агрессия против Египта – операция «Мушкетер».

Франция вновь катилась к катастрофе. Об этом прямо заявил де Голль. Он не скрывал, что пришел спасать ее, уподобившись самоотверженному доктору, пытающемуся вернуть молодость дряхлому старику. Уже с первых шагов в качестве главы Пятой республики генерал выступил последовательным противником США, стремившихся превратить некогда великую империю во второстепенную и полностью зависимую от Вашингтона страну. Несомненно, усилия Белого дома увенчались бы успехом, если бы на их пути не встал де Голль. Будучи президентом, он предпринял титанические усилия возродить Францию в качестве одной из мировых держав.

Из этого логически вытекала конфронтация с США. И де Голль пошел на нее, в одностороннем порядке вывел страну из военной составляющей НАТО и выгнал из Франции американские войска, собрал у себя на Родине все доллары и на самолете отвез их за океан, обменяв на золото.

Торгашом не стал

Надо сказать, что генералу было за что не любить Штаты, так как к приведенным выше геополитическим провалам Четвертой республики и они приложили руку. Да, Вашингтон оказывал существенную военно-техническую помощь французским войскам в Индокитае, но заботился не о сохранении заокеанских владений Парижа, а об укреплении собственных позиций в регионе. И если бы французы победили, Индокитаю была бы уготована судьба Гренландии – формально колония датская, а базы на ее территории американские.

Во время алжирской войны американцы поставляли оружие соседнему Тунису, откуда оно исправно попадало в руки повстанцев, и Париж ничего не смог с этим поделать. Наконец, именно США наряду с СССР потребовали прекращения операции «Мушкетер», и позиция вроде бы союзного Вашингтона стала пощечиной для Англии и Франции.

Правда, неприязнь основателя Пятой республики к Соединенным Штатам обусловлена не только и даже не столько политическим фактором, столкновением стратегических интересов, а носила метафизический характер. Ведь для подлинного аристократа де Голля была чужда сама суть некогда созданной масонами, от которых генерал целенаправленно избавлял Францию, американской цивилизации с присущим ей духом торговли и экономической экспансии, совершенно не приемлющей столь дорогого для этого человека рыцарского отношения к жизни, политике и войне.

Впрочем, де Голль ставил перед собой вполне прагматичные геополитические задачи. По словам соотечественника генерала Филиппа Моро-Дефарка, основатель Пятой республики пытался «сочетать два обычно противоположных элемента: с одной стороны, приверженность географическому и историческому реализму, выраженному в свое время Наполеоном словами: «Каждое государство проводит ту политику, которую ему диктует география...» С другой – де Голль считал, что необходимо «вновь обрести утраченную независимость в ключевой области путем создания ядерных сил сдерживания, которые должны позволить в принципе самостоятельно гарантировать оборону национальной территории, рационально управлять своим наследством, обеспечить себе усилитель мощи, благодаря созданию европейской организации по инициативе Франции, наконец, по-прежнему проводить независимую внешнюю политику без оглядки на кого бы то ни было».

Будучи апологетом евразийского союза от Атлантики до Урала, как он сам выражался, де Голль неизбежно должен был пойти на сближение с СССР и Западной Германией, став в области геополитики идейным наследником выдающегося немецкого мыслителя Хаусхофера. Ибо именно в союзе Франции с этими государствами генерал видел единственно возможный путь к созданию независимой от США сильной Европы.

Что касается внутренней политики президента, достаточно вспомнить только об одном его решении: предоставить независимость Алжиру, оказавшемуся во власти полукриминальных группировок. Еще в 1958-м де Голль произнес: «У арабов высокая рождаемость. Это значит, что если Алжир останется французским, то Франция станет арабской».

Генералу и в страшном сне не могло привидеться, что его преемники сделают все возможное, чтобы Франция была наводнена малокультурными выходцами из Северной Африки, вряд ли знающими, кто такой, положим, Ибн Рушд. Во времена правления де Голля 17 октября 1961-го пятьсот французских полицейских защитили парижан от страшного погрома, который собрались устроить эмигранты, сорокатысячной и частично вооруженной толпой вышедшие на улицы столицы. О подвиге полицейских предпочитают в Париже не воспоминать; напротив, сочувствуют жертвам из озверевшей толпы. Что удивляться, французы, в большинстве своем нынче «все Шарли…»

Увы, идеи творца Пятой республики по созданию единой Европы от Атлантики до Урала остались мечтой. Франция с каждым годом все больше превращается в эмигрантский анклав, интеллектуально и культурно деградирует. А в области внешней политики становится все больше зависимой от США.