Предложение Штайнмайера было озвучено 10 апреля на встрече главы МИД стран «большой семёрки» в Хиросиме. Буквально он сказал следующее:
При этом Штайнмайер подчеркнул, что видит необходимость такого шага в том, что без России всё равно не удаётся решать глобальные вопросы и вызовы, перед которыми встаёт международное сообщество, а следовательно, разрушение связей с нею контрпродуктивно. Однако возвращение России в этот международный клуб он увязывает с достижением «политического решения» кризиса на Украине и «конструктивной ролью в установлении мира в Сирии».
Довольно жёстко на это отреагировала Официальный представитель МИД России Мария Захарова:
Новая концепция
Решение о разработке новой Концепции внешней политики России было озвучено Лавровым 9 апреля в среде экспертного сообщества на Ассамблее Совета по внешней и оборонной политике (СВОП) – старейшей и авторитетнейшей неправительственной организации в стране, объединяющей в числе своих членов многих видных политологов, экономистов, военных и государственных деятелей – в том числе и сам Лавров.
По словам министра, речь идет о длительном периоде
перехода к полицентричной архитектуре мироустройства и места России в этом
новом мире.
При этом министр отметил и сложности, с которыми столкнётся в реальной жизни этот новый подход:
Что выбирать
Сегодня уже очевидно, что возвращение России в G8, возможно, и имеет смысл, но представляет гораздо большую ценность для самой G7, чем для России. С одной стороны, Штайнмайер верно указал, что это Западу моментально стало не хватать площадок для диалога с Москвой, как только её попытались «изолировать». В результате вместо ритмично работающих международных институтов и налаженных каналов связи, лидеры Запада оказались в прошедшем году вынуждены ездить в «изолированную» Москву куда изрядно чаще, чем до «изоляции». Расплатой за демонстративное «изгнание» стала необходимость публичных двусторонних контактов на самом высоком уровне.
С другой стороны, что касается интересов России, то они исчерпывающе были сформулированы (без задней мысли) самими нашими партнёрами по G8, когда они окрестили свою организацию после приёма туда России как «расширенный Запад» (дословно – Extended West). Так вот, Россия – это не какой-то аппендикс Запада. Это не дополнительная «надстройка» над самостоятельной и самодостаточной структурой самого Запада. Россия уже переболела «родовыми травмами» 90-ых, и более не считает себя неким несуразным приложением к мудрому и всемогущему Западу.
Едва ли это осознают в Вашингтоне и европейских столицах, но России если и есть смысл возвращаться в G8, то безо всяких условий с их стороны, исключительно на равноправных основаниях, да и то – только если нас очень попросят.
Фёдор Лукьянов, Председатель Президиума Совета по внешней и оборонной политике России, говорит:
«Попытка использовать приманку воссоединения "восьмёрки" как инструмент воздействия на Россию бессмысленна. Какую роль Россия в ней будет играть? Этого не понимает никто.
России это не нужно. Теперь понятно, что этот клуб никогда не станет "мировым правительством", как когда-то замышлялось. Это мощные страны, оказывающие большое влияние на мировую ситуацию, но не те, кто решает в своем кругу судьбы мира.
Если гипотетически говорить о некоем органе глобального масштаба, то это, конечно, не "семёрка" и не "восьмёрка", — это "двадцатка". И она будет развиваться, поскольку представительна и потому более легитимна. В неё входят страны, которые обладают, так скажем, пакетами акций в системе глобального управления.
И именно в "двадцатке" России надо оставаться и активно работать вместе с другими странами БРИКС и западными странами. Это имеет перспективу».
Упоминания о «двадцатке» звучали и в речи Лаврова, однако без зацикленности на этой структуре. Очевидно, что переболев «клубофренией» 90-х годов, Россия получила здоровый укол реализм и понимание того, что никакая единственная организация не моет быть сверхценной и самодостаточной для наших внешнеполитических целей.
Для создания «полицентричной архитектуры», о которой говорил Лавров, необходимо участие во множестве организаций и сотрудничество со многими, куда мы не войдём по тем или иным причинам. Нужны и ШОС, и БРИКС, и Азиатский банк инфраструктурных инвестиций, и Евразийский экономический союз, и «двадцатка», и участие в крупных международных экономических проектах.
G7 перестало быть «клубом верховного гегемона». Мир изменился и, что ещё важнее, продолжает дальше меняться. Нам следует не только успеть занять в нём подобающее место, но и постараться обеспечить себе возможности влияния на процессы изменения. Всё это действительно требует новой Концепции внешней политики.